Дэниел Уолмер - Дважды рожденные Страница 9

Кевин же возвращался, уныло, по-стариковски, переставляя ступни. Конан попытался разглядеть за его спиной фигуру дяди, но ничего не видел. Неужели он не отыскал его в темноте?.. Жаль! Не доходя до мальчика трех шагов, Кевин сделал шаг вправо и посторонился. Из-за его спины на колеблющийся свет прикрепленного к стене факела выползло что-то очень странное, очень страшное…

В первый момент Конану показалось, что за Кевином ползет огромная змея, и он открыл, было, рот, чтобы криком предупредить об опасности. Но тут же закрыл с громким и звонким стуком. У змеи была человеческая голова! И не просто человеческая — блики факела плясали на напряженно скривившемся, смотрящем на мальчика с мукой и болью лицо дяди Шедда…

— О, Кром!.. — прошептал Конан, нащупывая за спиной пустоту, чтобы в случае чего развернуться и стремительно унестись прочь. — Кто… кто это?..

— Это мой отец, — бесстрастно ответил Кевин. — Это Шедд. На него трудно смотреть. Не бойся. Он не причинит тебе зла.

Справившись с острым потрясением, Конан разглядел, что существо с головой Шедда только в первый момент могло напомнить змею. Гораздо больше его гибкое туловище, толщиной с торс семилетнего мальчика, напоминало тело дождевого червя. Оно было покрыто толстой и блестящей малиновой кожей, перевито мощными кольцами мускулов, по которым перекатывались волны растяжений и сокращений, толчками передвигавшие его вперед. Ни рук, ни ног не было. Гигантский червь с головой человека — с головой родного и близкого человека — смотрел на мальчика, страдальчески усмехаясь и помаргивая от копоти факелов. Шею его, точнее, то место, где голова человека переходила в туловище червя, охватывало красивое ожерелье из продолговатых прозрачных камней.

— Это ты… Шедд?.. — тихо спросил Конан. Горло его враз пересохло, и язык шелестел, как сухой листок. — Это… он сделал с тобой? Это… работа Буно?..

— Да, — с усилием выговорил тот, кого звали когда-то балагуром-Шеддом, лентяем-Шеддом, Шеддом-шутником… — Будь проклята душа и тело этого колдуна. Он вынул меня из могилы, залечил раны, вдохнул жизнь каким-то одному ему известным способом, а затем… затем превратил в то, что ты видишь перед собой.

Как ни странно, голос Шедда почти не изменился. Да и глаза его были совсем живыми, совсем человеческими. Разве что смотрели они с такой болью и горечью, какие трудно вместить человеческой грудной клетке…

— Я убью его, — прошептал мальчик. — Я клянусь тебе, что убью его!

— Не клянись, Конан, не надо, — Шедд покачал головой, отчего ожерелье под его подбородком заиграло синими и алыми искрами. — Кром презирает клятвопреступников. Сдержать же клятву ты не сможешь: даже взрослому мужчине не справиться с Буно, владеющим тайным и темным знанием. Тем более тебе, мальчишке.

— И все-таки я клянусь! — повторил Конан. — Я могу крикнуть это очень громко, чтобы Кром расслышал. Я убью колдуна Буно!

— Тише, тише! — Шедд опасливо огляделся по сторонам. — Зря я, старый дурак, выполз тебе на глаза, но Кевин сказал мне, что ты не успокоишься до тех пор, пока не узнаешь правду. Теперь ты узнаешь ее. Слушай, боюсь, что твое любопытство на твою же беду.

— Не бойся! — кивнул ему Конан. — Я тебя слушаю.

— Наши души уже унеслись на Серые Равнины, а израненные тела лежали в могилах, — начал свой рассказ Шедд, — когда Буно откапал нас и оживил, залечив смертельные раны. Ему нужны были рабы, много рабов, чтобы добывать драгоценные камни, а затем шлифовать их. Но ему нужны было покорные и безголосые рабы. Поэтому он сделал что-то такое с душой каждого из оживших… Не знаю, как объяснить тебе, поскольку сам мало что понимаю в этом. Короче, он захватил в плен искры жизни, которые делают человека человеком. Ты, наверное, заметил, что Кевин и его друзья никогда не улыбаются, не кричат, не спорят?..

Конан молча кивнул.

— Они никогда теперь не посмеют ослушаться Буно, не посмеют взбунтоваться. Каждое его слово, каждый взмах пальца для них — безусловный приказ. Изнурительная работа под землей без сна и отдыха, да скудная еда — вот вся их здешняя жизнь, Конан.

— Ты говоришь — «их»! — перебил мальчик. — Значит, к тебе самому это не относится?

Шедд помолчал. Короткие судороги — либо крупная дрожь — пробегала по его ужасному длинному телу.

— Да, — наконец произнес он. — Моей искры жизни Буно не тронул. Я нужен ему, чтобы находить новые залежи опалов, сапфиров и топазов, новые глыбы лабрадора. Для поисков глубоко под землей необходима отвага. Необходим острый ум и чутье на опасность. Те, кто лишены искры жизни, не имеют и этих человеческих качеств. Душу мою колдун не тронул, но зато… сам видишь, во что он превратил мое тело. Он сотворил со мной это мерзкое дело, чтобы я мог проникать в самые узкие расщелины, чтобы я передвигался в толще земли так же легко, как люди ходят по ее поверхности. С таким помощником, как я, Буно в скором времени разыщет все необходимые ему камни.

— С таким помощником, так ты… — медленно повторил мальчик. И тут же взорвался: — Значит, ты согласился помогать этому злобному колдуну?! Ты послушно выискиваешь ему в земле опалы и изумруды?.. И это после того, что он сделал с ними… с тобой… Да ты…

От возмущения Конан поперхнулся словами. Он перебирал в уме самые обидные и унижающие ругательства, и все они казались ему слишком слабыми.

— Подожди, Конан. Подожди, мальчик мой. — Шедд опять усмехнулся, криво и мучительно. Горячая тоска плескалась в его глазах, и Конан притих. — Неужели ты думаешь, что я согласился помогать ему по своей воле? Неужели ты мог решить, что старый Шедд струсил?.. Плохо же ты помнишь меня, мой мальчик… Наверное, ты и Маев никогда не вспоминали меня с тех пор, как ваниры изрубили мое тело… как только я очнулся и увидел, во что он превратил меня, как только подлый колдун сказал, чего он от меня ожидает, я… я плюнул ему в лицо и расхохотался. Я расхохотался, Конан, хотя шея моя невыносимо болела, хотя я должен был зажмуриваться изо всех сил, чтобы не взглянуть ненароком на новое свое тело, потому что смотреть на него я не мог. Я и сейчас еще не могу на себя смотреть, я боюсь подползать к бочкам с водой и подземным озерам, хотя прошло целых полгода… Я сказал Буно, что убью себя. А если он опять оживит меня своими черными заклинаниями, я убью себя снова. Опять и опять я буду ускользать от него в мир Серых Равнин, и он устанет, в конце концов, тратить силы и чары на мое оживление!

— Ты правильно сказал! — горячо поддержал его мальчик. — Только прежде, чем убивать себя, тебе нужно было бы придушить эту гадину!

— Но Буно только усмехнулся, — продолжал Шедд с глубокой горечью. — «Прекрасно, — сказал он. — Не хочешь — не надо. Я отниму твою искру жизни, и ты станешь таким же послушным рабом, как и все остальные. Лишенные искры жизни никогда не покончат с собой, никогда не посмеют ослушаться своего хозяина, даже в самом малом. Но мне нужно, чтобы один из вас не боялся проникать вглубь земли и открывать все новые и новые драгоценные россыпи. Мне нужно, чтобы один из вас, только один, обладал полноценной человеческой душой. Раз этого не хочешь ты, Шедд, таким будет твой сын Кевин. Это даже лучше: ведь он молод и крепок, и более вынослив, чем ты. Завтра же он превратится в такое же точно чудовище, каков ты сейчас».