Скотт Бэккер - Падение Святого города Страница 9

Теперь перед Келлхусом встала почти неразрешимая проблема. Священное воинство голодало, заудуньяни и ортодоксы были на пороге открытой войны, а падираджа продолжал штурмовать Карасканд. Впервые Келлхус столкнулся с обстоятельствами, которые были сильнее его. Он видел единственный способ сплотить Священное воинство под своим началом: позволить Людям Бивня обвинить его и Серве в надежде на то, что Найюр, движимый местью за Серве, спасет его. Только драматическое событие и последующее оправдание смогут одолеть ортодоксов.

Он должен совершить прыжок веры.

Серве была казнена, и Келлхуса привязали к ее нагому трупу. Затем его распяли на железном обруче и повесили на дереве, оставив долго умирать под лучами солнца. Видения He-бога преследовали его, мертвая тяжесть Серве давила его. Он никогда не испытывал таких мучениц...

Впервые в жизни Анасуримбор Келлхус заплакал.

Ахкеймион явился к нему в дикой ярости из-за Эсменет. Келлхус рассказал ему о шпионах-оборотнях и о своем видении грядущего Армагеддона.

Затем чудесным образом его сняли с креста, и он понял, что Священное воинство теперь полностью принадлежит ему, что у него есть и пыл, и уверенность для победы над падираджей.

Стоя перед возбужденной толпой, он познал Тысячекратную Мысль.

Последний бросок

Глава 1

КАРАСКАНД

Сердце мое иссыхает, а разум сопротивляется. Причины — я отчаянно ищу причины. Мне кажется, что каждое написанное слово написано стыдом.

Ранняя весна, 4112 год Бивня, Энатпанея

Были в жизни Ахкеймиона такие времена, когда будущее складывалось из привычного, подчинялось жесткому ритму ежедневного рыбацкого труда в тени отца. Поутру болели пальцы, днем ныла спина. Рыба сверкала серебром под лучами солнца. Завтра становится сегодня, сегодня становится вчера, и время подобно промываемому золотоносному песку: на свету всегда появляется одно и то же. Ахкеймион ожидал лишь того, что уже испытал, готовился только к тому, что уже случалось. Будущее было порабощено прошлым. Менялись только его руки — они росли. Но теперь...

Задыхаясь, Ахкеймион шел по саду, разбитому на крыше дома Пройаса. Ночное небо было ясным. На черном фоне мерцали созвездия: на востоке вставала Урорис, к западу нисходил Цеп. Вдалеке виднелись холмы Чаши — смутные синеватые контуры, усыпанные точками далеких факелов. Снизу с улиц доносились крики и восклицания, одновременно и печальные, и полные пьянящей радости.

Вопреки всему Люди Бивня победили язычников. Карасканд снова стал великим айнритийским городом.

Ахкеймион протиснулся сквозь ограду из можжевельника, зацепившись рубахой за колючие ветви. Сад почти погиб, его разорили и перекопали в разгар голода. Ахкеймион перешагнул через пересохшую канаву, затем потоптался вокруг, приминая пыльную траву. Опустился на колени, переводя дух.

Рыбы больше нет. Его ладони больше не кровоточили, когда он поутру сжимал кулаки. И будущее... вырвалось на свободу.

— Я,— прошептал он сквозь стиснутые зубы,— адепт Завета.

Адепты Завета. Когда же в последний раз он разговаривал с ними? Поскольку он путешествовал, он должен был сам поддерживать контакт. То, что Ахкеймион так долго не говорил с ними, могут счесть необъяснимым проступком. Могут подумать, что он безумен. Могут потребовать от него невозможного. И тогда завтра...

И опять это «завтра».

Он закрыл глаза и нараспев произнес первые слова. Когда он поднял веки, он увидел бледный круг света, который они отбрасывали на его колени. Тени травинок расчертили землю, и сквозь их решетку карабкался жучок, в безумном страхе убегая от колдовства. Ахкеймион продолжал говорить, его душа подчинялась звукам и наполняла дыханием жизни абстракции — мысли, которые не принадлежали ему, и смыслы, которые привязывали слова к их корням. Внезапно земля как будто провалилась, «здесь» было уже не здесь, все окружающее изменилось. Жучок, трава, сам Карасканд исчезли.

Ахкеймион вкусил сырой воздух Атьерса — великой цитадели школы Завета — чужими губами...

«Наутцера».

От запаха соли и гнили к горлу подступила тошнота. Шум прибоя. Черные воды колыхались под темным небом. Чайки призраками парили вдалеке.

«Нет... только не здесь».

Он слишком хорошо знал это место, и от ужаса у него подвело живот. Он закашлялся от вони, закрыл рот и нос, повернулся к стенам... Ахкеймион стоял на верхней площадке деревянного помоста. Насколько хватало взгляда, повсюду висели тела.

Даглиаш.

От основания стены до зубчатого верха, повсюду на той стороне, где крепость выходила к морю, были прибиты тысячи тел. Вот светловолосый воин, убитый в расцвете сил, вот ребенок, пронзенный через рот, как трофей. Все они были опутаны рыболовными сетями — для того, решил Ахкеймион, чтобы части разлагающихся трупов не отваливались. Сети провисали, наполняясь костями и распавшимися останками. Бесчисленные чайки и вороны, даже несколько бакланов кружились над этой жуткой мешаниной; эту картину он помнил лучше всего.

Ахкеймиону то место снилось много раз. Стена Мертвых, где Сесватха, схваченный после падения Трайсе, был распят к вящей славе Консульта.

Сразу же перед его взором возник распятый Наутцера. Его руки и ноги были пробиты гвоздями. Он был наг, если не считать Ошейника Боли на его шее. Он почти впал в беспамятство.

Ахкеймион стиснул трясущиеся руки так, что кровь отлила от пальцев. Даглиаш некогда был большой сторожевой крепостью, защищавшей пустоши Агонгореи до самого Голготтерата. Ее башни стерегли стойкие аорсийские мужи. А теперь она была лишь остановкой на пути к концу света. Аорси погибла, ее народ вымер, а великие города Куниюрии лежали как пустые скорлупки. Нелюди бежали в свои горные крепости, а остатки высоких норсирай-ских народов — Эамнори Акксерсия — сражались за свою жизнь.

Три года прошло со времени пришествия He-бога. Ахкеймион чувствовал его — тень, нависающую над горизонтом. Ощущение рока.

Порыв ветра обдал его холодом. «Наутцера, это я!..»

Душераздирающий вопль перебил Ахкеймиона. Он знал, что ему ничто не может повредить, но все же пригнулся и посмотрел, откуда донесся крик. Вцепился в окровавленное дерево.

На противоположном конце помоста у стены над мечущейся тенью склонился башраг. Его огромное тело усеяли волосатые бородавки размером с кулак. Два подобия лица гримасничали, уместившись на каждой из широких щек. Тварь неожиданно выпрямилась — каждая ее нога представляла собой три конечно-