Путешествие в молодость (СИ) - Поляков Эдуард Павлович Страница 7

Я лишь усмехнулся. Радости фермера я не разделял от слова «совсем». На дискотеку мы летели, как на пожар. И пока Саныч, проявляя чудеса эквилибристики, с наглой мордой на ходу бухал портвейн и подгонял своего рулевого, я глотал слюну и пыль.

— А не легче было в наш “курятник” зарулить? — включил я заднюю. — А то тутошний репертуар и публика меня совершенно не вставляют.

Дружан аж портвейном поперхнулся, не ожидал он от меня такой подставы.

— Ты охренел? В моём колхозе меня каждая собака знает. Там ни по морде дать, ни с девчонкой оторваться. Только расслабляться начнёшь, достанут мобилки и амба! Проснусь звездой интернета. А нафига мне такая популярность? А тут слегка похулиганить можно, — осклабился Саныч.

— А тут, как будто до интернета не доросли, — кивнул я в сторону пристенных обитателей. — Да и вон та компашка на нас как-то не по-доброму смотрит.

— Насчет гопоты не переживай. В Любавино за порядком мой мент следит. Пусть только рыпнутся, все рога поотшибаю и мне за это ничего не будет, — ударив себя кулаком в грудь, заверил Саныч. — А с любителями поснимать, где не нать, мы найдем способ пободаться, — заржал дружан, выхватывая из кармана початый шкалик с портвейном. Тут не Бухарино, тут у меня руки развязаны, — размахивая шкаликом с остатками пойла, оскалился дружан.

Гопота в углу зала засуетилась, видимо приняв жест моего слегка не трезвого друга в свой адрес. Сельская дискотека — это штука такая. Тут, что пятьдесят, что двадцать лет назад, что сейчас, за любой неправильный тезис могут лицо так отфотошопить. Самое банальное — из-за того, что твой фейс местным не знаком.

Хотя потом-то, если не залупаться, всё выяснится, все друг другу проставятся, вусмерть нажрутся и опять передерутся.

— Расступись молодежь, гусары в увольнительной! — выдернул меня из воспоминаний пьяный вопль Саныча.

Дернувшись пару раз под игравший хит, дружан плюнул на пол и растер харчок носком ботинка. Сфокусировав взор на сцене, где какой-то очкарик с оттопыренными ушами изображал диджея, Саныч ломанулся к нему.

Через минуту он, воодушевленно размахивая руками, уже что-то втирал пареньку. Судя по всему безрезультатно.

Ушастый диджей кивал на беснующихся девок и ярсотно жестикулировал руками.

— Срать, — умудрился переорать бумканье древних колонок Саныч.

Последующие аргументы вновь потонули в какофонии звуков, что тут музыкой именовались.

Точку в споре поставила синенькая купюра, впечатанная Санычем в школьную парту с такой силой, что стоявший на ней ноутбук, а по совместительству диджейский пульт, подпрыгнул.

Ушастый, увидев банкноту, часто закивал Санычу, и спрятался за монитором ноутбука. Через пару тактов лидер нашего коллектива спрыгнул со сцены и вальяжной походкой направился к центру зала.

Молодежный хит оборвался на полуслове. Публика замерла в недоумении. Все без исключения даже оторвались от своих телефонов, готовые в любой момент начать записывать очередной видео-шедевр для тик-тока.

— Диджей, фейдеры вверх и плей прожать не забудь, — оповестил публику о начале шоу Саныч. — А вы, мобилки в карманы засунули, а то ведь они и сломаться могут, — мотивировал он любителей тик-тока.

И пока местные въезжали, что сейчас за херня была, из колонок рявкнуло и забумкало что-то до боли знакомое. Но я никак не мог вспомнить, что это за трек.

— Смейк май бич ап, смейк май бич ап, — внезапно заорал Саныч, расходясь в деревенской импровизации стильного танца забугорный хит нашей юности.

Разогретый алкоголем и юношескими воспоминаниями мой высокопоставленный и предприимчивый друг забыл обо всем. Нахер стер все рамки и грани.

Из под видавшей виды футболки вывалилось пивное пузо, на удивление весьма органично вписавшееся в импровизацию Саныча, состоявшую из движения пьяного тектоника. Молодежь, охеревшая от такого шоу, застыла с открытыми ртами. Даже про мобильники забыла.

— Смейк май бич ап! Давай там, громкости навали, — вопил Саныч, воздев руки к небу и испытывая ногами прочность танцпола.

И хотя в юные годы я яро фанател от традиционного роцка, а не модной кислоты, но в лихом алкоугаре эта композиция тогда заходила на «Ура». И даже поутру мне не было стыдно.

Вот и сейчас ноги сами просились в пляс. Музон зашел и школоте.

— Чижик, видал, как батя отжигает, — пытаясь переорать музыку, бросил я через правое плечо.

Ответа не последовало. В поисках юного рулевого я принялся обшаривать помещение взглядом. Чижика нигде не наблюдалось.

— Ты мелкого, который с нами приехал, не видела? — схватив за локоть пробегающую мимо малолетку, поинтересовался я.

— Это волосатый такой? — смерив мой пыльный прикид брезгливым взглядом поинтересовалась она.

— Ага.

— Да на улице он. Щас за базар отвечать будет.

Люля были предсказуемы. Но чтобы так быстро и на ровном месте…

Матюкаясь и расталкивая школоту, решившую переплюнуть пузатого танцрора, я ломанул к выходу.

Чижик, понурив голову, стоял около наших мотоциклов, припаркованных почти в центре приклубной площадки. Вокруг него полукругом стояли местные.

— Слышь, зёма, ты вот скажи мне, тебе своего колхоза мало? Ты на кой хрен сюда-то припёрся? — провоцировал Чижика местный предводитель гопоты.

— Крепостное право в одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году отменили, а колхозы в девяностые похерили. Так что хожу, где хочу и с кем хочу, — не растерялся Чижик. — Тем более часть ваших мужиков на моего батю батрачит. Так что офнись днина.

— Че бля? — потерялся гопник.

Я улыбнулся. А малой-то не промах, оказался. По ходу для бати ботаном шифруется, а по факту — местная золотая молодежь.

— Мажорик что-ли? — обрадовался гопник. — Ну, тогда лови, — радостно выдохнул он и с размаху зарядил Чижику в ухо. — Пацаны, мочи мажора.

Медлить было нельзя. Окинув взглядом окрестности в поисках забора, из которого можно было извлечь внушительный аргумент, а по-другому вразумлять местный пролетариат было бесполезно, я огорчился.

От штакетника, понатыканного по периметру покосившегося клуба, остались лишь гнилушки да поперечины между столбиками.

— А, и это пойдет, — отмахнулся от здравого смысла и попытался вырвать первую попавшуюся слегу. — Вперёд гусары! Ебать и резать! - воодушевленно заорал я, со всей силы дергая за приколоченный к столбику дрын.

— Вали козла, — неслось с места побоища.

Доза адреналина, выброшенная в кровь, сделала свое дело. Голова прояснилась, а руки обрели силу. Херак и у меня в руках уже увесистый такой контраргумент, способный успокоить и воззвать к здравому смыслу всех и вся.

— А ну разошлись, суки, — орал я, врываясь на поле брани и размахивая внушительным дрыном. — Ну ладно, сами напросились, — успокоил я себя, поняв, что призыв не услышан.

Хрясть, и первый противник, завывая от боли, валится на землю. Бабах — второй.

Упс, и в руках у меня остается ровно половина аргумента. Но меня было уже не остановить.

— Завалю, суки. А ну разошлись, я сказал! — завопил я, яростно размахивая обломком забора.

— Э э э. Полегче, дядя, — попыталась утихомирить меня охеревшая от такого развития событий толпа.

— От Чижика отошли!

К моему удивлению, гопота смирилась. Местные пацаны, превышающие нас и по числу, и по трезвости просто отошли подальше, достав мобильники, направили их на меня.

— Чижик, вставай. Валим, — потряс за плечо малого, смекнув, что бить не будут, но дело запахло жареным.

Чижик, корчась от боли, поднялся и испуганно озираясь, спрятался за мою спину.

— Ты дурак? Мотик заводи, — подбодрил я мальца.

И кто бы что не говорил, а советская техника по любому чувствует обстановку и ситуацию. Ибо, как объяснить то, что капризная «Чезетка» в этот раз завелась с полтычка.

Поняв, что развлечения не будет, а халява решила помахать им хвостом, часть местных, спрятав мобильники, направилась в нашу сторону.

— А ну отвалили, нах, — попросил я, вежливо улыбаясь. — Панкс нот дэд, он так пахнет, — заверил я пацанов. — Могу показать.