Симона Вилар - Ведьма в Царьграде Страница 18

Тут слово попросил боярин Сфирька. Молвил, что не стоит им задерживаться да решать, что Куря предпримет. Пока вода еще высока, надо плыть. Нападут копченые – пробиваться придется. Не нападут – и то хорошо.

Многие на эти слова закивали. Ольга же сказала:

– Куря в детстве при моем дворе воспитывался. Может, попробовать с ним сговориться да откупиться? Ибо с нами много знатных людей, они не воины, и если нападут копченые, то немало крови прольется.

– Все верно, княгинюшка. – Претич поднялся. – Да только где ты того Курю найдешь, чтобы сговариваться? Уж если нападать он станет, то не до сговоров будет.

– Может, послать людей да столковаться до того, как…

– Как столковаться? Где сходку им назначить? Печенеги кочуют по огромным пространствам, они почти неуловимы, поскольку бродят по степи круглый год, проводя время в возах да на конях. Как мы их найдем? Где их орда стоит? Кто об этом знает?

Претич был особо взволнован еще и потому, что по уговору с Ольгой он не должен был идти дальше Канева. Ведь у каравана Ольги и стражи на ладьях, и конница Святослава, а Претичу надо было проехать по заставам, доставить свежих воинов, забрать раненых, увезти тех, кто отслужил уговоренный срок. Он не хотел оставаться с караваном, зная, что на любую заставу могли напасть и порушить русские рубежи. Поэтому Претич тоже советовал скорее поднимать паруса и ехать к порогам.

Они еще судили и рядили, но Малфрида уже не слушала. Вышла незаметно и направилась к реке. Пройдя мимо мест для водопоя, удалившись туда, где не ощущался дым от костров стоянки, она зашла по колено в воду и вынула из калиты[70] холодную и слизкую прядь русалки. Затем опустила ее в воду, замотала, пуская волну. Прядь тут же завилась, зазвенела негромко, позвала хозяйку. Однако пришлось ждать едва ли не допоздна. Малфрида даже заскучала, думала уже уходить, когда та все же возникла макушкой из воды, а там и глаза ее белесые появились. Смотрела, даже лица не высунув полностью.

– Вот что, голуба моя, – строго обратилась колдунья, – поплывешь по всем окрестным рекам и затонам, переговоришь с водяными и травяными, с перекати-поле и игрецами[71] заблудшими, но узнай мне весть, где ныне печенеги станом стоят. И чтобы у печенегов тех на бунчуке три черных конских хвоста были привязаны.

Русалка все же вынырнула, даже всплеснула руками, разбрызгивая воду. Стала возмущаться – мол, какое мне дело до степи? Но Малфрида уже приказывала духам отыскать печенегов, еще когда с Игорем тут проплывала. И духи тогда справились. Они ведь повязаны между собой, вот и могут вести друг другу передавать. А не выполнит наказ русалка, Малфрида ее прядь в печи спалит.

Лицо речной девы исказилось при мысли о такой участи. Спорить больше не стала, уплыла.

На другой день корабли тронулись по реке. Блестели на солнце осмоленные доски бортов, надували грудь паруса, взлетали и опускались ряды весел. Вроде спокойно пока плыли, однако все равно были настороже. Вокруг лежали чужие неспокойные земли.

Но совсем чужими они стали только после того, как миновали последнюю русскую крепостцу на Днепре – Воинь. Здесь Претич распростился с караваном княгини, отбыл нести дозор в порубежье. Осталась позади речка Сула, а там и устье Псела миновали. Вокруг расстилались слегка холмистые безлесные берега. Солнце еще не иссушило землю, сочные травы колыхались на ветру, желтые и белые цветы весело рассыпались по пышному ковру зелени. Для коней идущей берегом дружины Святослава тут было подлинное раздолье. Молодой князь, как научил Претич, велел высылать вперед нескольких передовых дозорных, чтобы оглядывали окрестности и предупреждали, если что. Но пока они находили только следы от стоянок копченых, догадывались, что те уходят в спешке, следы от их кострищ были еще теплые, трава не успела выпрямиться. Вот Святослав и решил, что боятся печенеги его сильной дружины, расслабился. Его теперь больше всего интересовали прославленные днепровские пороги, хотелось взглянуть на них.

Первый из порогов – Не спи – уведомил о себе еще издали шумом и ревом воды. Река в этом месте суживалась, серые гранитные скалы вставали из пенящегося потока, как острые зубы. Корабелы стали сворачивать к берегу, сгружаться. Княгиня сама снесла по сходням деревянный, обшитый кожей ларец, в котором хранилось самое ценное – живая и мертвая вода. Охраняемая двумя могучими гриднями, Ольга с берега наблюдала, как иные суда причаливают, как спутницы ее знатные сходят на землю, с ними челядинки их, свита. А мужики уже стягивают рубахи, подворачивают порты, готовясь тянуть вдоль берега корабли на канатах, чтобы не увлек их на острые камни поток, чтобы не бросило на скалы.

Пока наблюдали да ахали, когда лопнул один из канатов, отвлеклись от берега. А печенеги тут как тут. Их заметили лишь после того, как стрелы засвистели, а еще громко вскрикнула княгиня черниговская Долхлеба. Пронзенная стрелой навылет, она в своем ярком алом платье рухнула с крутого берега прямо в воду. И пока спохватились, печенеги прошли мимо с криком да гиканьем, увлекли на арканах несколько коней тех из дружинников, какие помогали удерживать на канатах корабль.

Набег был стремительный и дерзкий. Святослав бы даже восхитился удалью печенегов, если бы не переживал так о смерти Долхлебы. Как-никак княгиня его друга Претича, тот о ней с почтением отзывался, говорил, что она первые роды у его жены принимала.

Ольга тоже расстроилась. Долхлеба едва ли не первой поддержала ее почин ехать в далекий Царьград, другим пример подала. Поэтому, когда Святослав уже намеревался снарядить погоню за дерзкими печенежскими набежчиками, Ольга резко окликнула его, поманила к себе.

– Погонять копченых ты еще успеешь. А ныне, сынок, помощь мне твоя нужна.

И приказала выловить из воды тело княгини черниговской, отнести подальше, где никто их видеть не сможет.

В небольшой низине Святослав уложил на траву бездыханное тело Долхлебы, сломал торчавший из ее груди наконечник стрелы и вырвал из тела древко. Выжидательно взглянул на мать. Его обычно румяное продолговатое лицо с высокими скулами, такое решительное и выразительное, несмотря на юный возраст, побледнело. Ибо понял уже, что сейчас произойдет. Догадался, как увидел, что верный гридень несет за княгиней ларчик с чародейской водой. Да и Малфрида рядом стоит, а ее родительница так просто не позовет.

Гридень осторожно положил свою поклажу подле мертвой княгини, отошел и остался стоять в стороне, озираясь и держа лук со стрелой наизготове. Ольга приказала ведьме:

– Сними запоры.

На ларце не было ни замка, ни замочной скважины, ни ременной петли. Но попробуй открыть – зря стараться будешь. А вот на слово колдовское отозвался, стал медленно открываться. Святослав заглянул. Так вот какая она, вода чародейская! В бутылях дорогого византийского стекла, проложенных мягким ястребиным пухом, она мерцала на солнце подобно обычной. Но обычной не казалась. То голубым сполохом отразится, то розоватым светом зари. И каждый пузырек был запечатан воском, обернут тонким плетением ремешков.

– Не заслоняй, сыне, – приказала княгиня.

Она провела рукой с мерцающими перстнями по воде, выбирая. Бутылей-склянок было не более семи. Да, раньше у Ольги ее больше бывало. Теперь же каждую каплю приходилось беречь, как чудо невиданное.

Святослав по наказу матери разрезал алую крашенину на груди княгини, оголил тело едва ли не до пупка, так чтобы матери было удобно видеть темную с начинавшей буреть кровью ранку от стрелы. Княгиня Долхлеба особо молодой не выглядела, девятерых детей родила мужу, прежде чем и она смогла прибегнуть к тому средству, каким могли уважить себя правители Руси, – жить долго и младость сохранять под воздействием чародейской воды. И хоть смотрелась молодухой ядреной, все же следы былых родов на теле имелись. Тело же еще и холодеть не начало, поэтому надо было поспешить, пока душа еще рядом, еще не улетела за кромку.

Ольга спешно сорвала восковую печать с пробки одной из бутылей, пролила осторожно жидкость прямо на ранку. Вода стала синеть на глазах, впитываться. И ранка посинела, а потом почернела и начала светлеть. Святослав только заморгал длинными, как и у матери, ресницами, когда отверстие затянулось, исчезло. Так же княгиня велела оголить и спину Долхлебы, тоже брызнула мертвой водой на выходившее со спины отверстие, больше пролила, чтобы глубже вода ушла.

Никогда ранее такого князь не видывал. Подумал только: скольких добрых воинов он мог бы спасти в своих походах, если бы имел при себе такое чудо! Но ведь родимая не даст, все твердит, что исчезает вода, что каждая капля ее драгоценна. И уж совсем заволновался Святослав, когда после мертвой воды княгиня прибегла к живой, после чего бездыханная только что черниговка вздохнула глубоко, застонала, а там и глаза открыла.

– Я спала, княгинюшка?

– Долго бы ты спала, Долхлеба, если бы меня рядом не было.