Андрей Посняков - Крест и порох Страница 21

– Поклянись именем бога!

– Господи Исусе, – выдохнул он.

– Тогда говори! Как вызвать твоего бога?

– Молитвой и покаянием… – Священник устало закрыл глаза.

Ирийхасава-нэ задумалась, положив ладонь ему на лоб, покачала головой:

– Ничего не понимаю… Расскажи, кто твой бог? Где он, как его искать? Как получить его силу?!

– Грязная распутница… Греховное порождение тьмы… – Все еще находясь во власти слабости, начал потихоньку приходить в себя отец Амвросий. – Как ты посмела соблазнить меня?

– Я доставила тебе удовольствие! – напомнила невольница.

– Порождение ада! Отродье Сатаны!

– Ты поклялся открыть мне тайну своей веры! – наклонившись губами к самым губам, напомнила девица. – Ты клялся именем своего бога!

– О Господи, я все еще в тебе! – задергался священник. – Какой стыд! Я отступник! Я проклят! Я буду гореть в аду!

Все эти выкрики вызвали на лице Ирийхасава-нэ немалое изумление:

– Тебе стыдно, что ты овладел пленницей?

– Похоть оказалась сильнее меня, сильнее моего служения, сильнее моей веры! Господи, прости меня грешного, ибо плоть слаба и не устояла перед искусом… – несколько раз широко перекрестился отец Амвросий. – Я искуплю, господи… Служением своим, смирением и старанием своим…

– Так ты расскажешь мне о своем боге? – уже в который раз попыталась получить ответ невольница.

– Обращать язычников и заблудших в истинную веру есть долг святой каждого христианина! – со смиренной ненавистью ответил отец Амвросий. – Ты приобщишься к основам веры, дитя мое, ибо токмо понимающим суть учения дозволено принять крещение!

– Это хорошо, – обрадовалась Ирийхасава-нэ, вновь начиная двигать бедрами. – Ты не пожалеешь о своем согласии, великий пастырь. Я обещаю это тебе. Каждый наш урок станет для тебя высшей усладой…

И вправду, сладкое удовольствие снова стало расползаться от чресел по телу. Отец Амвросий попытался возмутиться этим кощунством, но оказался слишком слаб для сопротивления, а остро-сладостные волны уже захлестывали его разум, разрывая в клочья мысли, надежды и желания, оставляя только одно, злое и ярое, непереносимое наслаждение.

Утро застало Афоню Прости Господи лежащим на сундуке. Ложе сие было не самым удобным, а потому он изрядно отлежал бока, ноги затекли, по рукам бегали холодные мурашки. Однако, на диво, выспался он отлично и ощущал себя сильным и бодрым.

Поднявшись, паренек потянулся и с изумлением увидел, что отец Амвросий все еще стоит перед распятием на коленях, отбивая земные поклоны и истово крестясь.

– Ты чего, вовсе не спал, батюшка? – тоже осенив себя знамением, спросил Афоня.

– Господь послал мне испытание, сын мой! – поднял голову священник. – И позор мне, я не выдержал искуса!

– Какое испытание?

– Вставай, отрок, у нас много дел! Мы должны подготовить молебен, распятие и образа для крестного хода и освятить воду для обрядов.

День отца Амвросия начался с того, что он обошел двор, освятив по очереди все три башни острога, а также очаги, на которых готовилась пища и варилась соль, и особо – врата крепости. Потом, после завтрака, он требовательно собрал всех казаков на благодарственный молебен Господу, открывшему рабам своим новые, богатые земли, прочитал проповедь о ниспослании казакам испытания, о необходимости принести язычникам свет истины, свет веры Христовой, и порешить богомерзкие капища – после чего воодушевленное православное воинство, распевая псалмы, обошло острог крестным ходом и вернулось в тесный храм для завершающей службы.

Отпустив казакам грехи, вольные и невольные, причастив их всех, исполнив долг свой пастыря ватаги, отец Амвросий наконец-то хоть немного успокоился душой и в спокойном уединении вознес благодарственные молитвы Всевышнему. Храм был пуст – казаки и служка ушли обедать, благо язычницы на службу не отвлекались и обычную полуденную уху все же приготовили.

Вот тут-то в часовню и скользнула круглолицая черноволосая девица в опрятной малице и высоких мягких торбасах.

Священник оглянулся, вскочил в ужасе, попятившись и прижавшись спиной к стене:

– Сгинь, сгинь, нечистая сила! Сгинь, порождение похоти!

– Я знаю твою тайну, пастырь, ты сам признался минувшей ночью. – Ирийхасава-нэ покачала головой со зловещей улыбкой. – Твой бог запрещает тебе отказывать язычникам в приобщении к твоей вере. Я язычница, и я хочу познать твоего бога, рекомого именем Иисус… – Невольница повела плечами, и ее одежды легко, словно струйки воды, стекли на пол. – Ты не вправе меня прогнать, великий пастырь. Ты обязан говорить о вере и противиться искусу…

А за стенами храма в это самое время казаки встретили приветственными криками бледного, еле переставляющего ноги Ухтымку, который вышел, наконец-то, из избы воеводы, обнимая за шею одну из невольниц сир-тя. Пожалуй даже – вися на ней, ибо ноги молодого казака слушались его покамест плохо.

– А-а, живой! Только тебя вспоминали, богатым будешь! Ну, коли встал, теперича быстро на поправку пойдешь! – приветствовали паренька ватажники. – Сюда иди, к огню садись! Как спина, мясо нарастает?

– Ух ты, дошел-таки, – со слабой улыбкой ответил раненый, с помощью пленницы усаживаясь на бревно. – Думал, свалюсь…

Девушка, сняв его руку с плеча, метнулась к котлу, набрала рыбы, принесла пареньку. Тот, тяжело отдуваясь и медленно двигая пальцами, начал есть.

– Митаюки-нэ! – позаботившись о раненом, окликнула подругу Тертятко-нэ.

– Выпил? – спросила ее юная шаманка, прижимаясь всей спиной к боку Матвея Серьги и тоже уминая крупного судака, отламывая от толстой спинки белые ломтики.

– А куда он денется? Я же его кормлю. Что дала, то и выпил.

– Наговор прочитала?

– Да, конечно… И чего делать дальше? Его, бедолагу, в своем спокойном уголке, наособицу, держали, пока ранен был. Теперь, мыслю, в общие чумы отправят, где все ночуют. Меня же там… Ну, опять…

– Ты должна наградить его близостью. Столь яркой и памятной, чтобы он тебя больше ни на одну не променял… – Митаюки с ласковостью котенка притерлась щекой к плечу Матвея, вызвав на губах бывалого воина невольную улыбку. – Ты должна пробудить в нем жадность. Приворотное зелье и жадность… Он скорее умрет, чем поделится тобой с кем-то еще.

– Но он очень слаб, Ми! Вдруг не выдержит?

– Неужели ты забыла, чему тебя учили в Доме Девичества, Тертятко? – мило улыбнулась шаманка. – Вспомни воинов. Вспомни наших красивых отважных воинов. Кто сильнее – они или трупоеды? Они – или волчатники, змеи, длинноголовы? Конечно, трупоеды и волчатники! Но у воинов есть дубины и копья. С помощью копий и палиц они легко побеждают и тех, и других. Мы, женщины, тоже рождаемся слабыми. И потому великая праматерь всех богов Неве-Хеге дала нам оружие, пользуясь которым мы способны побеждать любых врагов, добывать себе пищу и кров над головой. Оружие сие зовется мужчиной, которым женщине надлежит умело пользоваться и правильно им повелевать… – Митаюки-нэ, чуть повернувшись, опять крепко прижалась к плечу Серьги, и казак, не понимая ни слова из разговора на языке сир-тя, но ощутив нежность в голосе, обнял ее свободной рукой.

– Я помню… – виновато кивнула Тертятко-нэ.

– Приворотное зелье пробуждает его влечение. Но, чтобы овладеть мужчиной, ты должна наградить его наслаждением, к которому он станет стремиться. Выражая недовольство, делай близость сухой и скучной. Поощряя, превращай ее в безумие наслаждения. И тогда ты сможешь управлять им, словно упряжным оленем. Но без близости у тебя ничего не выйдет. Ты должна сделать это – или зелье я варила напрасно.

– Он слаб… Вдруг он умрет из-за таких усилий?

– Оглянись! Здесь десятки свободных мужчин. Возьмешь себе другого.

– Он мне нравится больше прочих, – оглянулась на паренька Тертятко. – Я почти привыкла.

– Если нравится, Те, то он должен есть из твоих рук, пить из твоего ковша и получать усладу только от твоего тела, – ответила юная шаманка. – Поэтому, когда он поест, бери его за руку и веди через малый проход к морю. Там много потаенных мест, чтобы уединиться. Если он тебе нравится, Тертятко, ты должна укротить его и приручить.

– Мне страшно, Митаюки…

– Но я не могу сделать это вместо тебя, подруга, – пожала плечами шаманка. – Иначе он станет моим слугой, а не твоим. Смотри, он уже вытирает руки. Дикари грубы и не знакомы с ласками, Тертятко. Будь нежнее, и все получится.

Полонянка кивнула, вернулась к своему раненому, закинула его руку себе на плечо, подняла и медленно повела от костра к проходу в сторону моря.

– Зябко сегодня, – поежилась юная шаманка, перейдя на русский язык.

– Звери здесь все голые, ровно ящерицы, – ответил Матвей, снял кафтан, накрыл плечи своей невольницы. – Епанчи меховой выкроить не из чего. Ну да, бог даст, разживемся…

День катился к закату – тихий на диво, безветренный и ясный. Крестный ход отнял большую его часть, а потому на работу воевода и десятники разводить сегодня никого не стали. Даже охотники в ближний лес не уходили. Только рыбаки с Маюни сплавали верши проверить, да и те вернулись с полупустыми корзинами. Долгий лов в одном и том же месте начал истощать казалось бы неисчерпаемые рыбные угодья. Самое время было строить новые ловушки.