Владимир Коваленко - Крылья империи Страница 8

— Экзамен не прошел, — хмуро повторил Баглир. — Я ведь уже рассказывал, экселенц.

— А что это был за экзамен? К языкам у тебя явные способности, драться умеешь. А чего не можешь?

— Все могу, — уверенно сказал Баглир, — а что не могу, приноровлюсь. Но у меня нет хвоста.

— Это как?

— У всех моих соотечественников он есть. Длинный, раскладной. Красивый. А у меня нет совсем. Те, у которых просто короткий, висят на нем неделями и вытягивают. А на вершок-другой комиссия и вовсе обмеряется, если измеряет хвост отпрыска влиятельных родителей. Мне бы и три вершка простили. Но хвоста у меня нет совсем.

И снова потянулась дорога, но теперь на ней были полосатые верстовые столбы. Баглир хорошо показал себя на секретарской должности, поскольку пользовался родным линейным письмом, близким к стенографии, а великолепная реакция позволяла ему писать при любой тряске. В довершение всего, его собственные перья оказались хотя и хуже гусиных, тверже, но вполне пригодны для письма, а для черчения и вовсе великолепны. И отрастали с завидной скоростью. Так что к оружию добавились новые висюльки: чернильница и солонка с песком для быстрейшего высыхания чернил, — а мемуары фельдмаршала прибавлялись едва не по странице на версту.

Вышло, что граф к своему новому порученцу привык легко и быстро и только диву давался, когда от Баглира шарахались неподготовленные встречные и поперечные. Да и шарахались далеко не всегда. Модная венецианская маска очень помогала.

Уже перед самой Москвой, прервав рассказ о сожжении Бахчисарая хрипом валящегося наземь ямщика, по небольшому обозу хлестнул нестройный мушкетный залп. Миних еще только тянулся к карману для тяжелых дорожных пистолей, устроенному в каретной дверце, когда Баглир выметнулся наружу, вытаскивая кинжал и пистолет из-за широкого пояса. Бухнуло, свистнуло, раздался невыносимой тоскливости вопль. У Миниха от мгновенной печали едва сердце не прихватило. Но сразу и отпустило. Он даже не успел узнать эту эмоцию — животный страх за себя, смешанный с сознанием обреченности. Просто понял, что ему гадко. И поспешил на помощь адъютанту. Это что же надо увидеть, чтобы так орать? Выскочив наружу — обнаружил полную викторию. Разбойники бежали, бросая оружие. Все, кроме одного, вполне прилично одетого — тот выхватил шпагу, стал в позицию…

Подскочивший Баглир замер напротив часовым сурком. Потом — мигнул. Размылся, как мерцающая звезда, на долю секунды. И вот снова стоит сурком — только выставленная вперед нога противника набухает красным. Еще одно мерцание — и алая полоса на зеленом армейском сюртуке противника, на левом рукаве. Еще одно — такая же на правом. Еще одно — и Баглир пометил ему последнюю целую ногу, но и сам перебросил клинок в левую руку.

— Четыре к одному, — ухмыльнулся офицер-разбойник. — Продолжим?

— Продолжим, — ответил вместо Баглира фельдмаршал.

Разбойник был моложе, но изранен и все время косился на Баглира, готовно стоящего столбиком. А Миних был крепок, и шпага его была длиннее обычной армейской. В конце концов более длинное оружие стало побеждать, разбойник отступал — и тут фельдмаршал оступился. Осклабившийся враг отвел руку для последнего удара, но в уши его ворвался страшный тоскливый вопль, рука дрогнула — и была отсечена. Разбойник зажал обрубок другой рукой — и почувствовал у горла кривое холодное и острое лезвие засапожного ножа.

— Ты кто? — спросил Баглир.

— Жить оставишь? — спросил побежденный.

— До суда, — сказал, отряхивая снег со штанов, Миних.

— Тогда — подпоручик астраханского полка Куницкий. И хватит с вас.

— А если отпущу? В отставку тихонько выйдешь по увечности.

— Тогда — долго не проживу. Ежели на каторгу попаду, может меня… — Он замолчал, спохватившись.

— Помилует подославший убить меня негодяй? — продолжил за него фельдмаршал. — Хорошо. Иди на каторгу. Но кто — скажи. Иначе вон ему отдам.

— А он кто?

— Князь Тембенчинский. Снимите маску, князь. Не все ж вам Янусом двуликим ходить.

Вот тут Куницкого затрясло всерьез. Наемный убийца может быть готов к провалу, к пытке. Но не к шляхетного вида выдре в перьях, недурно фехтующей. И все-таки, несмотря на раны и фантастичность зрелища, Куницкий не сомлел. Только побледнел и согласился все сказать.

— Послал меня семеновский капитан Петухов. Фамилия простецкая, значит, карьеру делал сам. А из чего в гвардии карьера делается, знаете. Обещал заплатить и отпуск сделал. Главное — сулил, что переведет к себе чин в чин. В лейб-гвардию. Ну а не преуспеешь, говорит, не обессудь — убью. Вперед денег тоже дал. На расходы. Ну а дезертирскую шайку найти в лесу, чтобы на все готова была, по нашему времени немудрено. Офицерам жалованье не платят, солдат не кормят. А кто князь Тембенчинский?

— А кто таков твой Петухов, чтобы фельдмаршалов убивать?

— Я же говорю — капитан гвардии. А еще видели его вхожим к герцогу Курляндскому. Тот только-только из опалы вышел, вернулся ко двору.

Миних скрипнул зубами. Бирон. Не простил своего ареста. Не простил двух или трех месяцев в Пелыме тому, кто там двадцать лет отбыл — в доме, самолично для Бирона и спроектированном. А может быть, просто боится старого врага? Ну-ну. Сам граф относился к былому легче. И при встрече с Бироном приподнять треуголку бы не погнушался. А то и вспомнить прошедшие времена за доброй бутылочкой.

Миних ждал от нового времени новых врагов. Но если уж дела пошли именно так — пусть молодежь посмотрит на битву стариков. Глядишь, чему и научится.

Куницкого отпустили на четыре стороны. Хошь в Сибирь — сам иди и сдавайся суду. Не откажут. Раскрываемость во всех странах и во все времена — показатель актуальный. Зато Баглир стал приставать к графу с просьбами научить его парировать.

Миних поначалу не понимал. Но вспомнил Баглирову манеру боя. Наскоки, отскоки, уходы, выпады. И ни одного скрещения клинков. И взялся за дело. Присмотрели попутную полянку, обнажили оружие. Тут-то фельдмаршал и опознал оружие адъютанта. Ятаган. Только не простой, какой у каждого турецкого пехотинца.

— Ятаганом, — объяснял Миних, — убить человека в бою довольно сложно, зато ранить удобно и себя защитить сподручно. Ввели его для янычар, то есть «нового войска». Старое было — «яя», копейщики. Янычар же вооружали мушкетами. Но штыков тогда еще не было. Потому для рукопашной схватки турецким солдатам выдали ятаганы. Им можно колоть. Им можно и рубить — но по конечностям. Лучше всего им перехватывать клинок противника. Твой, кажется, коротковат. Видимо, оружие какого-то паши, выслужившегося из янычар. Облегченный, но ценный не столько украшением, сколько качеством.