Дункан Мак-Грегор - Вестники Митры Страница 8

— Да, не хотел его обидеть, — словно услышав мысли варвара, сказал Ган Табек. — Ты же знаешь… э-э-э… Конан? Да, Конан. Ты знаешь, что я подвержен приступам безумия, и вот в такой-то приступ я и ушел из дома — тихий и печальный, как весенний ветерок.

Кром! И этот болтает о ветерке. Может, он и правда помешанный?

— Да, я ветерок, — опять прочитал мысли Конана Ган Табек. — И я упорхнул в степь, дабы насладиться простором и свободой.

— Зачем тебе на просторе хрустальная чаша и самоцветы? — сумрачно поинтересовался варвар, не оборачиваясь.

— Э-э-э… Какая такая хрустальная чаша? — ненатурально удивился сын купца, и Конан убедился в том, что он совершенно в своем уме. Вот только врет хуже, чем притворяется.

— Расскажи ему, — вступила в беседу Илиана, — расскажи этому парню о нашей любви. Хоть он и варвар, а…

— О какой такой любви? — снова удивился Ган Табек. На сей раз у него получилось гораздо лучше.

— Что-о-о? — Ярость снова вспыхнула в зеленых глазах, только теперь она была направлена на толстозадого возлюбленного.

— Ах да! Конечно! О нашей любви! — вспомнил Ган Табек и умильно посмотрел на девицу. — Любовь, Конан, как у Адониса и Иштар, никак не меньше.

— Ну, хватит, — решительно прервал представление киммериец. Медленно развернувшись, он положил тяжелые кулаки на колени и подарил каждому по долгому грозному взгляду. — Вываливайте сюда все, что накрали у Эбеля, а не то — клянусь Кромом — обоих выпотрошу и брошу псам.

Он говорил спокойно, но веско. Сын купца переглянулся с Илианой и глубоко вздохнул.

— Послушай, Конан, — вкрадчиво начал он. — Неужто ты думаешь, что мы не предполагали погони? Загляни в наши дорожные мешки, перетряси наше одеяние, и ты не найдешь даже одного золотого, не то что того барахла, о коем так печешься.

— Где же барахло?

— Далеко, — махнул рукой Ган Табек. — Отсюда не видать.

— Не видать… — эхом подтвердила девица. Конан сразу понял, что оба говорили правду.

Имущество пина, верно, повез окольной дорогой кто-то другой, а беглецы двинулись в путь налегке. Надо было признать, что придумано это довольно хитро. Иное дело — киммерийца мало трогала судьба хрустальной чаши, туфель владыки и драгоценностей. Он жаждал получить сафьяновую коробочку, и уж ее-то наверняка Ган Табек взял с собой.

— В хрустальную чашу можешь наложить дерьма, — небрежно сказал Конан, — а самоцветами украсишь сверху. Отдай мне пчелу и убирайся, вонючий кабан.

— П-пчелу? — Сын купца вдруг стал заикаться. — Не ведаю никакой пчелы, не видывал, не слыхивал…

Вот когда он всерьез испугался. Варвар с удовольствием смотрел, как исчезает яркий румянец с жирных обвисших щек, как пот крупными каплями выступает на гладком еще челе. Значит, Ган Табек знает, какова истинная ценность серебряной пчелы?..

— У нас ее нет, — сказала Илиана, решив не отрицать очевидного — того, что о наличии пчелы им было известно. — Она тоже уехала в Ак…

— В Акит? — с ухмылкой закончил за нее Конан.

— Да…

Оба совсем растерялись. Они уже не переглядывались, а смотрели в грязные, покрытые трещинами доски пола, будто надеялись прочитать там ответ на сложный вопрос: что делать дальше? Но доски безмолвствовали. Похоже, только Конан знал, что же делать дальше…

— Ну?

Он сказал только одно слово, но и того оказалось довольно, чтобы воры вздрогнули и подняли на него тоскливые, как у голодных псов, глаза.

— Конан… Я поведаю тебе… — залепетал Ган Табек, умоляюще прижимая ручки к груди. — Эта пчела… О, она не просто прекрасное творение золотых дел мастера! Она — предвестница несчастий! Клянусь тебе всеми богами Шема, ей вовсе нет цены! Ну скажи, зачем, зачем она сдалась моему престарелому родителю? Удача никогда не покидала его. Он всю жизнь купался в золоте, он…

— Ну? — негромко повторил Конан.

— Сейчас, сейчас… Я не знаю, кто ты на самом деле, Конан, но думаю, что не простой охранник — иначе откуда бы тебе стало известно о серебряной пчеле… И… И о том, что мы направлялись в Акит… Да, наверное, для тебя не существует тайн… Так давай же поедем вместе! Серебряная пчела обеспечит нам долгое и спокойное существование, а золото… О, золота полно там, куда мы едем. И могу уверить тебя, нам хватит его до конца наших дней!

— А кто повез барахло?

— Как?.. — Ган Табек выпучил глаза и в изумлении уставился на варвара. — Как «кто»? Гури, конечно! Племянник Нассета.

— Я думал, тебе известно все. — Он покачал головой и улыбнулся. — Ты провел меня, северянин. Меня, шемита, сына знаменитого Эбеля! Что ж, неплохо…

— Гури… — не слушая его, задумчиво протянул Конан. — А почему в Акит?

— Там живет его дед — отец отца. Может, слышал о Затейнике Бездомном?

— Слышал.

— Вот он и есть дед Гури. Он терпеть не может Нассета, а тот его. Так и ненавидят друг друга всю жизнь… — Ган Табек вдруг запнулся и замолчал.

— А дальше? — спросил Конан, которому в этой истории что-то тоже показалось странным.

— Погоди… Кто подослал тебя к Эбелю? Уж не Насеет ли?

— Да, через Гури, — нехотя ответил варвар, отлично понимая, что скрывать уже нечего.

— Но почему тогда он не сказал об этом мне? Круглая физиономия Гана Табека побагровела от злости и огорчения.

— Пес… — прошипел он сквозь зубы. — Всех надул…

— Всех надул, — эхом повторила Илиана. — Кроме меня.

— Что? — Ган Табек поглядел на нее удивленно.

— Кроме меня! Ты, дурень, отдал ему сафьяновую коробочку да еще рассыпался в благодарностях! Не видать бы нам сейчас пчелы, если б… если б…

— Говори толком, — приказал Конан, отшвыривая в сторону опустевший за время беседы кувшин.

— Слушай, северянин, — торжественно начала Илиана, явно весьма и весьма довольная тем, что главная роль перешла от мужчин к ней. — Мы давно решились бежать от Эбеля, очень давно. Для этого несколько лун тому назад Ган Табек якобы по неосторожности свалился с лошади вниз головой и лишился разума — разумеется, тоже якобы. Пин сам чуть не сошел с ума, пытаясь вылечить единственного сыночка, но все было зря. Гану Табеку день ото дня становилось все хуже и хуже. Наконец он пришел в то состояние, в каковом и пребывал до сих пор — ну, кроме вечера и этой ночи. Ты спросишь, зачем он притворялся? Да затем, что Эбель всегда знал о том, что сын его при всей доброй и нежной душе и тонком уме отягощен ужасным пороком — тягой к воровству. Что ты так сморщился, Ган Табек? Или я лгу?

— Нет, — буркнул сын купца, отворачиваясь.

— Так вот, Конан. Когда с Ганом Табеком случилось то несчастье, пин совершенно потерял бдительность и уже не следил за каждым жестом его, каждым взглядом и шагом. Конечно, моему возлюбленному пришлось напрячь все силы и на время прекратить воровство — дабы никто ничего не заподозрил…