Евгения Хамуляк - Странный Ад Кроко, или День крокодила Страница 6

Особенно больше нечего сказать про этот период, кроме того, что все это, в том числе и моя свадьба, были результатом ежеминутной поддержки, помощи, содействия и непрерывного участия в жизни – мамы.

Печально опустив глаза, Кристина, сделала паузу. Понадобилось какое-то время, чтобы образ родительницы стал проступать через закрытые веки. Это было почти потерянным воспоминанием, не смотря на то, что когда-то она являлась главной героиней первой половины жизни…

***

Внезапно мы переместились в светлое помещение с большими окнами, с видом на синее колышущееся море; веселенькие незатейливые занавески раскачивались в такт морского дуновения…

Кристина облегченно вздохнула, узнав кухню своего старого дома. Облегчением было оказаться именно здесь, а не в доме матери, пропахшем специями и всевозможными приправами и каким-то неприятным духом чего-то неживого, – мать обожала готовить и считала себя настоящим кулинаром, а также специалистом во всех областях жизни. Из уважения или, боясь обидеть, а может, в страхе нарваться на порой грубый ее комментарий, ни один из ее гостей не решался сказать правду о невкусных обедах и пересушенных пирогах. Все ели и тактично хвалили яства. Мать также гордилась обстановкой своего дома, где по собственному вкусу и по советам модного глянцевого гида о правилах высшего света – все перекрасила в неприятные коричневые тона, хита того сезона, который скрадывал солнечный свет и лишал жителей дома их собственных теней. По фен-шуй или еще какой-то популярной методе, гулявшей в эфире сарафанного радио маникюрш нашего городка, она расставила сухие пыльные гербарии, ранее созданные собственноручно на мастер-классе жрицы тех же женских кулуаров, в каждом углу. Эти сухие ветки, нещадно сыпавшие семенами на пол, контрастировали с резной золоченной мебелью, купленной и расположенной скорее напоказ, чем для реального пользования, ибо сидеть в ней было неудобно. Однако вычурная мебель, к слову сказать, почти не использовалась, мать редко приглашала в дом гостей: женская ревность к отцу, неприятие критики и подозрительность к посетителям побеждали в споре с фанфаронством. Зато Екатерина Леонидовна сама предпочитала ходить в гости, куда, впрочем, ее активно звали, ибо она слыла бодрой собеседницей, всегда имела что сказать и не упускала возможности вставить свое веское слово и про политику, и про моду, и в особенности по вопросам психологии, своей непосредственной специальности и личной страсти. И все громко, гласно, воодушевленно и безапелляционно, нетерпяще возражений. Любой разговор сводился обязательно к излюбленной теме домоводства, психологического роста и развития личности. Сотни раз повторяясь, Екатерина Леонидовна не уставала делиться своим персональным успешным опытом создания необыкновенной ауры дома, способствующей счастью семьи. Также моя мама не чуралась отпускать порой нескромные комментарии по случаю и без, считая свои советы благотворительностью и актом человеколюбия, ибо за то же самое в часы приема у себя в кабинете она брала деньги.

Однако аура в доме была неблагоприятной, и это мог ощутить любой желающий: то ли гербариев было недостаточно, то ли дело было совсем не в них, но дома у Екатерины Леонидовны было затхло и неуютно, поэтому и она лично предпочитала проводить практически все свое время у меня в гостях. К счастью, на тот момент, когда она обустраивала мое жилище, находящееся по соседству, в моде бродили другие тенденции, кричащие аляповатыми картинками морских корабликов с глянцевых обложек, и мой дом превратился в лазурно-бирюзовое царство.

Собственно я не сопротивлялась ее повышенной заботе, которая со временем стала чем-то естественным и даже необходимым, ибо снимала с меня большинство обязанностей, которые тяготили мой дух. Вспоминая тот период, мне казалось, что я живу в ожидании настоящей жизни, что обязательно наступит другое завтра, где буду только я наедине со своими желаниями. Поэтому позволяла кормить и одевать себя, водить за ручку, даже выбор профессии стал естественным следствием традиции в нашей семье. Честно говоря, я даже не задумывалась тогда о других вариантах, а еще точнее просто не могла пойти наперекор ее мнению, ведь мать столько сделала для меня, о чем никогда не забывала напомнить. В таком случае, вернуть долг или как-то отблагодарить являлось невозможным и непосильным делом; любое противоречие или самостоятельный выбор рассматривались ею, как удар в спину. Поэтому знакомство с будущим супругом, сыном ее хорошей знакомой, празднование свадьбы, выбор платья для торжества, приглашение друзей – все было согласовано с ней.

Единственным случаем, вспыхнувшим взрывной волной копившейся потаенной ярости, стал мой прорезавшийся голос отчаянного противостояния чрезмерной опеке, а точнее откровенного воровства моего жизненного пространства и воли. Когда сразу же по приезду из лагеря меня стало выворачивать от домашней еды, началась аллергия на одеваемую и выбранною не мной одежду, кожа покрывалась чешуей нейродермита в ответ на лживые увещевания и убаюкивающие объятия. Мать была в ужасе, когда я прямо отказывалась слушать про взросление и эволюцию сознания, про личностный рост и прочие бредни, раздраженно затыкая уши руками и закрывая глаза, чтобы не слушать и не видеть ее психологические пляски вокруг.

Впрочем, забегая вперед, упомяну, что идея эволюции сознания сыграло плохую шутку с ее же страстной почитательницей.

***

Кристина вдруг подняла голову, взглянув мне в упор, на губах играла недобрая усмешка.

От этого занятного разговора сама с собой, от полного чертовщины взгляда, мое сердце бешено заколотилось. Я совсем забыла о падении и страшном рокоте водопада, воспоминания окончательно растворились в морском бризе, влетавшем в окно кухни, где готовила Кристина, лениво нарезая что-то на разделочной доске, продолжая свое повествование.

– Я помню этот день очень хорошо, хотя все другие стали похожи на отрывные листики в перекидном календаре, теряемые где-то в прошлом…

Мама, как обычно перебирала или перемывала за мною посуду на моей кухне, душевно перекидываясь ничего незначащими фразами с моим мужем, послушно сидевшим в столовой и ожидавшим обеда, приготовленного мною под ее командованием:

– Знаешь, в последнее время семинары собираются с трудом… Не понимаю, что творится с людьми: они предпочитают зеленых сопляков, этих выскочек, только-только получивших диплом, которые еще жизни-то не повидали, серьезным профессионалам с опытом и мозгами…

Это был старый разговор. Как обычно, в полусне, где-то в потаенной глубине дремлющего сознания, в невидимом блокноте грубостей моей матери, я отметила галочкой механический укол, камень, брошенный в мой огород, на счет успеха «зеленых сопляков» и «выскочек». Но машинально молча продолжала что-то резать под неусыпным контролем с ее стороны, сопровождаемая непрекращающимися жалобами в адрес нерадивых идиотов-клиентов, перемешанных с выкриками в сторону столовой, куда ее также хватало давать советы или высказывать мнение по тому или иному поводу.

Безусловно, для меня не было секретом, что поверхностные советы, элементарные пробелы в образовании, бескультурье, граничащее порой с хамством в психологической практике моей матери распугивали большинство пациентов. Тех же, которых она успела взять в оборот и мертвой хваткой не выпускала из своих лап, непрофессионально записывая в друзья и знакомые, ждала со временем одна участь: или превратиться в безвольных рабов, проглатывающих все, что советует Екатерина Леонидовна, это был вариант моего отца, мужа, меня и ближайшего окружения. Или их ждали муки ада – скандалы, разуваемые до вселенских масштабов, рассекреченные клиентские истории, доводимые до ядовитых сплетен по округе.

Отец. Вдруг этот образ возник из неоткуда и мое незримое присутствие наткнулось на эту темную фигуру в провонявших пропыленных коридорах родительского дома. Его лицо было размыто, как и лицо моего бывшего мужа. Впервые я задумалась над схожестью этих двух персонажей из прошлой жизни, но тут же отдернула себя, вспомнив исчезающие голени Баси в смертоносном водопаде. Страница с грохотом захлопнулась, оставляя неприятное послевкусие скрипящей пыли на зубах.

Однако настроение от предвкушения грядущей сцены разбилось о сгорбленную фигуру отца, превратившегося в старика за то время, что я не видела его. Мне не хотелось оборачиваться, зная, что он стоит позади; старческий запах, приправленный карри, паприкой и вонючей пылью, застрял у меня в носу.

Мне вдруг стало больно в области сердца… Жалела ли я когда-нибудь, что выбросила прошлую жизнь, как провонявшую старую кофту, со всеми воспоминаниями о родителях? – Никогда!

– Если б нужно было выбирать заново – я бы поступила точно также, не задумываясь, – твердо сказала Кристина.