Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский Страница 64

Солнце еще не поднялось как следует, а первые телеги обоза уже тронулись на юг, к броду. Максимилиан, очень довольный своим приработком, опять проявлял рвение: вел телеги к реке и переправлял их. А на том берегу встречал серебро и прочие дорогие вещи его отец, которому теперь предстояло их хранить.

Капитан Пруфф и инженер Шуберт занимались обустройством берега: стелили помост, чтобы спустить к реке тяжелую пушку и чтобы та не увязла в песке или, не дай бог, не перевернулась и не сломала ось или лафет.

Волков руководил погрузкой и отправкой телег. Мильке собрал купцов и быстро, как мог, распродавал все захваченное у мужиков. Дорфус снова выехал из лагеря, отправился на восток от Рункеля, чтобы еще раз посмотреть дорогу и особенно мосты на Арфурт, проверить, выдержат ли пушку, а также выбрать место для ночевки войска во время похода. Рене раздал привезенную купцами обувь и повел партию пленных на юг за обозом.

В этот день забот хватало всем, дел оказалось столько, что к обеду за офицерским столом едва десять офицеров насчитывалось, четверо из которых были ландскнехты.

Тем не менее за весь день удалось переправить на другой берег лишь две трети серебра. А перед вечерней зарей Волков, доехав до реки, увидал, что ни одного пленного и ни одной телеги на переправе не осталось, что все они уже в лагере под охраной Брюнхвальда. Убедившись в этом, кавалер решил ехать к себе, чтобы выспаться, а по дороге Максимилиан сказал:

– Кажется, стреляли.

Волков прислушался, но ничего не услышал. А сержант Вермер и говорит:

– Я тоже слыхал. Мушкет бил. – Он указал рукой в сторону поля, что было чуть восточнее лагеря.

Генерал сразу повернул коня в ту строну. Он не волновался, там, скорее всего, Роха со своими людьми постреливает. И оказался прав. Вскоре кавалер увидал три десятка человек стрелков. Роха и Вилли были с ними. Вилли сразу взял мушкет у одного из стрелков и поднес его генералу.

– Только что из Нойнсбурга вернулся. Купил, как вы велели. Двенадцать штук.

– А он не такой, как наши, – заметил генерал, беря в руки оружие. – Тяжелее.

– Точно, – ротмистр кивнул, – ствол короче нашего, но железо толще. Железо хорошее, думаю, что так трескаться, как наше, не будет. Только вот диаметр ствола больше.

– Диаметр больше? Это что же, нам теперь под каждый мушкет свою пулю покупать? – Это Волкову сразу не понравилось.

– Ничего покупать не будем, – заверил его Роха, – кроме свинца. Мы с ребятами подумали и решили, что сами пули лить станем. Завтра сделаем формы и под мушкетные пули, и под аркебузные. Сами отольем себе пуль, сколько нужно и каких нужно. Авось не безрукие.

Любая экономия Волкову была по душе: свинец простой всяко дешевле пуль стоит.

– Отличная мысль. Ну а как он бьет?

– Не хуже нашего. На пятидесяти шагах кирасу пехотную пробивает навылет, – радостно сообщил Вилли. – Сейчас, пока не стемнело, хотим на ста шагах попробовать, а утром на двух сотнях проверим.

Волкову, может, и самому хотелось посмотреть или даже выстрелить, но больно он сегодня устал.

– Хорошо, завтра придите, расскажите мне, – велел кавалер, отдавая Вилли оружие.

– Господин генерал, – спохватился молодой ротмистр прежде, чем Волков уехал, и полез под куртку, – опять на почту заезжал, опять письма вам.

Если в тот, в первый раз, когда Вилли привез ему письма из Нойнсбурга, Волков лишь подивился: как нашли его? То теперь… Теперь письма эти вызвали у него тревогу. Он сам понять не мог, откуда взялась она, но так вдруг нехорошо стало на душе, что смотрел на протянутые ротмистром бумаги и не решался их взять.

– То вам письма, вам, господин генерал, – удивленно повторил Вилли, так и протягивая бумаги.

Картина сия была глупа, и, чтобы не длить ее, кавалер принял почту.

– Благодарю вас, ротмистр, – сказал он и спрятал письма на груди под колетом, даже не взглянув на них.

Приехал в лагерь, сел за стол в ожидании ужина, а сам бумаги все не смотрел, хотя и помнил о них. И лишь когда смеркаться стало и Гюнтер принес на стол лампу, достал письма. Одно было, слава богу, от его Бригитт ненаглядной, и то было письмо из глупостей бабьих: писала она, что страшные сны видит, оттого волнуется о нем, писала, что с женой они все не ладят и что здоровье у нее в порядке. Тут он немного успокоился. Хоть с ней все в порядке. И с женой тоже, раз на склоки им сил и здоровья хватает. И, уже выпив вина и отломив несколько кусочков сыра, взял письмо второе.

Почерк этот вспомнить кавалер не мог, пока в текст не вчитался. Писал ему богатый его родственник, и писал Дитмар Кёршнер вещи пренеприятнейшие. Что пришло в городской совет письмо от его высочества, в котором курфюрст выказывает недовольство нынешним бургомистром.

«И бургомистр, – писал родственник, – как узнал про это, тотчас подал в отставку, а совет его отставку принял, даже прений не было, единогласно. А еще было в письме высочайшее повеление, и гласило оно: „Кавалера Фолькофа фон Эшбахта и людей его в город не допускать. Ворота перед ним и людьми его закрывать. Торговли и дел других всяких с ним и людьми его не вести, ибо кавалер сей смутьян и ослушник“. И сие пожелание герцога тут же было передано командиру стражи».

Дальше Волков читать не смог.

Гюнтер тут подал ему блюдо с куском печеной говяжьей вырезки, с травами и кореньями, с тремя соусами, а кавалер даже и не взглянул на еду. Глаза у него кровью налились, а от лица кровь отступила, губы поджал, руками за край стола взялся, сидит в темноте такой, что глядеть страшно.

Вот о чем «сестра» Брунхильда не писала, вот о чем не знала она. Вот зачем граф к герцогу ездил, не герцог это придумал – то задумка графа. По сути, граф его тыла лишает: с купцами из Фринланда, а значит, и со всем Фринландом у него отношения дурные, во славу архиепископа, а теперь ему еще и от Малена отказано. Теперь Волков даже и не знает, куда бежать, случись беда, куда жену с Бригитт отправить. И такая злость разом на него накатила, что будь тут хоть какой-нибудь недруг, так убил бы его немедля и не думал бы ни о чем, а лишь упивался бы смертью и кровью. Он даже правой рукой проверил, при нем