Симона Вилар - Ведьма княгини Страница 18

Все это разом ворвалось и заполонило ее, оглушило, отупило. Ее человеческая сущность не могла вмиг поглотить столько враз нахлынувших воспоминаний и знаний. Ее корежило и катало по земле, из носа и ушей хлынула кровь, волосы сбились в колтун, тело было исцарапано и испачкано. Потом она выгнулась, застыла, по телу ее пробегали судороги, она сучила ногами, глаза вылезли из орбит, скалились зубы, по телу тек пот.

Где-то опять прокричали петухи. Но Малфрида не услышала их. Она лежала неподвижно, походя сейчас больше на труп, чем на боярыню из Дорогожичей, которой люди кланялись. Она не шевелилась, погрузившись в глубокий сон, более похожий на обморок.

Глава 4

Византийские мастера для княгини Ольги возвели на киевской Горе большую светлую хоромину из камня: обрамленное пузатыми колоннами белокаменное крыльцо с торжественно восходящей лестницей, вдоль фасада галереи на круглых подпорах, большие окна с полукруглыми сводами окружала затейливая резьба, ввысь поднимались шатровые кровли, крытые яркой черепицей. Красиво, богато, солидно. Как раз под стать такой правительнице, как Ольга Киевская. И все же варягу Свенельду среди этих стен тяжело дышалось, словно белокаменные своды давили на голову, не давали сосредоточиться. А ведь Свенельду было о чем подумать. Поэтому, едва бояре стали покидать высокую светлую гридницу княгини, еще толпились в белокаменных сенях, обсуждая полученные известия, как Свенельд торопливо протиснулся промеж них и кинулся прочь. Миновал мощенный плоским камнем двор, взбежал на окружавшую княжеские постройки стену городни, где едва не столкнулся с охранником, кинулся мимо, пока не застыл под знакомой косо наклоненной кровлей градских заборолов, прижался виском к деревянной подпоре, вдохнул знакомый запах старой древесины. Эта подпора тут небось еще со времен Олега Вещего стояла, а до сих пор запах бука улавливается, не развеяли его ветры над Горой, не смыли дожди.

Постепенно мысли стали успокаиваться. Свенельд прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Столько событий произошло в последнее время, столько надо сделать. С чего начать? Ехать ли на погребение погибшей мамушки Липихи? Посылать ли людей на поиски невесть куда пропавшей жены? А может, ляд с ними со всеми, а ему лучше обмозговать, как теперь быть с Ольгой, или обдумать да оценить возможности и силы соперников? Ибо теперь, когда Свенельд уже ощущал свою силу, он неожиданно понял, сколько у него недругов в Киеве. Старые боярские роды, ведущие свое начало от князей-основателей Кия, Щека и Хорива, смотрят на него косо и явно замыслили недоброе. У Свенельда есть свои люди при них, сообщают, что бояре сплотились против него, чуют, что теперь он может на княжескую шапку замахнуться. Ведь Ольга что? Вдовица прежнего князя, один сын ее далеко, да и того мало кто на княжение позовет, второй – дитя малое, глуздырь[50] совсем. Ну не Ольге же, в самом деле, над Русью стоять! А поддержать княгиню может только он, Свенельд. Если сам не захочет взять под свою руку и дружину, и Киев, а там и всю Русь.

Свенельд понимал, что сейчас у него есть возможность ухватить жар-птицу удачи за хвост. Если не опалится ее огнем. Когда уж тут кручиниться о смерти мамки Липихи, когда заботиться, куда его боярыня пропала. Ему бы власть удержать, взлететь на сильных крыльях, подчинить… саму Ольгу. И сказать ей то, что таила душа его: как она мила ему, что если все еще хочет быть княгиней, то пусть назовет его князем. А он и ее подле себя посадит, как жену свою, как суложь любимую, желанную… И княгиню. А что? Была Ольга княгиней при Игоре, станет княгиней при Свенельде. Она согласится! Свенельд знал, что нравится ей, что только узы брака с князем Игорем удерживали ее от того, чтобы открыться. И если он покличет – она придет в его объятия.

Но пока Свенельд не решался заговорить с княгиней о подобном. Ее бояре, ее советники-волхвы окружали Ольгу плотным кольцом, да и она сама за ними хоронилась, словно понимала, что от нее Свенельд потребует. Вот и смотрит, как будто он из верного воеводы врагом ее вмиг сделался. А того не ведает, глупая, как у него душа болела за нее. Видел он, с каким лицом она выслушивала весть о кончине мужа своего Игоря. И что ей тот Игорь! Ведь давно между ними не было нежности, одни заботы государственные, Игорь все в разъездах да походах был, иных любил… Свенельд не стал додумывать до конца мысль, кого именно, как оказалось, любил Игорь. Зато он вспомнил, как княгиня вышла из гридницы, когда узнала про смерть мужа, как в переходе кинулась всем телом о каменную твердую стену, как завыла по-волчьи. Даже толстая кладка камня не сокрыла ее истошных криков и рыданий. Именно тогда Свенельд понял, что те ласковые взгляды княгини, какие порой ловил на себе, ничего не стоят перед тем чувством, какое она испытывала к Игорю. Но Свенельд утешил себя мыслью, что это княгинюшка так не только с горя, но и от страха рыдает. Ведь одна с малым княжичем у власти осталась. И кто поддержит ее? Разве такое когда бывало, чтобы женщина над воинством стояла? Ибо править на Руси может лишь тот, за кем сильная дружина.

Над высокой кручей Горы, над разлившимся Днепром пронесся сильный порыв ветра. Свенельд подставил ему лицо, вдыхал жадно. И ощутил влагу на лице. Ах, этот бесконечный сырой дождь, которому, казалось, не будет конца. Вон на Живин день тихо как отгуляли, волхвы не устраивали шумного торжества, понимая, что гибель князя не повод для ликования. И каковы бы требы они ни возносили на капищах, но и в светлый праздник Живы не смогли вытребовать у небес солнышка. Неудачу свою объясняли тем, что это чародеи древлянские мешают им ворожить, что идет с их стороны нечто темное и мрачное. Ну да кому как не посаднику Свенельду знать, на что древляне способны.

По сути он ожидал, что древляне могут покончить с Игорем. Как и понимал теперь, что войны с древлянами не избежать. А вот отчего так дерзки древляне, озадачивало. Конечно, он прознал, что князь их Мал вел переговоры с соседними племенами бужан и волынян, но ведь Свенельд уже успел перекупить сговорившихся с Малом послов соседних племен, больше им заплатил и был уверен, что не полезут волыняне и бужане в сечу ради древлян. Знает ли о том Мал? Советники его небось знают, они неглупы. И все же Мал ведет себя так, словно не боится мести. И все эти россказни, что у древлян сейчас новое сильное колдовство, что и в чащи их не проникнешь, что не опасаются они русских ратей. Мол, их чародейство… а плевал Свенельд на их чародейство! Он твердо знал, что сильный человек победит любую нежить наколдованную, справится с любой жутью. Случалось уже, не подивят его ничем древляне. А вот посеять раздоры на Руси, когда ни один, ни другой из детей Игоря не в силах воинство против восставшего племени возглавить – это они могут. Ольга ведь женщина, а при княжиче за кормильца Игорь боярина Асмунда оставил. И если Святослав теперь первый наследник, то и Асмунд высоко стоит, может править от имени воспитанника. Вот только рати достойной нет за Асмундом. А за Свенельдом есть. Ольга же может опираться только на отряд варягов Игоря, каких он в Киеве оставил. Эти до последнего будут верны княгине, эти отомстить за князя захотят, их золотом не переманишь, для них месть за предводителя – дело чести. И уж только Ольге решать, кому стоять над теми варягами: Асмунду верному или славному Свенельду.

И вот теперь все ждали, что же произойдет, как поведет себя Ольга, да еще как отреагируют на последние новости князья других русских земель. Кто удержит теперь огромную Русь на поводе, не даст взбрыкнуть да вырваться на волю… под власть многих, вдруг понявших, что слабая женская рука не удержит такие удила? Вот он бы, Свенельд, смог удержать.

Свенельд уже второй день думал обо всем этом, на совете все больше отмалчивался, размышлял. От этих мыслей не отвлекло ни известие, что Липиха убилась, ни весть о пропаже жены. Хотя, может, лучше сделать вид, что только эти домашние дела его и волнуют, уехать в Дорогожичи да понаблюдать издали, как тут все пойдет? И как долго будут спорить бояре с посланцами иных князей, и кто потребует веча, а кто и захочет оградить Ольгу от древлян и станет помогать ей удержать власть. Ибо уже пошла весть, что в Припять вышли струги с древлянскими послами, идут к Днепру. Эта весть особенно интересовала Свенельда. Ведь по здравому разумению древляне против Руси не выстоят, им бы затаиться и к войне готовиться, а они еще и на переговоры идут. И выходило, что есть у древлян основания верить в свою силу и не страшиться кары за убийство русского князя.

От этих мыслей голова кругом шла. Свенельд провел устало по лицу ладонью, стал смотреть с заборолов, как на соседней горе Детинке носились кругом вскачь всадники, показывали свое умение. Это свободное пространство на Детинке было как раз недалеко от гостевого хазарского подворья, чтобы воинственные и грозные соседи Руси могли видеть, каковы наездники-удальцы на Руси имеются. А ведь и впрямь удальцы. Вон как ладно у них получалось. С городни Свенельд видел, как лихо несутся конники на горячих скакунах по кругу, как на всем скаку рубят выстроенные по центру колья, как свешиваются с седел, поднимают брошенные шапки, как на полном скаку проныривают под лошадиным брюхом и тут же с ходу метают сулицы[51] в соломенного истукана в стороне. А еще поговаривают, что русы уступают степнякам в умении сражаться верхом! Вот пусть хазарские торговцы и посмотрят на таких вот неумелых!