Майкл Муркок - Завтрак на руинах Страница 13

— Кто тебя послал? Песоцкий?

— Низенький такой человек. Он не сказал мне своего имени.

— Ты знаешь, где он живет?

— Нет.

— А этот адрес тебе знаком? — русский взмахнул письмом.

— Какой адрес?

Коврин сдвинул брови и медленно проговорил:

— Перекресток Тринити-стрит и Фалмут-роуд. Приемная хирурга. Это в Саутворке, так?

— Это на другой стороне реки, — сказал Карл. — Туда шагать и шагать. Впрочем, вы можете взять кэб.

— Кэб — это ты хорошо придумал. Ты говоришь по-английски?

— Да, сэр.

— Сможешь объяснить кучеру, куда нам надо?

Вокруг почти уже не было эмигрантов — все разошлись. Коврин, должно быть, сообразил, что начинает являть собой подозрительное зрелище. Он схватил Карла за плечо и повел его к выходу, показав чиновнику клочок бумаги. Клочок, похоже, удовлетворил чиновника. Снаружи у выхода стоял кэб. Кэб был ветхий, а лошадь и кучер и того старее.

— Вон, — пробормотал Коврин по-русски. — Это ведь кэб, точно?

— До Саутворка дорога длинная, сэр. Мне не сказали, что… — Карл попытался освободиться от хватки русского.

Коврин прошипел что-то сквозь зубы и полез в карман своего пальто. Оттуда он вытащил полсоверена и сунул его Карлу.

— Это тебя устроит? Этого хватит, чтобы оплатить твое драгоценное время, маленький ты каналья?

Карл схватил монету, пытаясь скрыть восторг. Это было в два раза больше, чем ему предложил коротышка. И он получит и те деньги тоже, если поможет этому русскому, Коврину.

Карл закричал кэбмену:

— Эй! Этот джентльмен и я — мы желаем ехать в Саутворк! На Тринити-стрит! Давай там, пошевеливайся, раскочегаривай свою колымагу!

— А заплатить-то вы сможете? — буркнул старик, сплевывая. — А то на вид-то вы что-то не того, чтобы заплатить. А то задаром мне всех возить накладно. — Он со значением оглядел площадь вокруг себя, где никого не было. Дождь поливал склады, мостовую, кирпичные стены, возведенные без всякой видимой цели. В отдалении виднелись последние группки эмигрантов, уныло тащившиеся следом за подводами, везшими их багаж и детей.

— Половину вперед.

— Сколько это? — спросил Карл.

— Скажем, так. Три обрезка сейчас, восемнадцать на месте.

— Это слишком много.

— Не нравится — не ешь.

— Он хочет три шиллинга, — сказал Карл русскому. — Половину теперь. У вас есть восемнадцать пенсов?

С усталым недовольным видом Коврин вытащил из кармана пригоршню мелочи. Карл взял три шестипенсовика и дал их кэбмену.

— Ну вот, теперь порядок, — сказал тот. — Давайте, залазьте, что ли.

Он теперь говорил покровительственно. По всей видимости, это следовало понимать как дружеский тон.

Колымага затрещала и застонала, когда кэбмен хлестнул кобылу. Пружины сиденья жалобно стонали. Рессоры, казалось, пели предсмертную песню. Однако все это шаткое и ветхое сооружение на диво быстро двигалось из района доков к Тауэр-бридж, то есть к ближайшему мосту на южный берег — в Саутворк.

Под мостом как раз проходил корабль. Мост был разведен. Перед ним выстроились в длинную очередь экипажи. Пока кэб стоял, Карл смотрел в окно на Уэстсайд. Небо над этой частью города казалось светлее, а дома чище. Карлу всего лишь раз довелось побывать в западной части Лондона. Он видел здание Парламента и Вестминстерское аббатство. Карлу повезло. Он увидел эти здания при солнечном свете. Они были очень высокими и просторными. Карл решил тогда, что, должно быть, это дворцы воистину великих людей.

Кэб дернулся. Они снова поехали. Кэб проехал через мост, на мгновение оказавшись в облаке дыма, оставленного трубами проходившего корабля.

Несомненно, что для русского, молча сидевшего и смотревшего с мрачным видом в окно, была незаметна разница между улицами на той и на этой стороне реки. Однако Карл повсюду видел приметы преуспевания. Продовольственных магазинов здесь было больше, а продукты в них — более разнообразными. Они миновали рынок, где в ларьках продавались моллюски, жареная треска и картофель, всевозможные сорта мяса, а также одежда, игрушки, овощи, посуда — все, что угодно, что только можно пожелать. Теперь, когда удача, казалось, улыбнулась Карлу, когда в кармане была заветная монета, мечты его приобрели иное направление. Теперь он мечтал о тех роскошных вещах, которые можно будет купить. Возможно, в субботу, после синагоги. Конечно же, первым делом они приобретут себе новые пальто, починят обувь, купят кусок мяса, капусту…

Кэб остановился на углу Тринити-стрит и Фалмут-роуд. Кэбмен стукнул по крыше рукоятью кнута.

— Приехали!

Они открыли дверь и вышли. Карл взял у русского еще три шестипенсовика и протянул их наверх кэбмену. Тот взял монеты, надкусил каждую по очереди, важно кивнул, прикрикнул на лошадь и поехал прочь. Вскоре он скрылся из вида на Давер-стрит, влившись в поток других экипажей. Карл посмотрел на дом, перед которым они остановились. На стене возле двери была потускневшая бронзовая дощечка. Карл прочел вслух:

— «Клиника для моряков».

Он заметил, что русский с подозрением смотрит на дощечку, явно не понимая, что там написано.

— Вы что, моряк? — спросил Карл. — Вы болеете?

— Помолчи, — сказал Коврин. — Позвони, я подожду здесь, — он сунул руки в карманы пальто. — Скажи им, что Коврин здесь.

Карл поднялся по растрескавшимся ступенькам и позвонил. Внутри громко звякнул колокольчик. Некоторое время Карл стоял и ждал, затем дверь открылась, и появился старик с длинной раздвоенной бородой и полузакрытыми глазами.

— Что тебе, мальчик? — спросил старик по-английски.

— Коврин здесь, — произнес Карл тоже по-английски. Он показал себе за спину, на долговязого русского, мокнущего на улице под дождем.

— В самом деле? — старик улыбнулся. Видно было, что он искренне рад. — Здесь, он? Коврин!

Коврин внезапно бросился к дверям, взлетел по ступенькам, оттолкнув Карла в сторону. После первых объятий он вместе со стариком прошел внутрь, быстро разговаривая по-русски. Карл пошел за ними, надеясь заработать еще полгинеи. Он мало понимал из того, о чем они говорили. Удалось разобрать лишь несколько слов («Санкт-Петербург», «тюрьма», «коммуна», «смерть») — и одно очень значимое слово, которое приходилось слышать уже много раз прежде: «Сибирь». Неужели Коврин бежал из Сибири? В Лондоне было совсем немного русских, которые бежали из Сибири. Карлу доводилось слышать, как они об этом рассказывали.

Внутри дома все свидетельствовало о том, что здесь больше не хирургическая клиника. По большому счету, дом выглядел совершенно нежилым. Мебели почти не было, но повсюду лежали стопы бумаги. В углу прихожей были нагромождены связки газет. Большинство газет были русские, другие — на английском языке. Имелись еще газеты (на немецком, решил Карл). На кипах были также ярлычки, повторяющие заголовок передовицы. «КРЕСТЬЯНСКИЙ МЯТЕЖ» было написано на одном ярлычке. «ЖЕСТОКОЕ ПОПРАНИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ПРАВ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ», — вопила другая газета. Карл решил, что эти люди, должно быть, политические. Отец всегда говорил, чтобы Карл держался подальше от «политических», потому что, как говорил отец, у них вечно проблемы с полицией. Может быть, лучше уйти?

Но тут старик повернулся к нему и по-доброму улыбнулся.

— Ты выглядишь голодным. Поешь с нами?

Было бы глупо отказываться от дармовой пищи. Карл кивнул. Они вошли в большую комнату, обогреваемую громадной изразцовой печью. По расположению комнат Карл предположил, что помещение с печью когда-то было приемным покоем, но теперь оно тоже было завалено кипами бумаг. Карл почувствовал запах супа. Рот его наполнился слюной. И тотчас Карл отметил, что снизу, из-под ног, доносится странный звук. Что-то под полом рычало, звякало, ухало, будто какой-то чудовищный монстр, закованный в цепи, метался в подвале, пытаясь освободиться. Вся комната то и дело содрогалась. Старик повел Карла и Коврина в следующее помещение. Когда-то здесь, по всей видимости, была главная операционная. Вдоль стен еще сохранились стеклянные шкафы для хирургических инструментов. В углу стояла большая закопченная плита. Женщина, очень хорошенькая, но выглядевшая не менее изнуренной, нежели мать Карла, что-то помешивала в железном котле. Когда она начала разливать густой наваристый суп по глиняным мискам, в животе у Карла заурчало. Женщина сухо улыбнулась Коврину. Она, очевидно, не была знакома с ним, но слышала о нем. Здесь его, похоже, ждали.

— А кто этот мальчик? — спросила женщина.

— Карл, — сказал Карл. И поклонился.

— Надеюсь, не Карл Маркс? — засмеялся старик, потрепав Карла по плечу.

Карл его не понял. Имя «Карл Маркс» ему ничего не говорило.

— Нет, меня зовут Карл Глогауэр, — сказал он.

Старик объяснил женщине: