Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский Страница 50

– Господин, там генерал приехал, вас добивается.

– Чего? – не понял поначалу кавалер. – Кто?

– Ну, генерал. Фон Беренштайн. Бывший наш, – объяснял посыльный.

– Выздоровел, значит, – мрачно произнес Волков и стал подниматься с земли. – И где он?

– Там. По лагерю ходит.

– По лагерю? – Кавалер хотел рявкнуть на вестового что-то типа: кто его пустил? Но разве вестовой знает? Да и кто осмелится не пустить генерала?

«Приехал трофеи делить, жадный мерзавец!»

Максимилиан, опередив Фейлинга, подал руку, помог господину вскарабкаться вверх по крутому берегу. За ним спешили четыре человека из гвардии. Поднявшись, полковник велел:

– Максимилиан, господин Фейлинг, найдите лейтенанта Брюнхвальда, капитана Роху, капитана Рене, капитана Хайнквиста, ко мне их направьте и гвардию тоже.

А сам с четырьмя гвардейцами пошел искать генерала.

Тот, так и есть, выздоровел и теперь в сопровождении полудюжины штабных офицеров и адъютантов, что уехали с ним, по-хозяйски прохаживался у южного входа, но уже внутри лагеря, заговаривая с солдатами и младшими офицерами. А увидав Волкова, так стал улыбаться и развел руки, словно для объятий.

«Не иначе как старого приятеля видит».

Волков обниматься с ним не стал, подошел ближе и сухо кивнул. Генерал и офицеры также отвечали ему поклонами. И тянуть он не стал:

– Чем обязан, господин генерал? Что вам угодно?

– Что значат ваши слова? – Фон Беренштайн сделал удивленное лицо. – Я не в гости к вам приехал, а в войско свое.

– В войско свое? А разве вы выздоровели уже? Вы, кажется, захворали после проигранного дела у Овечьих бродов?

– Я-то выздоровел, а вот вы, полковник, кажется, в горячке – забываетесь, милостивый государь. Я генерал этих солдат и прибыл в расположение моего войска. Моего! Коим я руковожу в отсутствие маршала фон Бока.

Тут к ним уже спешили гвардейцы и капитан Рене. Рене и сержанты встали за спиной у Волкова.

– Прибыли в расположение своего войска… А где вы были, генерал, когда ваше войско сбивало заслоны у реки, когда оно шло на лагерь врага? – поинтересовался кавалер и, не дав генералу ответить, продолжал: – Полно вам, генерал, поживиться вам тут будет нечем, долю первого офицера, на которую вы, думается мне, претендуете, я жаловал нижним чинам.

– Я отдал вам приказ вести войско в Бад-Тельц, – побагровев, отвечал фон Беренштайн. – Вы пошли на врага по самоуправству, может, за то вас еще и судить придется.

– Судить? Уж не себя ли вы судьей мните?

Волков усмехнулся, видя, как хромают к нему Брюнхвальд со своим костылем и Роха на своей деревяшке. А с Рохой шел еще и Вилли. А с другой стороны сюда же направлялись полковник Эберст, его лейтенант и два командира рот из его полка. И если офицеры Волкова были ему в помощь, то чью сторону займет Эберст со своими людьми, пока неясно.

– А что же, думаете, вы неподсудны? – пыхтел генерал. – Если офицер отвергает субординацию, то он бунтарь!

– Да бросьте вы, генерал; единственный, кто мог меня осудить, так это наниматель, а не вы, а наниматель мой моими действиями будет доволен, потому как это я, а не вы и не маршал разбил мужиков и освободил от грабежа важную судоходную реку и всю землю окрест нее.

– Вы должны мне подчиняться! – воскликнул фон Беренштайн. – Иначе это бунт!

И тут вдруг заговорил подошедший к ним полковник Эберст. Он сразу понял суть – всем было ясно, зачем приехал генерал, – и сказал:

– Господа, господа, к чему эти прения и угрозы, мы можем обратиться к старым солдатским законам, что существуют со времен первых кондотьеров.

– К каким еще законам? – Генерал был явно недоволен тем, что Эберст не стал на его сторону, а бубнит здесь про какие-то законы.

– Ну, к тому закону, что гласит: коли в командирах нет единодушия о старшинстве, так пусть солдатские корпорации выбором решают, какой командир им мил.

– Я согласен на солдатский суд, – сразу согласился Волков, – соберем корпоралов, и пусть они скажут слово, каждый от своей корпорации.

– Что за глупость! – воскликнул фон Беренштайн, при этом зло глядя на полковника Эберста. – Меня, как и вас, дорогой мой полковник, нанимали не солдатские корпорации, и деньги вам платят не они.

– Кстати, насчет денег, – заговорил Волков, – раз уж вспомнили мы об уложении кондотьеров, так еще одно правило вам напомню, господин генерал: коли офицер и люди его не были при деле, то и доли в трофеях, взятых при деле, требовать они не могут, и долю себе он может взять лишь по решению совета всех солдатских корпораций, что при деле состояли. А посему, генерал, сдается мне, что ни пфеннига вы тут не получите.

Фон Беренштайн побагровел еще сильнее, только губы сжал в нитку, так что белыми они стали, смотрел он то на Волкова со злобой, то на Эберста. А Эберст руками разводил: «Что? Я ни при чем, законы такие».

– Так что, господин генерал? – спросил Волков. – Собирать корпоралов на совет?

Фон Беренштайн ничего не ответил, а взглянул лишь с презрением на полковника Эберста, повернулся и пошел прочь.

– Уж и не знаю, чего он так осерчал? – удивлялся полковник Эберст. – Я же предложил способ, как должно споры решать.

Волков только рукой махнул в ответ: пусть убирается.

А за генералом пошли и офицеры, что прибыли с ним. Но не все, двое остановились и стали меж собой переговариваться. А Брюнхвальд, что стоял рядом с кавалером, сказал ему негромко:

– Уж и не знаю, что вам лучше удается: бить врагов или заводить их.

– К дьяволу его, сквалыгу, – усмехнулся кавалер. – Его фон Бок прислал, думали поживиться тут. Ни крейцера, ни пфеннига не получат. Я лучше своим офицерам… вам, мой друг, долю выхлопочу. А нет, так из своей части вам приз выдам.

– Спасибо вам, – с поклоном отвечал капитан-лейтенант.

Все офицеры стали расходиться.

Тем временем два офицера, что не ушли с генералом, видно, о чем-то договорились, и один из них подошел к полковнику. Это был знакомый кавалеру адъютант фон Бока Мильке, и он заговорил с Волковым тоном уверенным, как с равным:

– Полковник, я слышал, что после этого дела вы продолжите кампанию, но уже с горцами.

– Откуда вы все знаете, Мильке? – удивился кавалер, об этом разве что Брюнхвальд знал да Максимилиан краем уха слышал.

– Я