Вадим Панов - Последний адмирал Заграты Страница 60

А еще устроители лаборатории не забыли об охлаждающей камере, компрессоре, емкости для выращивания кристаллов, жаровне, в которой можно было развести открытый огонь, весах обычных и весах аптекарских, а также о точнейшем хронометре фирмы «Муре».

На правой от двери стене висела искусно выполненная эмблема четырех элементов, классическая алхимическая карта, которую Мерса любил разглядывать во время размышлений. Получается, у Форцы была такая же привычка. А левую стену украшала прекрасная копия классической картины Рекбранда «Гермес Трисмегист познает секрет астрелия». Художник изобразил праотца всех алхимиков в момент создания первого инструмента из звездного металла, которым, по преданию, стал обыкновенный молоток.

«Терпи, учись и познавай!» — вспомнил Мерса девиз своего университета, хмыкнул и отправился познавать дальше.

Помимо книжного, в лаборатории было еще три шкафа: для инструментов и материалов. Внутри, как убедился алхимик, царил идеальный порядок. Предшественник, судя по всему, был большим аккуратистом.

«Или же его заставили быть аккуратистом, — подумал Мерса, припоминая чистые, словно стерилизованные помещения „Амуша“. — Валентин не позволит превратить цеппель своего обожаемого мессера в помойку».

На самой нижней полке инструментального шкафа лежал большой черный рюкзак, к лямке которого была прикреплена бирка: «Упаковано лично мной. Г. Форца alh. d.» Рюкзак оказался парашютом.

Упаковал, но воспользоваться не пришлось.

Алхимик вздохнул: «Надо научиться паковать парашюты» и закрыл шкаф.

В верхнем ящике письменного стола алхимик обнаружил два журнала. В первом Форца вел учет использованных материалов: ради интереса Мерса проверил количество ртути — оно совпало с указанным, второй же был рабочим, в котором Форца описывал поставленные опыты. Мерса небрежно пролистал страницы и выяснил, что главной его задачей будет изготовление сложных боеприпасов для обожаемых бамбад Помпилио и анализ минеральных пород. Впрочем, попадались и любопытные опыты — примерно год назад Форце пришлось добывать воду.

«Куда же вас тогда занесло?»

Мерса вернул журналы в стол, открыл следующий ящик, вытащил из него массивную шкатулку черного дерева, крышку которой украшала простенькая надпись: «Цейз», открыл и замер в восхищении.

Гоглы.

«И даже, чтоб меня в алкагест окунули, не гоглы, а — Гоглы!»

Потому что оказавшиеся в шкатулке рабочие очки алхимика были настоящим произведением искусства.

Мягкая, высочайшего качества резина плотно прилегала к лицу — не удержавшись, Мерса примерил находку. Оправа толстая, со съемным держателем для дополнительных линз, но при этом легкая, почти невесомая, предельно аккуратно сделана из ильского сплава. Линзы… В шкатулке их обнаружилось шестнадцать пар: из стекла и кесийского хрусталя, с диоптриями и без оных, с измерительными линейками и спаренные, прозрачные, черные, дымчатые, красные, синие… Отдельно лежали две мощные лупы. Все линзы — без малейшего изъяна, сделаны настоящим мастером для настоящего мастера.

«Не отдам! Никому не отдам!» Мерса закрыл шкатулку и провел по крышке рукой. Его собственные алхимические гоглы, старенькие и простенькие, показались на фоне этого великолепия детской игрушкой, жалкой пародией на настоящий инструмент. Они не просто потерялись, они были растоптаны и унижены. Они наглядно демонстрировали, с чем приходилось работать алхимику до сих пор, до того, как он оказался на «Амуше». Они показывали, как далеко он шагнул.

«Ладно, хватит слюни пускать! Деньги у меня теперь есть, как только окажусь в Ожерелье, закажу себе такие же. А эти нужно вернуть».

Мерса понял, что найденные им гоглы принадлежали Форце, и решил отдать их кому-нибудь из членов команды. Причем — немедленно, пока естественное желание обладать сокровищем не заставило его передумать.

«Но кому? — Алхимик вышел в коридор и задумался. — Капитану? А какое капитану дело до вещей Форцы? Галилею? Или Валентину?»

Заглянул в кают-компанию — пусто, Мерса хотел уйти, однако заметил на открытом мостике человека в кресле, сообразил, что это может быть только офицер, вышел и…

— Мерса! Вот вы где! А я вас целый час ищу… Я — Бабарский.

Потягивающий чай толстяк совсем не походил на человека, который весь последний час носился по цеппелю в поисках неуловимого алхимика. И даже последние полчаса. И даже последние пятнадцать секунд. Скорее он походил на умиротворенного поросенка, которого бережно завернули в теплую цапу и вынесли подышать свежим воздухом.

— У меня хроническое воспаление верхних дыхательных слоев, приходится постоянно пить чай с каатианской мятой. У вас с дыхательными слоями все нормально?

— Не жалуюсь, — честно ответил алхимик.

— Это пройдет, — жизнерадостно пообещал Бабарский. — Решили прогуляться? А я вот давно не практикую пешие прогулки: радикулит, чтоб его пришпа сгрызла. Подхватил в арктическом походе, иногда до судорог доходит.

— Я заметил, вы здесь один… — со светской, как ему казалось, улыбкой произнес алхимик, облокачиваясь на тонкие поручни.

— Мы на цеппеле, Мерса, а здесь, чтобы остаться одному, нужно прыгнуть в «корзину грешника».

«Опять корзина!»

— Что это?

— Узнаете еще. А что это? — Бабарский указал на шкатулку. Чихнул и глотнул чаю.

— Гоглы. — Алхимик повертел футляр в руке. — Нашел в лаборатории.

— И решили выбросить? Но почему? Отличные, насколько мне известно, гоглы, пятьдесят цехинов, между прочим.

— Пятьдесят?!

Мерса понимал, что найденные очки хороши, даже очень хороши. Однако названная Бабарским сумма его потрясла. Выбрасывать гоглы Мерса не собирался, а теперь у него испарилось всякое желание их отдавать. К счастью, не пришлось.

— Они принадлежали Форце?

— Не принадлежали, — тут же ответил Бабарский. — Их сделал лично мастер Цейз по специальному заказу мессера. Это корабельное имущество, Мерса, часть лаборатории. Собственность мессера, если угодно.

— То есть я могу ими пользоваться? — обрадовался алхимик.

— Пользуйтесь на здоровье, — великодушно позволил Бабарский. — Кстати, Мерса, а почему мы с вами до сих пор на «вы»? Можешь называть меня ИХ.

— Их?

— Не их, а ИХ. Это мои инициалы: Иоахим Христофор Бабарский. ИХ, понимаешь?

— Легко.

— А ты сейчас Энди или Олли?

— Олли.

— Я так и подумал, — кивнул Бабарский. — Ты, говорят, смышленее. Но платить вам обоим будем все равно, как одному. Я, кстати, суперкарго, так что за жалованьем будешь таскаться ко мне.