Элисон Гудман - Клуб «Темные времена» Страница 2

Она увлеченно пробежала глазами великолепную статью о мифологии, уверенно перевернула страницу и загляделась на изображение чересчур вытянутой фигуры леди в ярко-зеленом платье для верховой езды. Хелен цокнула языком. Очевидно, весенняя мода 1812 года намеревалась переплюнуть саму армию по части стиля. Черные ткани и расшитые галунами застежки вызывали всеобщее восхищение.

– Барнетт, где моя племянница? – Вопрос тетушки Леоноры донесся из коридора до библиотеки.

Хелен резко выпрямилась. Судя по золоченым часам на камине, прошло всего двадцать минут с тех пор, как тетушка отправилась любоваться новейшими карикатурами в модном журнале «Ackermann’s Repository»[4]. Обычно это занимало у нее два часа; должно быть, произошло нечто важное. Тихий голос дворецкого посоветовал хозяйке дома заглянуть в библиотеку. С каждым шагом слова тетушки звучали все громче – казалось, что она уже вошла в комнату. Хелен опустила ноги на пол и тремя быстрыми движениями разгладила предательские складки на муслиновой сорочке с завышенной талией. Девушка положила журнал на колени и на всякий случай еще раз затянула лиф.

Приоткрылась двустворчатая дверь. Барнетт на мгновение застыл в проеме – вежливая, хорошо продуманная пауза, во время которой человек, находящийся в комнате, может привести себя в порядок. К счастью, в этот раз Хелен успела подготовиться. Дворецкий тепло посмотрел на девушку и, получив немое одобрение, распахнул дверь и отступил в сторону. Тетушка Леонора, все еще в алой ротонде[5], вошла в библиотеку, не прерывая своей речи, и сняла с руки синюю перчатку. Ее личная горничная, Мэрфитт, не отставала от леди ни на шаг.

– Тебе будет сложно это признать, дорогая, однако я не сомневаюсь, что все правда. Я бы отмахнулась от слов мистера Шорэма, но позже мы встретились с леди Бэк, а ты знаешь, что я безоговорочно доверяю ее… – Тетушка умолкла, подбирая подходящее хвалебное слово.

– Ее шпионам? – предположила Хелен и благодарно взглянула на Барнетта.

Дворецкий с глубоким поклоном удалился из комнаты и закрыл за собой двери.

Тетушка Леонора натянуто улыбнулась:

– Ты прекрасно знаешь, что ни о чем подобном я не думала. Ее рассудительности. – Она вытянула перед собой перчатку.

Мэрфитт поспешно забрала ее у леди и накинула на запястье.

– Что вам рассказала леди Бэк? – поинтересовалась Хелен, сгорая от любопытства.

На мгновение оживленная улыбка тетушки превратилась в странную, натянутую гримасу. Она молниеносно проскользнула на подвижном лице Леоноры, и Хелен чуть было не проглядела ее. Девушка присмотрелась к тетушке: гримаса бесследно исчезла, оставив после себя слегка опущенные уголки рта и морщинки у глаз. Поспешно скрытое неприятное осознание – Хелен не сомневалась в том, что ее догадка верна. У девушки была отличительная особенность – она умела распознавать выражения лиц, стоило ей как следует на них сосредоточиться. Это поражало и в некоторой степени возмущало объекты ее исследования. По крайней мере, тетушке с дядюшкой стало не по себе от ее талантов, и они запретили Хелен озвучивать свои наблюдения, особенно дома. Леди полагается раскрашивать ширмы, читать баллады, задыхаясь от рыданий, и играть на фортепиано, а не срывать маски в приличном обществе.

– Сегодня на улице очень холодно, – заметила тетушка. – Надеюсь, нас не ждет такая же весна, что и в прошлом году.

Внезапная смена темы застала Хелен врасплох, и на секунду она умолкла. Тетушка явно что-то скрывала.

Девушка предприняла вторую попытку:

– О чем же вы говорили с леди Бэк, что вернулись так рано?

Тетушка принялась стягивать другую перчатку и обратила внимание на журнал «La Belle Assemblée», все еще лежавший у племянницы на коленях:

– Ты выбрала костюм для верховой езды по вкусу? Чтобы его успели сшить к началу сезона, необходимо уже на этой неделе обсудить фасон с мистером Дюреем.

Хелен обратила внимание на поджатый рот Леоноры – он означал прямой отказ – и удержалась от третьей попытки. Она решила дождаться, пока Мэрфитт покинет комнату.

– Мне ничего не понравилось, – ответила девушка. – Наряды в этом сезоне уж больно вычурные. – Она сморщилась и только потом вспомнила о своем обещании больше никогда так не делать.

Хелен всегда знала, что нос – не самая красивая ее черта. Слишком длинный, слишком узкий. Позже пришло болезненное осознание того, что все в ней длиннее и у же, чем следует. Мало того что Хелен обладала ростом выше среднего, она еще и была худа, как пугало, – так говорил ее старший брат, Эндрю. Хоть подруги и убеждали девушку в том, что она божественно стройна, зеркало у нее было, и Хелен понимала, что она – Длинная Мег[6] по сравнению с другими, да и сморщенный нос не добавляет ей очарования.

Тетушка Леонора сняла вторую перчатку:

– Дай тебе волю, и ты нарядишься, как квакер[7].

Хелен показала ей разворот с возмутившей ее иллюстрацией:

– Сами посмотрите, на одном лифе уже двадцать пять расшитых галунами застежек! Я не хочу спугнуть лошадь своим платьем. Разве я многого прошу?

Тетушка издала громкий, присущий только ей смешок, за который друзья прозвали ее леди Смех, а враги – леди Иа, считая, что он напоминает крик осла.

– В другом сезоне, моя дорогая. В этом один военный вздор.

– Бонапарт за многое должен перед нами ответить. Сначала Европа, теперь наша мода. – Хелен закрыла журнал и положила его обратно к себе на колени.

– Тебе и правда достался угрюмый юмор матери. – Тетушка Леонора приподняла подбородок, чтобы Мэрфитт расстегнула пуговицы на ротонде. – Царствие ей небесное.

Хелен опустила взгляд, изображая повышенный интерес к обложке журнала. Она считала, что на редкие замечания о матери лучше не отвечать, особенно если они касаются их общих черт. Девушка знала, что это не комплименты.

– Обещай, что в «Олмаке»[8] ты воздержишься от столь недостойных острот.

– Никаких острот, – покорно согласилась Хелен, но все-таки не удержалась и добавила: – Может, мне следует молчать до самой свадьбы?

Тетушка мягко хмыкнула:

– Это бы точно пошло на пользу моим нервам. – Она вытянула вперед руки, и горничная ловко высвободила ее из алой накидки. – Нет, моя дорогая, пожалуйста, не молчи. Это ничем не лучше дурного разговора. Обещай, что заготовишь вежливую речь для своих партнеров по танцу. И постарайся не углубляться в политику в своих колкостях. Девушке твоего возраста не полагается быть настолько осведомленной. – Тетушка опустилась на диван рядом с Хелен.

– Это все, миледи? – спросила Мэрфитт.

– Да, благодарю.

Мэрфитт сделала реверанс и закрыла за собой двери, удалившись из комнаты. Лицо тетушки Леоноры тут же обвисло, и она сразу же сделалась усталой морщинистой дамой пятидесяти четырех лет. Она пригладила и расправила складки на синем уличном костюме. От потревоженного тонкого крепа[9] повеяло ароматом розовых духов. Хелен догадалась, что тетушка тянет время, прихорашиваясь, и снова принялась изучать ее лицо: смесь грусти и отчаяния.

Грусть исчезла, на смену ей пришло раздражение.

– Воздержись от пристальных взглядов, Хелен.

Девушка вытянула из переплета «La Belle Assemblée» торчащую нитку:

– Что вас беспокоит, тетушка? Вы были так воодушевлены новостями, а затем ваш восторг пропал.

– Ты опять ко мне приглядывалась? Мы же просили тебя этого не делать.

– Простите. Я случайно это заметила.

Леонора вздохнула – отчасти со смирением, отчасти озабоченно:

– Полагаю, мне бы не удалось скрыть правду. Вскоре ты сама бы все узнала. Войдя сюда, я вспомнила о том, что ты близко знакома с Делией Крэнсдон. Боюсь, что новость связана именно с ней. Прошу тебя, не расстраивайся. Завтра у тебя очень важный день.

Хелен оставила нитку в покое. Рука застыла от плохого предчувствия. Они с Делией не были лучшими подругами – это звание принадлежало достойной Миллисенте Гардуэлл. Тем не менее они с Делией дружили весь тот год, что Хелен обучалась в элитном пансионе для девочек мисс Холкромб.

– Неужели она заболела?

– Хуже. – Уголки рта тетушки Леоноры опустились под весом сожаления. – Три дня назад она сбежала с молодым человеком по имени Трент. Венчания не было.

У Хелен перехватило дыхание. Если это правда, жизнь Делии навсегда разрушена.

– Нет. Невозможно.

Или возможно? Девушка оглянулась на прошедшие месяцы и вспомнила, что в глазах подруги действительно часто мелькало отчаяние. Делию представили свету в позапрошлом лондонском сезоне, но никто так и не предложил ей руку и сердце. Ей не хватало трех существенных достоинств: красоты, связей и богатства. Делии исполнилось двадцать лет, и ее шансы на брак практически испарились. Она даже призналась Хелен и Миллисенте, что ей грозит жизнь старой девы, а значит, все сопутствующие насмешки. Неужели это безрадостное будущее подтолкнуло ее к побегу с малознакомым мужчиной?