Павел Канаев - Волчьи стрелы. Часть первая Страница 2

Не дойдя до палат, они свернули к затаившейся в тени раскидистых дубов запруде. В этой части двора было тихо и укромно, ведь все хозяйственные постройки – кузни, мыльни, конюшни, медовуши – находились в другом конце.

– Ну, Дмитрий, чем порадуешь меня?

Князь уже немного пришел в себя; кровь отхлынула от головы, и глаза его снова стали синими, как небо.

– Княже, людишки мои верные из посадских нашептали, что по полудню Ладимúра, княжича гривноградского, в Панцирной слободе видали и на Ладнорском торгу. Говорят, бахвалился он, что Гривноград теперь над Сеяжском главенствовать будет, а тебя, государь, ослом трусливым бранил.

– Как? Брешут, гады! Княжич с отцом вместе на рассвете отбыл, ты же сам их до ворот градских провожал! Кто эти людишки твои? Почто брешут и смуту сеют?

– Не думаю, княже, что брешут. Люди проверенные, да и стали бы они? Ведь знают, что вскройся обман, головы им не сносить.

Прищурившись, воевода наморщил удлиненный залысинами лоб. Лицо его поблескивало капельками пота.

– Государь, тут нечисто что-то, как пить дать. Мы с дружинниками выведали, что потом тройка его через Солнечные врата в сторону Златолесска укатила. Поехали по следу. В двух деревнях его еще видали, а после Ловья его и след простыл. Но соглядатаи божатся, что сам княжич это был.

– Ты что, думаешь, не уехали они, хотят предать наш союз?

Воевода присел на дерновую скамью, положил рядом с собой высокий конический шлем с кольчужной бармицей7.

– Бог его знает, государь. Кому же можно в наше время верить? Хотя, не похоже. Гривнограду союз этот как никогда нужен. Праденский рыцарь с запада опять попер, оправился от поражения у Ястребиного холма, раны зализал. Сам знаешь, княже, как Гривноград на помощь твою уповает.

– Да как же не помочь? Ведь они подсобили нам иго степняков поганых сбросить. Если бы не их подмога, до сих пор бы кархарну дань платили. Не верю, вчера только рукобитие заключили. Да моя Аленушка – лучшая партия княжичу гривноградскому!

– Твоя правда, государь. Кстати, кузнец Фока с Панцирной слободы ведь знаком тебе, княже?

– Отчего же не знаком? Искусный мастер. Таких по пальцам перечесть. Да и честен он, цену не задирает. За гривну золотую для княгини я ему еще сверху серебра дал, так ладно получилось. А причем тут Фока?

– Да говорят, к нему Ладимир, княжич, сегодня в Панцирную слободку наведывался. Самого его заприметили, как со двора кузнеца выходил, да и тройка его у ворот стояла.

– Так чего же ты ворон считаешь? Надобно его под микитки взять, да в темницу приволочь. На дыбе соловушкой запоет!

Князь нервно провел ладонью по волнам своих каштановых волос, раздвоенных на массивном лбу.

– Государь, стоит ли? Коли он в чем худом замешан, надобно его постеречь, может статься, кузнец нас на остальных смутьянов и выведет.

– Ну смотри, дело это тебе лично поручаю. Не подведи!

– Хоть раз подвел? Кровь в сечах за тебя проливал, живота не жалел…

– Ну, будет, будет! Знаю все, на тебя лишь и уповаю!

Невер хлопнул воеводу по стальному наплечнику, пристегнутому к пластинкам панциря сыромятными ремешками, и отправился во дворец.

***

Диву давался каждый, кто видел, как колдует Фока над золотом или серебром. Так ловко его огромные загрубевшие руки управлялись с крошечными молоточками и резцами златокузнеца. Но еще чудеснее оказывался результат: изящество и тонкость работы никак не вязались с внушительным, почти лихим обликом мастера. Возможно, именно поэтому, где-то в глубине стесняясь своего таланта, он и решил посвятить себя грозному оружию и доспеху. Однако навыков не растерял – брошь вышла на славу и была достойна самой взыскательной госпожи, хоть вирейской императрицы.

Кузнец неспеша шел туда, куда наказал ему Владимир в оставленной записке. Людная улица шумела бурной рекой, а вместо набережных с обеих сторон вставали заостренные частоколы и дощатые заплоты. Кое-где над ними игриво выглядывали своими резными косящатыми окнами терема; в беспорядочном танце поднимались шатры, толстобокие бочки и разномастные кровли богатых дубовых хором на подклетах8. По соседству едва заметно серели верхушки скромных изб, украшенные лишь фигурными коньками и незамысловатыми полотенцами9. Над острыми грядами крыш светились маяками купола многоглавых каменных соборов – шлемы, луковицы, полусферы.

То и дело Фока настороженно оглядывался – люди брели по своим делам. Пронзая толпу, повозки с товарами продолжали тянуться к торгу, раскинувшемуся на берегу могучего Ладнора. Ничего необычного. Но кузнеца не покидало странное, тревожное чувство преследования.

«Не ходи туда, Фокушка! Зачем ему тебя у черта на куличках ждать, в укромном местечке? Никак худое что-то замышляет», – он снова вспомнил предостережение своей жены, но все же не отступился.

– Здрав будь, кузнец! Принес? – раздался откуда-то сверху веселый голос, стоило только Фоке прийти в назначенное место. В небольшом ольховнике неподалеку от посадских ворот было тихо – окольные валы и стены приглушали городской шум.

– Принес, боярин, – ответил кузнец. За спиной он услышал шлепок и почувствовал порыв ветра, будто кто-то спрыгнул с дерева.

– Сказал же, не боярин я! Ну да ладно, показывай…

Фока развернулся. Перед ним стоял Владимир, но выглядел он совсем не так, как в прошлый раз. Вместо роскошных шелков на нем висела мешком серая суконная накидка, вотола, из которой торчали рукава и подол грубой бедняцкой сорочицы. На лбу уже не сияло серебро, а уныло чернел потрепанный ремешок.

– Ну, показывай, что сотворил!

Фока развязал кожаный кошель, достал оттуда золотую брошь и протянул ее Владимиру. На мозолистой громадной ладони кузнеца переплетались в танце, сливаясь воедино, две великолепные птицы – аист, раскинувший в стороны крылья, и длинношеяя степная дрофа с распушенным, словно у павлина, хвостом. Взяв украшение, юнец поднес его к лицу и стал пристально разглядывать каждую мелочь, каждое золотое перышко, хохолок, лапку. Все выглядело живым и объемным, казалось, подкинь брошь в воздух – птицы оживут и полетят.

– Если хочешь ее самоцветами изукрасить, могу алмазника посоветовать, в Ладнорском конце живет. Равных нет ему, – сказал кузнец.

– Не брешут про тебя, и впрямь кудесник ты, Фока! Ну, как и договорились, вот, бери остальное, заслужил.

Владимир потянулся к поясу, но вдруг замер и насторожился. Где-то совсем рядом тихонько треснула ветка, зашелестела листва.

– Ты кого с собой привел?

– Стоять, собаки!

Из густых кустов выскочили двое, одетые как простые посадские, но стать и косая сажень в плечах выдавали в них ратников. Один из них метнулся коршуном к Фоке, приставил к его горлу изогнутый кинжал с посеребренной рукояткой. Кузнец опешил, однако сразу узнал нападавшего: его рыжая курчавая борода и высокий валяный колпак с отворотами постоянно маячили в толпе, когда Фока оборачивался, почуяв что-то неладное.

Второй налетел на Владимира, замахиваясь легким боевым топориком, но встретил неожиданный отпор. С ловкостью рыси юноша пригнулся, нырнул под свистящим лезвием и ударил противника ногой под колено. Завершая контратаку, он засветил пошатнувшемуся воину кулаком промеж глаз с такой силой, что тот рухнул без чувств. Юнец подпрыгнул, зацепился за ветку ольхи и вскарабкался наверх, казалось, опережая даже собственные мысли.

Оттолкнув кузнеца, рыжебородый ринулся за Владимиром, но беглец уже перепрыгнул на соседнее дерево. Послышались шелест и треск, после чего он растворился в ветвях и кронах, как призрак.

– Все равно тебя достану! Не жить тебе, крысёныш! – выругался преследователь, поняв, что упустил мальчишку.

Вернувшись после мимолетной и безрезультатной погони, ратник замер на месте. Фока медленно, но решительно шел на него со здоровенной корягой в руках. Без малого три аршина ростом, могучий и косматый, кузнец был точно бурый медведь, вставший на задние лапы.

– Охолонь! Мы князя сеяжского, Невера, дружинники. Худого тебе не сделаем. Не тебя, а крысеныша этого плаха дожидается. Но государь с тобой потолковать хочет. Не дури, я должен тебя к нему на двор отвести, – процедил он сквозь рыжую бороду, жадно глотая воздух.

***

Снизу, с улиц равнинного посада, высокий детинец напоминал княжью шапку. Подобно собольей опушке, тянулись темные дубовые стены-городни10; чуть выше замысловатым убором пестрили золото, медь, свинец и кровельный тес. Поднявшись по извилистому спуску и миновав одну из шести квадратных воротных башен, что щетинилась грубой известняковой кладкой, кузнец с дружинником направились прямиком на двор к великому князю Неверу.

За весь долгий путь через огромный град Фока так и не решился спросить спутника, ни как его зовут, ни о странном заказчике злосчастной броши. Наконец, зачем пожелал его вдруг видеть сам государь? Рыжебородый ратник тоже был немногословен.