Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович Страница 10

– Не пойму, к чему ты клонишь, благородный Герхард, – нахмурился Альбрехт.

– Я хочу знать, верит ли человек, напяливший на себя медвежью шкуру, что он сам превращается в медведя, и насколько эта вера глубока?

– А если верит, то что?

– Однажды в Триполи я видел колдуна, который водил обывателей по раскаленным углям, убеждая их, что это обычные камни. И люди по ним ходили – взад и вперед.

– А потом они корчились от боли?

– Нет, – покачал головой Лаваль. – Я сам осматривал их ступни и не обнаружил даже следа ожогов.

– И какая здесь связь? – заинтересовался маркграф.

– Я не исключаю, что морочене верят в то, что превращаются в медведей и заставляют поверить в это других. Для этой цели им служат звериные шкуры и искусно выделанные личины.

– Но ведь они появляются из-под земли?

– Скорее из неглубоких ям, присыпанных ветками и листьями.

– А тела убитых?

– Они уносят их с собой, чтобы нагнать на нас побольше страха, – пояснил Герхард. – Прикажи обыскать лес на несколько миль вокруг. Наверняка мы обнаружим трупы, убитых сегодня ночью. И тогда если не все, то многие поймут, что на них охотятся не демоны, пожирающие людей без остатка, а такие же смертные как мы.

Альбрехт Медведь внял совету разумного человека. У крестоносцев ушло полдня на то, чтобы облазить лес на несколько миль в округе. Но результат стоил потерянного времени. Лаваль и Валенсберг нашли тела своих несчастных товарищей в неглубоком овраге всего-то в пятистах шагах от поляны. На шее Франца остались синее пятна от пальцев человека, оборвавшего его жизнь. Эберхард, судя по всему, был задушен удавкой, ловко наброшенной ему на шею. Из чего Лаваль заключил, что морочене умеют прятаться не только под землей, но и на деревьях. Видимо, один из них сидел на той самой осине, где на свою беду решил справить нужду несчастный Эберхард.

– Приятно иметь дело с разумным человеком, – усмехнулся Фридрих Саксонский, пожимая Лавалю руку. – А я ведь почти поверил в демонов из ада.

В отместку за проделки морочен, Альбрехт приказал сжечь первый же славянский город, стоявший на пути. Этим городом оказался Малахон, расположенный на берегу красивого и богатого рыбой озера. Малахон был пуст как и Гевельберг, жители на свое счастье успели его покинуть, иначе им пришлось бы испытать на себе ярость обманутых крестоносцев. В окрестностях Малахона Герхард впервые увидел славянское капище, обнесенное высокой оградой. Лаваль довольно долго стоял у распахнутых ворот, разглядывая деревянные лики чужих богов, но внутрь войти не рискнул. Отчасти из суеверного страха, но больше из опасения угодить в какую-нибудь ловушку, которую хитроумные славяне наверняка приготовили для незваных гостей. Капище тоже сожгли по приказу Фридриха Магдебургского, что не на шутку встревожило благородного Вальтера. Валенсберг всерьез опасался мести деревянных богов.

– Не завидую я епископу Дитмару, – вздохнул суеверный рыцарь. – Боюсь, он недолго протянет в этих диких краях.

– Зато мученическая смерть откроет ему дорогу в рай, – печально вздохнул Лаваль. – Завидная судьба для христианского проповедника.

– А для крестоносца? – спросил Вальтер.

– Я бы предпочел выбраться отсюда живым, – холодно отозвался Герхард.

Десятидневный поход через Мороченский лес обернулся для крестоносцев потерей пяти тысяч человек. Причем далеко не все из них были убиты славянами, большая часть, скорее всего, просто сбежала, убоявшись трудностей. А ведь крестоносцы еще не столкнулись с основными силами лютичей. И никто не знал, что ждет их впереди. Среди вождей опять возникли разногласия. Фридрих Саксонский предлагал навалиться всем скопом сначала на город Дымин, стоявший на реке Пене и принадлежавший племени поморян, а уж потом поворачивать на Щетин, столицу лютичей. Ему возражал Герман Рейнский, резонно заявляя, что пока крестоносцы будут осаждать Дымин, лютичи вполне способны зайти им в тыл с весьма печальными последствиями. По мнению пфальцграфа разумнее было бы блокировать сразу оба города, благо у крестоносцев хватало для этого сил. Маркграф Конрад Мейсенский поддержал благородного Германа, считая, что разделение армии поможет решить, кроме всего прочего, еще и проблему снабжения продовольствием, поскольку прокормить двадцатитысячную армию гораздо легче, чем сорокатысячную. Архиепископ Бременский возразил Конраду, что долгий переход уже уменьшил количество едоков, по меньшей мере, на одну пятую и что потери, скорее всего, будут продолжаться. Последнее слово осталось за маркграфом Альбрехтом, подсчитавшим, что лютичи и поморяне, если дать им время на сборы, могут утроить силы за счет жителей ближних и дальних земель. Но если захватить их врасплох, то вряд ли им удастся выставить против крестоносцев более чем по пять тысяч человек. Кроме того, следует помнить о печальном положении германцев в землях ободритов. Не исключено, что Генрих Лев и герцог Бургундский уже сняли осаду Добина и заключили мир с князем Никлотом. В этом случае лютичи и поморяне вполне могут рассчитывать на поддержку ругов и ободритов. Альбрехт Медведь говорил так витиевато, что Герхард заподозрил его в попытке, скрыть истинное положение дел. А потому после окончания совета припер к стенке преподобного Дитмара. Папский легат долго отнекивался, но все же вынужден был признать, что дела крестоносцев под Добином не так хороши, как хотелось. А если быть уж совсем точным, то подозрения Лаваля вполне обоснованы – Генрих Лев и Конрад Бургундский уже повернули своих коней восвояси, не добившись от упрямого Никлота практически ничего. Епископ Гевельбергский и Альбрехт Медведь просто-напросто скрыли от своих союзников известие о конфузе, приключившимся с крестоносцами в княжестве ободритов, дабы не подорвать в них окончательно веру в победу. Герхард дал слово папскому легату, что сохранит его признание в тайне, но с этой минуты окончательно потерял веру в успех похода, затеянного в недобрый час папой Евгением и Бернаром Клевросским. Славяне, которых он почитал за людей смирных и не склонных к насилию, показали-таки наставникам в христианской вере свой буйный нрав. И покорить их оказалось никак не легче, чем воинственных мусульман.

Армия крестоносцев разделилась на две почти равные части. Наступление на Дымин возглавили Альбрехт Медведь и Герман Рейнский. К Щетину двинулись Фридрих Саксонский и Конрад Мейсенский. Епископ Дитмар, как истинный подвижник выбрал для себя самый трудный путь. То есть присоединился к Альбрехту Медведю. Архиепископ Магдебургский примкнул к пфальцграфу Саксонскому. Благородным Герхарду и Вальтеру осталось только пожалеть о неразумии папского легата, вновь полезшего в лесные дебри вместо того, чтобы прогуляться вдоль реки. Поморяне гостей ждали. Это стало ясно уже на третий день пути, когда доблестный барон Адемар фон Штайн провалился вместе с десятком своих конных мечников в огромную волчью яму, утыканную кольями. Сам барон и шестеро его людей погибли, троих удалось извлечь живыми. Это происшествие не слишком огорчило маркграфа Альбрехта, но произвело гнетущее впечатление на его людей. Всем почему-то сразу же припомнился Мороченский лес и те многочисленные утраты, которые понесли крестоносцы в его колдовских пределах. Многие рыцари и кнехты до сих пор верили, что подверглись нападению демонов, а на доказательства просвещенного Лаваля просто махнули рукой.

– Суеверные люди, – попытался утешить старшего товарища Вальтер, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Демонов ищешь? – с усмешкой спросил Герхард.

– Лучника, – отозвался Валенсберг, вскидывая щит.

В этот раз врожденная осторожность помогла Вальтеру уцелеть там, где погибли более тысячи его товарищей. Вытянувшаяся в гигантскую змею армия крестоносцев была атакована лучниками сразу с двух сторон. Стрелы летели густо, и Лавалю на мгновение показалось, что наступила ночь. К счастью, он вовремя успел соскользнуть с коня, ставшего жертвой чужого коварства. Конина стала серьезным подспорьем для пустых желудков незадачливых крестоносцев, зато Герхарду пришлось поутру отправляться в поход пешком. Впрочем, он не был одинок в своем несчастье, и это обстоятельство примирило его с действительностью. Никто из нападавших не пострадал. Поморяне исчезли раньше, чем алеманы успели изготовиться для атаки. Благородный Вальтер предложил Герхарду воспользоваться его конем. Ехали они по очереди, разнообразя свой путь пешими прогулками. По уверениям епископа Дитмара, до Дымина было рукой подать. Однако Герхарду стало уже казаться, что их блуждание по славянским дебрям не закончится никогда. Или закончится смертью. Ибо поморяне не оставляли пришельцев своим вниманием на протяжении вот уже трех дней. И каждый раз нанесенный ими урон заставлял маркграфа Альбрехта темнеть лицом и скрежетать зубами. Многие кнехты всерьез полагали, что угодили в ад. Что касается Герхарда, то он считал поморские леса лишь преддверием, ад наверняка ждал их впереди. Особенно его тревожила гибель коней. По слухам, у поморян практически не было кавалерии, зато в пешем строю они могли поспорить не только с алеманами, но и с демонами. Альбрехт Медведь с каждым днем трудного пути терял свои преимущества. О внезапности нападения теперь уже можно было забыть. Боевой дух крестоносцев упал настолько, что не мог не внушать тревоги. И в довершение всех бед половина рыцарей лишилась своего главного преимущества – коней. А ведь в начале похода почти у каждого их было по паре – один для битвы, другой для переходов. Герхард и Вальтер, чудом спасшиеся от мечей разъяренных ругов, были в этом ряду несчастливым исключением, у них имелось по одному коню, да и то ворованному. До недавних пор их выручал епископ Дитмар, обзаведшийся небольшим обозом, но мобилизованные им кони уже пали, частью от стрел поморян, частью от трудностей похода. Люди пока держались, но их силы были уже на пределе.