Дмитрий Володихин - Золотое солнце Страница 51

— Даже животное не заслуживает таких мучений, — наконец выговорила я. — А она, даже потерявшая рассудок, все-таки человек.

Ответом мне был непристойный жест. Имланка растянулась на своих тряпках и уставилась в потолок. Прах побери, никогда не могла понять страсти этого народа к жестокости, обыденной, как еда и питье. Да, жизнь — на редкость грязная штука, и есть веши, ради которых не только убивают, но и пытают. Но как можно мучить другое существо просто так, не в воздаяние за преступление и не ради раскрытия тайны, а просто чтобы насладиться чужой болью? Этого я не то что не могла понять, но, будь моя воля, убивала бы таких на месте, одним прикосновением!

Увы, проделать это с имланкой я при всем желании не могла.

Впрочем, та вскоре снова задремала, и тогда я, стараясь не шуметь, добралась до бутыли с остатками воды и подошла к старухе.

— Пей, бабуля, — шепнула я на своем родном языке. Старуха окинула меня цепким, вовсе не безумным взглядом, но больше никак не отреагировала.

— Пей, пока дают. — Я поднесла бутыль к самым ее губам.

По-прежнему даже не подняв руки, чтобы перехватить сосуд, она сделала несколько жадных глотков. Но тут за моей спиной раздался шорох, и острые ногти впились мне в плечо.

— А ну отдай! За чужой счет добрая, да? Свою-то воду вмиг вылакала! В следующий раз принесут, пои каргу из своей доли, если захочешь, а мою трогать не смей!

От неожиданности я выронила бутыль. Как назло, та упала аккурат на выпирающий из пола брус-ребро и с не громким треском раскололась. Остаток воды моментально был впитан старухиной подстилкой. Увидев это, имланка окончательно озверела.

— Ах ты, сука! Ну ты у меня сейчас поплатишься, тварь подзаборная!

С этими словами она кинулась на меня. В первый момент я растерялась: так уж сложилась моя жизнь, что сама я ни разу не дралась с женщинами, хотя очень хорошо знала, что, если уж разозлить их как следует, правил для них не существует, а потому они куда опаснее мужчин. Я сама в детстве была такой — если уж сцеплялась с мальчишками, то ни зубы, ни когти не оставались без дела.

Первый же бросок имланки по логике вещей обязан был оставить меня без правого глаза — но вместо этого ее ногти лишь расцарапали мне лоб у самых корней волос. С трудом извернувшись, насколько позволяла привязь, я ухватила противницу за давно не чесанные длинные волосы, свалявшиеся, как пакля. Зашипев, как вода на раскаленной плите, она попыталась сделать со мной то же самое — но рука ее снова без толку скользнула вдоль моих плеч, докуда обрезанные волосы просто не доходили... Догадка ударила молнией: она меня не видит! Неизвестно почему, но для нее не существует света магических пут, и она вынуждена кидаться на шум!

Осознание этого придало мне силы. Конечно, имланка, как большинство женщин, была массивнее и сильнее меня, но в данном случае это лишь упростило мне задачу. Я даже почти ничего не делала, только уворачивалась. Противница сама запуталась в магической привязи, наступила себе на подол (раздался треск рвущегося шелка) и с невероятным шумом рухнула на пол. Я не отказала себе в удовольствии пнуть ее коленом в бок.

— Так ты что, видишь эти веревки? — выговорила имланка, тяжело дыша, и вдруг разразилась потоком оскорблений: — Ведьма злоедучая! Тварь навозная! Подстилка солдатская!

Я, поморщившись, порылась в памяти и выдала знаменитый Кайсаров «малый крюк» в переводе на имланский:

— Во все дыры много раз отыметая первая производная шелудивой суки старшего золотаря и стада недоеных козлов, жрущая...

Что именно положено жрать столь гнусному созданию, я изречь не успела. Старуха, до сих пор взиравшая на нашу возню (или только прислушивавшаяся к ней? Может, и для нее не существует света магической веревки?) с полным безразличием, вдруг задрала голову к потолку и пронзительно завизжала. Так могла бы визжать тринадцатилетняя девчонка, увидевшая скорпиона у себя на подоле, но уж никак не женщина, чьи годы перевалили за полсотни.

От этого визга оторопь взяла не только меня, но и имланку.

Некоторое время мы в оцепенении внимали этому нечеловеческому звуку. Потом над нашими головами послышались голоса. Ближе, ближе, и наконец люк с грохотом распахнулся, позволив нам услышать последнюю реплику, произнесенную холодным, почти без интонаций, голосом:

— Делай что хочешь, но эти стервы нужны мне живыми и целыми.

Вслед за этим по лестнице скатился тот самый носитель трехцветного шнура, который передавал нам пищу. В руках его была многохвостая плеть, которой он тут же огрел старуху. После пятого или шестого удара та замолчала столь же внезапно, как и заверещала. Тогда внимание стража переключилось на нас — каждой досталось по два удара. Я с трудом увернулась, чтобы не получить по лицу, поскольку плеть гуляла, как когда-то говорил Салур, «не прицельно, а принципиально».

— За что?! — взвыла имланка у моих ног. — Эта тварь оставила меня без воды и вдобавок поколотила — ее и бейте!

— А вот не надо мучить других жаждой, — сквозь зубы отозвалась я. — Благодари своих богов, что не случилось ничего похуже...

Не говоря ни слова, тип со шнуром подошел к стене и оторвал наши с имланкой петли от несущей веревки столь же легко, как если бы это были стебельки травы. Держа в руках оборванные концы, он сделал неуловимое движение обеими руками сразу — и тотчас же светящиеся путы оплели нас обеих, скрутив руки за спиной и обняв горло. Свободными остались лишь ноги.

— По лестнице вверх, живо, ну! — скомандовал наш страж, одной рукой перехватывая концы магических привязей, а другой замахиваясь плетью на меня и мою противницу.

Ох, какое же это было наслаждение — снова выйти на свежий воздух и размять затекшие ноги! По сравнению с этим никакого значения не имело даже то, что тип со шнуром вел нас с имланкой, как двух собак на поводке. А если прибавить к этому еще и возможность осмотреться, то унижение воспринималось вполне приемлемой платой за такую прогулку.

Имланка по-кошачьи щурилась на дневной свет, как и положено человеку, слишком долго просидевшему в темноте, и безмолвно злилась. Я же, не тратя времени даром, впитывала новые сведения.

Люк, из которого мы вылезли, находился на самой корме, и теперь нас зачем-то тащили через весь корабль. Дул ровный ветер и, судя по солнцу в зените, гнал корабль как раз на северо-восток — в общем, туда, куда и стремились мы с Малабаркой.

Я поискала взглядом мертвую птицу на мачте — и снова вздрогнула от необъяснимой жути. Неведомые мне ржавокоричневые хищники, не живущие на побережье, свисали с обоих концов реи.

Мало того, в том месте, где у всякого уважающего себя корабля должна быть носовая фигура, болталась целая связка этих тварей!