Лайон Де Камп - Мститель Страница 7

— А теперь, — приказал Конан, — живо принеси бурдючок вина, лучшего, какое у тебя есть. Шевелись, пока не раскроил тебе башку! Да захвати чистого полотна — перевязать эти царапины…

Подстегиваемый страхом расправы, хозяин со всех ног кинулся исполнять его волю. Конан пинком отшвырнул с дороги чье-то мертвое тело и тяжело опустился на лавку. Неожиданная мысль посетила его: а где, собственно, та смазливая девка, с которой все началось? В комнате ее не было…

Вернулся толстяк и, дрожа, подал Конану мех с вином и оловянный бокал. Досадливо выругавшись, Конан выхватил у него бурдюк и, запрокинув голову, вылил содержимое в свое пересохшее горло. Брови хозяина изумленно поползли вверх: Конан единым духом опорожнил мех и отбросил его прочь. Утерев рот окровавленным рукавом, Конан смерил трактирщика зорким взглядом прояснившихся голубых глаз.

— Всякий раз нападает жажда, когда приходится убивать, — сообщил он толстяку. — А теперь отвечай: куда делась девчонка, что была здесь с этими молодцами, прежде чем я вошел?

Хозяин таверны позеленел от страха и затряс головой:

— Благородный господин, я сам впервые увидел ее только вчера. Когда она явилась в гостиницу, на ней было дорогое, богатое платье… потом она переоделась в своей комнате там, наверху. Я не знаю ее имени… я вообще ничего не знаю о ней…

Конан поднялся на ноги. Раны, которые он получил в этой схватке, обычного человека на много дней приковали бы к постели, но он их едва замечал. Он выдернул меч из тела Бараккуса и прогремел:

— Ну так веди меня туда, да поживей! И если там окажется еще одна западня, твоя паскудная душонка мигом отправится в преисподнюю!

Ханариец покорно засеменил вверх по лестнице; его жирные коленки тряслись. Конан шел следом, с волчьей подозрительностью оглядывая каждую трещину. Поднявшись на верхний этаж, хозяин остановился возле одной из дверей и разыскал нужный ключ в огромной связке, висевшей у него на поясе. Отперев дверь, он широко распахнул ее перед недоверчивым варваром, показывая, что никакой ловушки там нет.

Конану хватило одного взгляда, чтобы понять: в узенькой комнатке в самом деле невозможно было устроить засаду. Из мебели там были только стол и кровать. На кровати лежало шелковое зеленое платье, золотой пояс, полотнище тюрбана, снабженное изумрудной булавкой, и прозрачная кисея. Конану вдруг померещилось во всем этом нечто знакомое… Да, так одевались знатные гирканские дамы, уроженки громадной и неустанно разраставшейся Туранской империи — жительницы Акифа, Шахпура и самого Аграпура.

Конан круто повернулся и зашагал вниз, размышляя над этой новой загадкой.

Он вышел из таверны на темную улицу, настороженно раздувая ноздри и держа меч наготове. Однако все было тихо, и даже конь стоял на том самом месте, где он его оставил. Тело слегка онемело от ран, правый бок, пробитый кинжалом, пульсировал болью, но у Конана было еще вполне достаточно сил, чтобы вскочить в седло и взять в руга поводья.

Загадочное нападение не шло у него из головы. Что ж, он хорошо знал, сколь многие люди самого разного вероисповедания, общественного положения и цвета кожи жаждали его крови, сколь многие были бы счастливы поджарить его на медленном огне. Но в это путешествие он отправился тайно, ехал быстро и никому не открывал своего имени. Только Троцеро и Просперо знали, куда он направился — а уж их верность не вызывала сомнений… И вот вам пожалуйста — не успел приехать в Ханарию, как напоролся на вооруженную до зубов засаду. Кто-то — или что-то — свело Бараккуса, уроженца Запада, с этой дочерью Востока, и надоумило их покончить с ним сообща.

Загадка выглядела неразрешимой, и с хладнокровным фатализмом истого варвара Конан в конце концов перестал думать о ней. Он подождет, пока выплывет что-нибудь новое и разрозненные части мозаики составят вразумительную картину.

Конь легким галопом нес его через ночной город. Зоркие глаза Конана подозрительно пронизывали каждую тень. Улицы были темны, лишь кое-где из окон домов проникал слабый свет. Конан снова вспомнил женщину, едва не заманившую его в зубы к смерти. А ведь как вспыхнула его кровь при виде ее точеной фигурки! Разделавшись с ее обидчиками, он собирался потребовать в награду самое меньшее поцелуй. Но она исчезла… исчезла, точно по волшебству.

Выбравшись на широкую безлюдную площадь, при свете подернутой облаками луны Конан разглядел впереди остроконечную башню, похожую на палец, указующий в небеса. Ночная тьма все больше сгущалась, но башня слабо мерцала, словно ее еще касался отблеск заката. Это была та самая башня, где укрывался от шумного людского общества Пелиас.

Золотистую башню окружали широкие лужайки и тщательно ухоженный сад. Не было ни стен, ни забора, ни наглухо закрытых ворот. Впрочем, их и не требовалось. Ханарийцы предпочитали держаться подальше от своего чародея: кто же не слышал историй, от которых волосы шевелились на голове, особенно под вечер, — историй о башнях волшебников, куда смелый воришка вполне может проникнуть, но назад нипочем не возвратится!

…Конанов жеребец шарахнулся от края зеленой лужайки и заплясал, испуганно храпя и роняя пену с удил.

— Кром!.. — проворчал киммериец. — Не иначе у Пелиаса гости прямо из преисподней. Ладно, пойду пешком…

Он спрыгнул с коня и пошел по узкой мощеной дорожке, озираясь и на всякий случай держа руку на рукояти меча. Некромантические обряды, совершаемые в ночи, притягивали безымянных чудовищ, как падаль — стервятников. Конану не раз приходилось сталкиваться с существами, рожденными в иные времена и даже в иных мирах. Многих из них могло умертвить лишь заколдованное оружие или заклинание, почерпнутое в пыльных древних томах, начертанных на рассыпающихся от ветхости пергаментах… Конан, впрочем, всю жизнь старался поменьше связываться с колдовством, предпочитая всем на свете магическим ритуалам — хорошо отточенный меч…

Но в эту ночь ни одно порождение темных миров не встало у него на пути. Он добрался до башни, так и не заметив ни малейшего признака жизни ни в кустах, ни среди цветников.

Тут луна выглянула из-за кисеи облаков, и Конан разглядел наконец, чем был вызван золотистый блеск башни: оказывается, в известковый раствор было вмуровано множество золотых монет. Конан пригляделся к тем, что были вровень с его глазами, не узнал ни одной и заподозрил, что мог бы облазить всю башню в тщетных поисках знакомой монетки. Все они выглядели ужасающе древними: с иных неумолимое время стерло все знаки и письмена, оставив лишь гладкие отполированные кружки…

Конан знал — золото, особенно в виде монет минувших эпох, считалось у волшебников немаловажным подспорьем в их ремесле. «Здесь собраны реликвии давно канувших в прошлое королевств, — подумалось Конану. — Королевств, которыми силой ужаса правили колдуны и жрецы. Кричащих девушек волокли в мрачные подземелья и совершали над ними омерзительные обряды. Тысячи пленников обезглавливали на городских площадях, и дымящаяся кровь ручьями бежала по сточным канавам…»