Александр Бушков - Железные паруса Страница 67

– Да нет, у меня дело именно здесь, – сказал Сварог. – На озере Гиун. Слышали о таком?

– Кто же не слышал? Ну да, Проклятое Озеро…

Вновь преисполнившись прежней деловой хватки, Сварог спросил небрежным тоном:

– А что, есть какие-то легенды?

– Хо-хо! – сказал отец Грук, тоже, кажется, довольный, что тема разговора переменилась. – Это же Каталаун, ваше величество! Дебри, чащобы, горы, глухомань… В местах вроде этих обо всех мало-мальски примечательных уголках сложены то веселые, то жуткие легенды, иногда основанные на некоей реальности, иногда из пальца высосанные скучающими кумушками и суеверными придурками. Урочища, мельницы, броды, долины, ручьи, старые развалины, перекрестки дорог… Решительно о каждом местечке что-нибудь да плетут. Куда ни плюнь – поверье. Что ни возьми – легенда. Нет, конечно, я не отрицаю, иногда и в самом деле бывает такое, что человек непривычный может рехнуться запросто. Всю жизнь провел в этих краях, насмотрелся…

– А что там с озером?

– Вот насчет озера, верно вам говорю – сплошные бабьи сказки. Что там в незапамятные времена, когда не было еще озера, а была только речушка, стоял на берегу дом, где обитал анахоретом один чернокнижник. Как ему и положено, по ночам при черной свече чертил пентаграммы, душевредные фолианты мусолил, вызывал, соответственно, духов. Вот и вызвал… однажды. На свой хребет. Откусил кусок не по хавалке. Демон, рассвирепевши вмиг, разметал дом в щебенку да вдобавок запрудил реку и устроил озеро, чтобы и следа не осталось от жилища. Другие говорят, что это сам чернокнижник все устроил, когда его приехали арестовывать гвардейцы из самой Равены. И не погиб вовсе, как в первом варианте, а благополучно обернулся то ли огненным драконом, то ли просто черным вороном и улетел неведомо куда. А гвардейцы с тех пор бродят призраками по берегам и, как положено, утаскивают в озеро всякого, дерзнувшего под покровом тьмы… Ерунда все это, ваше величество. Дом там, точно, когда-то стоял, в нем и в самом деле обитал какой-то нелюдим, чуть ли не алхимик. В ясную погоду даже крышу видно в глубине. Вот только я, как человек, умудренный кое-каким… специфическим житейским опытом, полагаю, что насчет алхимика все врут, и на самом деле этот тип примитивно держал притон для тогдашней лесной братии, а вся болтовня насчет алхимии и чернокнижия была пущена в обиход исключительно для того, чтобы никто не совался в те места, и стражники тоже. Это как-то более прозаически выглядит, но похоже на правду. Знавал я одного оборотистого малого, промышлявшего на больших дорогах. Изобретательный был человек, с буйной фантазией.

Кубышку свою он держал под полом на заброшенной мельнице, и, чтобы кто-нибудь ненароком не наткнулся, обставил все так, будто на мельнице обитает целая орава призраков. Целые представления устраивал – наряжал своих ребят в простыни, и они ночами вокруг мельницы болтались с фонариками в зубах, какие-то хитрые порошки в Равене раздобывал и устраивал такие фейерверки, что вся округа зубами от страха стучала и обходила мельницу десятой дорогой. И горлышки от кувшинов у него были под крышей понатыканы, чтобы от малейшего ветерка завывало нелюдским воем, и сосуд с ртутью и золотыми монетами в трубу замуровал – днем он от солнышка нагревался, а ночью холодел, и получались такие удивительные звуки, будто по мельнице что ни ночь чертячьи свадьбы гуляли со всем прилежанием. И ведь все верили… Я у него исповедь принимал, когда он получил ножом под ребро и отдавал концы. Так и узнал. Но никому, конечно, не рассказал – тайна исповеди, грех… Так что вся округа до сих пор на мельницу не сует носа – горлышки-то до сих пор воют, и сосуд по-прежнему в трубе… В глотке пересохло даже от таких длинных тирад…

Сварог, без труда уловив намек, придвинул к нему чеканный кувшин, и отец Грук, не чинясь, наполнил свою чарку.

– Ваше здоровье! Так вот, о Проклятом Озере… Какой-то затворник там и в самом деле жил в старые времена, и дом стоял, пока не ушел под воду, когда случился обвал. Охотно верю, что его и в самом деле приезжали арестовывать некие государственные люди, и их там перерезали втихомолку – знаю я ребят, которые как-то, лет десять тому, находили у озера и старинные монеты, и проржавевшие мечи, и часы, и еще всякие мелочи из тех, что ни один нормальный человек просто так не выбросит. Бляхи с конской сбруи, еще что-то…

– И где это все теперь?

– А леший его знает! – пожал плечами отец Грук. – Это же были лесные братья, а не ученые книжники из тех, что прилежно разыскивают всякую старину и волокут ее в музеи. По-моему, лиг на триста вокруг и не найдешь ни единого музея… Все, что было из благородных металлов, пошло на пропой души или стало приспособлено к собственным нуждам – помню, кто-то серебряный эфес приладил к своему клинку, кто-то золотые бляхи себе на уздечку поставил… Но костей там не было, ни человеческих, ни конских. Вокруг столько разнообразнейшего зверья, что от трупа, человеческого ли, конского ли, окажись он не закопанным в глуши, очень скоро ни единой косточки не останется. А вот вещички зверью ни к чему. – Он задумчиво поскреб макушку. – Вообще-то, если рассудить… Перережь тех приезжих обыкновенные головорезы, они уж ни за что не оставили бы мечи, особенно с серебряными эфесами, да полные кошели монет… Ну, не знаю. Факт, что кого-то там в стародавние времена прирезали или прикончили иным способом, и они так и остались непогребенными лежать, причем неограбленными. А озеро… Все разговоры про него были связаны опять-таки с той историей про разъяренного демона. Будто бы он напоследок, решив пакостить с размахом, наложил на озеро проклятие. По всем сказочным правилам: кто воды из озера изопьет – в одночасье помрет смертью лютою, кто искупается там – концы отдаст, кто рыбу выловленную съест – не заживется… Но насчет этого должен вам заявить со всей уверенностью: брехня! – отец Грук осушил чарку, икнул и значительно поднял палец. – Брехня первостатейная! Уж мне-то доподлинно известно. Отец мой, надобно вам знать, жил бедно. И от лютой нищеты решил как-то половить рыбку в Проклятом Озере. Рыбы там немерено, та-акие сазаны и желтоперы… Рассуждал мой покойный батюшка, человек вольнодумный и рисковый, предельно просто: если с рыбой все в порядке, с голодухи не помрем, а если от нее всем придет безвременная смерть, то все равно не сегодня-завтра семейству и так с голодухи загибаться… Короче говоря сходил он туда, забросил верши, наловил изрядно и для начала отведал сам. Отличная рыбка, жирная, мясо белое, на свет посмотришь – солнышко сквозь нее просвечивает… Жил он возле озера три дня. Каждый день хлебал ушицу, наворачивал жареную на рожне рыбку – и не то что не помер, а, наоборот, стал замечать, что ряшка у него наливается… И никакого вам проклятия, и никакой безвременной смерти, и, наконец, никакие призраки загубленных ночью из озера не являются и к себе в гости не тащат. Осмелел он тогда, наловил целый мешок и припер домой. Я эту рыбку до сих пор помню… Она, кормилица, нас на ноги и подняла. Было это впервые двадцать пять лет тому, ну да, мне десять стукнуло… И потребил я этой якобы проклятой рыбки – не сосчитать. И до сих пор потребляю при случае. – Он гулко пошлепал себя ладонью по объемистому чреву, не особенно и пострадавшему в размерах за время заточения. – Глядя на моего родителя, и другие, припертые голодухой, стали тянуть рыбку почем зря, кто вершами, кто неводом, кто на уду. Иные, правда, до сих пор опасаются, но многие туда ходят регулярно. Ах, как хорош желтопер, если завялить его умеючи… Если позволите, ваше величество, если у вас там не какое-то уж очень особенно секретное дело, я к вам с удовольствием напрошусь в провожатые. Наловлю желтопера на зеленую муху, и получится такой деликатес, какого вы в ваших дворцах отродясь не едали. Особенно если вяленым желтопером заедать выдержанный нэльг из Сезаровых погребов… И никто не видел там никаких призраков!