Змеиное Море - Марта Уэллс Страница 73

Сзади кто-то тихо вошел, и, обернувшись, Лун увидел Елею.

Она остановилась и сказала:

– Он не такой, как ты, Лун. Он – настоящий одиночка, изгнанный из двора по веской причине.

Лун потер глаза, стараясь сохранять спокойствие. Он подозревал, что ему предстоит еще не раз говорить об этом.

– Ты не знаешь, такой он, как я, или нет, – сказал Лун, понимая, что возражает только ради того, чтобы возразить. – Может, я лгу.

Елея с досадой покачала головой:

– Ты ничего не знаешь о жизни при дворе. Тебе приходится все объяснять, а когда мы объясняем, ты смотришь на нас так, будто думаешь, что мы сошли с ума. Кто бы с тобой ни говорил, все это замечают. Никто не умеет так хорошо притворяться.

Лун резко отвернулся, сел, прислонившись к стене, и сложил руки. Он ожидал подобного разговора, но не думал, что речь пойдет о нем. Елея подошла и села перед ним на пятки. Он неохотно сказал:

– На его месте мог оказаться я. И я поступил бы точно так же, как и Раскол. Будучи один, я просто искал место, которое мог бы назвать своим домом. Если бы я был ранен, оказался в ловушке, а потом меня бы нашел кто-то вроде Ардана, кто-то, кто был бы ко мне добр… Даже если бы он хотел воспользоваться мною, я бы все равно остался, лишь бы у меня было свое место. – Лун отчаянно махнул рукой. – Ведь с Утесом точно так и получилось. Я пересек Три Мира ради первого же встречного, попросившего меня об этом.

– Ради первого раксура, который тебя попросил, – поправила Елея. Слова Луна не убедили ее. – Когда мы были в колонии, ты сказал мне, что нужно делать. Теперь моя очередь сказать: этот одиночка – не такой, как ты. И ты ошибаешься, думая о нем так. – Она отстранилась. – Он ведь даже имя сменил. Никто не назвал бы ребенка Расколом.

Утес сказал то же самое о Скорби – воительнице, которую Лун считал своей матерью. Но ее можно было понять – она взяла себе имя Скорбь из-за того, что ее двор был уничтожен и она осталась одна с четырьмя маленькими арборами и птенцом-консортом, о которых ей пришлось заботиться. Но воин, покинувший свой двор и назвавший себя Расколом…

– Я знаю. Я знаю, что не могу ему доверять.

Елея продолжала внимательно смотреть на него.

– А нам ты доверяешь?

Лун не мог ей ответить. Возможно, он им не доверял. Возможно, он лишь притворялся, что они – его семья, играл роль, но в глубине души не верил в это. «Это бы многое объяснило, – сказал он сам себе. – Например, почему ты продолжаешь вести себя как идиот».

Елея с сожалением покачала головой.

– Иногда кажется, что нет. Неужели ты думал, что мы бы позволили той крикливой королеве-малолетке из Изумрудных Сумерек тронуть тебя?

Ему тогда даже и в голову не пришло, что они бы его защитили. От Скверна, или хищника, или другого общего врага – да, но не от королевы раксура, пусть даже и из чужого двора. От осознания этого Луну стало неловко.

Его молчание сказало Елее все, что ей нужно было знать. Она вздохнула, сочувственно сжала его колено, затем поднялась на ноги и ушла.

Звон разминулся с ней в дверях, и Лун сгорбил плечи, чувствуя, что его не оставят в покое.

– Только не говори, что она права. Я и так это знаю.

– Я собирался сказать вовсе не это. – Звон сел, неловко устроившись на побитых плитах. – Но она права.

Лун потер лоб – от напряжения и длинной ночи, проведенной под землей, у него заболела голова.

– А что ты собирался сказать?

– Ничего. Я просто… не хочу тревожить Цветику. Особенно сейчас, когда она пытается поговорить с Утесом.

Лун подавил в себе всплеск угрызений совести при упоминании Утеса.

– Чем ты не хочешь ее тревожить?

Звон вздохнул.

– Меня все время преследуют какие-то… странные ощущения.

– Это какие?

Звон неопределенно махнул рукой.

– Я будто бы чувствую, как движется вода, а еще… холод, и тяжесть, и камни. Я дергаюсь, мне кажется, будто я вижу проблески чего-то, но они исчезают прежде, чем я успеваю на них посмотреть. Эти ощущения приходят и уходят наплывами – и это хорошо, потому что иначе я бы уже из ума выжил.

Это точно звучало странно.

– Когда это началось?

– Незадолго до рассвета, когда мы приземлились на этом существе. – Звон пожал плечами; ему явно было не по себе при мысли о том, что он, возможно, каким-то образом ощущает то же, что и левиафан. – Знаю. Если это совпадение, то очень необычное.

– Это похоже на то, что видят наставники? Я хочу сказать, может быть, ты… – Зная, как плохо Звон воспринял свое невольное превращение в воина, Лун запнулся. Ему не хотелось наводить Звона на мысль, что, возможно, к нему возвращаются его старые способности. Если это было не так и Звон все просто надумал… надежда могла причинить ему боль.

Но Звон помотал головой.

– Нет, не похоже. Прорицания совсем не такие. Это что-то другое.

– Тогда тебе стоит поговорить с Цветикой.

– Я знаю. – Звон поник. – Как же мне надоело, что со мной происходят всякие странности. Я только привык к тому, что могу летать и охотиться, и к новым своим обязанностям. Знаю, ты меня другим никогда не видел, но мне до сих пор кажется, будто это произошло только что.

– Нет, я тебя понимаю. – Лун часто чувствовал, будто его прошлое повторяется снова и снова, нравилось ему то или нет.

Цветика вошла в комнату, кисло оглядела ее, затем подошла и с тяжелым вздохом опустилась рядом с Луном.

– Ох уж эти консорты. – Из-за ее тона последнее слово прозвучало как оскорбление. – Старые, упрямые, своевольные консорты. – Она недобро посмотрела на Луна. – И ты не лучше. Тебя все время нужно упрашивать что-либо сделать, если только речь не идет о том, чтобы рискнуть жизнью.

Лун растерялся, не зная, что ответить, и Звон сказал:

– Ты в порядке? Выглядишь ужасно.

Цветика перевела свой свирепый взгляд на него.

– Если ты еще хоть раз меня об этом спросишь, я сделаю так, чтобы у тебя печень отсохла.

– Ха, так я тебе и дам подсунуть мне отвар для этого. – Звон наклонился поближе, несмотря на ее попытки отпихнуть его. – У тебя глаза раскраснелись.

Лун взял ее за руку. Кожа Цветики была матово-белой, что говорило