Владимир Свержин - Змея в изголовье Страница 14

Юноша, стоявший перед ним, был ненамного старше, но мускулатура атлета и гордая стать его сделали бы честь взрослому мужчине. Жесткая повадка и манера двигаться выдавали в нем опытного бойца, любящего схватку и пьянеющего от вкуса победы. Сетх-Ка тоже никто в здравом уме не назвал бы хлипким, но все же до могучего противника ему было далеко. Однако выбирать младшему сыну фараона не приходилось.

Не теряя времени, он тут же атаковал, стараясь прийтись в ноги силачу, обхватить его под колени, толкнуть плечом и опрокинуть на спину. Но не тут-то было: едва его ладони коснулись противника, тот будто обручем зажал его поперек живота и, прогнувшись, подобно многоцветному призрачному мосту Ра, перекинул через себя. Другой поединщик, вероятно, распластался бы мертвой лягушкой на песке, но юного принца Сетх-Ка обучал самый лучший из наставников, живущих под небесной синью. Он ушел в кувырок и снова оказался на ногах, горя желанием победить. А противник был уже рядом. Подобно льву, он бросился на Сетх-Ка, ладонью правой руки, будто крюком, быстро обхватил затылок, с силой хлопнул, чтобы лишить принца ориентации в пространстве. А второй рукой попытался было схватить за предплечье, чтобы провести болевой прием. Однако младший сын фараона легко разгадал этот замысел и, хотя от удара мир на мгновение поплыл перед его глазами, скользнул вбок, ухватывая нападавшего за пояс, чтобы перевернуть, опрокинуть и навалиться сверху. Удайся ему этот бросок – и победа осталась бы за ним. Но Сетх-Ка не успел. Не успел самую малость, однако в бою никто не признает «почетного второго места». Силач обхватил рукой голову Сетх-Ка для нерушимости захвата, будто замком сжал запястье правой руки своей левой и начал давить изо всех сил, заставляя принца, выпучив глаза от боли, упасть на колени.

– Все, брат, все, ты победил, – прохрипел младший сын фараона. – Отпусти.

– Это было несложно. – На губах Ба-Ка, наследника живого воплощения Гора, скользнула насмешливая ухмылка. – Это было все равно что одолеть храмовую танцовщицу. Надо спросить у жрецов, почему тебя посвятили Сетху. Разве ты молния? Разве ты воин? Тебе бы все играть с козочками да ягнятами. Я бы сказал, что Сетх забыл о тебе, если бы думал, что он хоть когда-то помнил о таком недоразумении, как ты, неженка. Тебя следовало посвятить Анат, богине утренней росы, журчащих источников и всякой живности. Что с того, что она не мужчина? Ты ведь тоже похож на своего божественного покровителя, как робкая цапля на страшного сокола Гора. Впрочем, и Анат может быть воительницей, а ты… Зачем отец подарил тебе лук и стрелы? Ты только и способен, что пускать их в стоящие глиняные фигуры, да и то в безветренную погоду. Лучшим подарком для тебя было бы веретено, дорогой младший брат.

Сетх-Ка слушал, понурившись: он был проигравшим и запросил пощады, а значит, просто обязан был выслушивать насмешливые речи победителя. Конечно, на самом деле брат так не думает, но он доказал силу и ловкость и теперь демонстрирует свите, кто здесь господин и повелитель.

– Ничего, ничего, – продолжал Ба-Ка, – играй со своими зверушками. Может, хоть так девушки обратят на тебя внимание – примут за своего. Страшно подумать, если вдруг после восшествия на престол со мной что-то случится и ты станешь править страною. Что станется с божественной державой?

– Брат, я не желаю думать, что с тобой может случиться что-то плохое, – Сетх-Ка поднял взгляд на победителя.

– Кто поверит словам!

– Ты же знаешь, я никогда и никого не обманывал.

– А это главная уловка! Тот, кто никогда не обманывал в мелочах, часто таит большее вероломство, чем открытый лжец.

– Это не обо мне, – оскорбился Сетх-Ка. – Власть не привлекает меня.

Ба-Ка задорно рассмеялся, и его спутники, молча стоявшие в некотором отдалении от сыновей фараона, рассмеялись вслед за ним, хотя и не слышали негромких слов младшего принца.

– Это ты смешно сказал, – оскалился Ба-Ка. – Ну а положим, я поручу тебе править одним из номов?

– Прошу тебя, брат, не делай этого! Твое повеление было бы для меня пыткой, страшнейшим из ночных кошмаров. Я не создан, чтобы править. Тайны жизни и смерти, тайны растущего и исчезающего, язык всего живого – вот что истинно занимает меня. Я верен отцу и склоняю голову перед тобой как перед старшим. Но если будет мне задан вопрос, чего в этой жизни я желаю больше всего на свете, я честно отвечу – постигать истину и уменьшать боль всего живого. Жреческая мудрость привлекает меня. Наш учитель Ур Маа видит во мне немалые способности, и если со временем я смогу, как и он, стать жрецом Тота…

Выражение лица Ба-Ка стало из глумливо-насмешливого высокомерно-жестким.

– Ты лжешь, брат! Ты, как змея у ног льва, извиваешься, прячешься в песке, стараешься казаться ничтожным, ибо знаешь, что одного движения когтистой лапы хватит, дабы растерзать тебя. Но о чем бы ты ни шипел, стараясь усыпить мою бдительность, я знаю: ты поджидаешь лишь мгновения, чтобы ужалить, пустить яд и устроиться на трупе повелителя зверей поближе к солнцу. Знай, что бдительность моя неусыпна, и стоит тебе хоть на миг показать жало, кара моя будет моментальной и решительной. Но пока живи. Я расскажу отцу, что ты желаешь стать жрецом, и надеюсь, он будет добр к тебе. А сейчас приведи себя в порядок, нас ждут в храме Исиды.

Бык ступал тяжело, наклонив лобастую голову, выставив вперед длинные острые рога. Два могучих нубийца вели его, с трудом удерживая кольцо, вдетое в нос жертвенного зверя. На шее животного красовалось тяжелое деревянное ярмо, которое было обвязано крепчайшими веревками, и дюжина храмовых рабов держала их, опасливо поглядывая на обреченного быка. Общее возбуждение передавалось ему: он шел, мотая головой, гневно фыркая и глядя на собравшихся налитыми кровью глазами. Рабы то и дело изо всех сил тянули веревки, стараясь удержать рвущееся на волю животное. Но бык, словно не чувствуя боли, все тянул и тянул.

Великий фараон, повелитель Верхнего и Нижнего Нила, в урее, увенчанном атакующей коброй, с регалиями власти в руках сидел на золотом блистающем троне, созерцая шествие. Оба его сына стояли близ трона впереди толпы жрецов и повелителей номов, прибывших в роскошный Мемфис на ежегодный обряд поклонения Исиде, дарительнице жизни, супруге вечно живущего, вечно юного Осириса – едва ли не самый важный обряд этого времени года. Как было известно каждому, от того, примет ли Исида принесенную ей жертву, зависит, станет ли год удачным, будет ли богатым урожай, не налетят ли несметные полчища саранчи, не придут ли из-за моря или дальних верховий Нила свирепые дикари и много-много еще чего, касающегося каждого жителя страны.

Пока что предзнаменование не радовало: жрецы недовольно качали головами, глядя, как упирается бык. Исида будто отвернулась от своего народа и не желала принимать животное, выращенное специально для нее на самых тучных пастбищах страны. Великолепное животное, ни единого черного волоска!

Неужели богиня была чем-то или кем-то обижена? Фараон сидел мрачный, будто грозовая туча, хотя изо всех сил пытался не подавать виду. Ведь для всех без исключения собравшихся он – живое воплощение Гора – обладает достаточной властью, чтобы смирять людей и животных. Или же не обладает?.. Тогда по праву ли он занимает лучезарный трон?

Конец ознакомительного фрагмента.