Михаил Афинянин - С отрога Геликона Страница 21

Неизменным, как и окружавшие сад расцвеченные закатом горы, было появление Телефа. Он передвигался бесшумно, как кошка. Феспий почувствовал на себе его взгляд, и только это заставило его обернуться.

– Ах, Телеф… Здравствуй, друг! Чем порадуешь?

– Здравствуй! Я слышал, у тебя беда…

– Беда, говоришь.... А ведь это все твой Геракл! Сын Зевса!

– Не гневи богов, Феспий! Так ты в самом деле думаешь, это он? – удивился Телеф.

– Так они говорят.

– А Эрато?

– Подтвердить не может. Ей-де неизвестно. Но и не отрицает.... Телеф, скажи мне, ты видел когда-нибудь такое? Юнец сбегает из дома, повздорив с учителем, и появляется у меня. Что я должен сделать? Да конечно, отправить его восвояси. Тем более, что пастух его отца занимается моими коровами. Что же делаю я вместо этого? Я даю ему приют, кормлю его, отдаю ему в жены дочь, и чем платит он взамен? Просто неслыханно, Телеф! Я поеду к Амфитриону.

– Подожди ехать. Успеешь всегда. Давай разберемся лучше. Когда по-твоему, он мог это сделать? Он ведь был с нами все время на охоте. Не думаю, что после охоты у него оставались силы.

– Не суди по себе, Телеф. Или тебе никогда не было восемнадцать? Он юнец, к тому же очень видный, способен понравится любой девчонке.

– Ну подожди хотя бы до того, как дети родятся, может и доказательства появятся. Хотя я не верю в то, что Геракл мог это сделать.

– Ладно, Телеф, ты пришел ведь не за тем, чтобы поучать меня.

– Нет, конечно. Я хотел бы предложить свою помощь.

– Помощь? – раздраженно спросил кекропиец. – А чем ты можешь помочь?

– Феспий, прости, – начал провидец, – я действительно не знаю, что произошло с твоими сорока девятью дочерьми. Надеюсь, что это разрешится очень и очень скоро. Но за то я точно знаю, что произошло с Эрато и, мало того, часть ответственности за это лежит на мне. Потому, Феспий, я готов взять в жены Эрато если, конечно, это не против твоей отцовской воли.

Феспий был ошеломлен такой решимостью друга, но, поговорив с ним еще, он убедился сам, что это было бы в самом деле наилучшим выходом. Прежде всего, Эрато была много младше Телефа, а, стало быть, в качестве супруги возрастом подходила ему лучше, чем Гераклу. Больше того, и возраст Телефа был более подходящим для женитьбы: в отличие от ветреного Геракла, на долю которого обладание Эрато выпало по счастливой случайности, он мог серьезно думать о своих семейных обязанностях, о детях. Кроме того, Телеф – очень хороший прорицатель, что давало возможность всегда иметь надежный кусок хлеба, да и в конце концов просто проверенный честный человек. Ну и, напоследок, что было не очень понятно Феспию, но Телефом преподносилось как важнейшее обстоятельство, – это то, что их, Эрато и Телефа, объединяла причастность к божественному Гераклу. Самым же главным было то, что ко всему это было быстрым и наиболее безболезненным решением проблемы. Недолго думая, Феспий согласился.

Относительно остальных сорока девяти дочерей Феспий внял благоразумному совету друга и отложил решение вопроса до рождения детей, после которого сомнений не оставалось уже никаких. Все они были как один похожи на того самого похотливого раба, о котором Эрато рассказывала в их первую ночь Гераклу. Раб был, разумеется, мгновенно продан. Ну а для наложниц Феспий вскорости построил на орхоменской дороге дом, в котором эти многоопытные жрицы Эрота принимали путников.

Вообще, Феспий чувствовал себя по-детски одураченным. Единственной радостью, которую он находил во всей этой истории, было то, что все до одного дети его дочерей оказались мальчиками. Он так устал от женского общества, чреватого столь коварными неожиданностями… Но если в лице Феспия Геракл был оправдан, то не терпящая сложных хитросплетений людская молва, быстро и далеко разнесла лишь первые подозрения богатого кекропийца. Пятьдесят дочерей Феспия навсегда оказались связанными с именем сына Алкмены и почти никто не помнил о том, что любил юный Геракл лишь одну из них.

Β. Победа

Там и Зевесова дочь – добытчица Тритогенея,

Вид имея такой, словно битву желает подвигнуть,

В шлеме златом на главе…

Гесиод, «Щит Геракла»

Глава 1

Итак, судьба Геракла испытывала крутой поворот. Но если произошедшее с ним у Феспия служило лишь предварением перемен, а встреча с щитоносной богиней указывала на их близость, то непосредственным к ним поводом стало то, что случилось с юным героем тогда, когда, пробудившись ото сна под отрогом Геликона, он направился, как советовал ему Персей, домой в Фивы.

Впрочем, в Фивы он направился отнюдь не сразу, хотя и проснулся с готовым решением у Феспия больше не оставаться. Встав, он первым делом отвязал своего коня, ласково обнял его, прошептал ему что-то на прощание, после чего шлепнул его по спине. Лишь только конь исчез за поворотом дороги, и стал больше не слышен стук его копыт, Геракл накинул на себя шкуру, перевязал на груди львиные лапы и обратил свой взгляд к Копаиде. К ней хотел он спуститься и прошлым утром. Теперь его уже ничего не держало кроме, пожалуй, переживаний об увиденном из колесницы Афины. Они замедляли его ход, уводили то и дело с прямой дороги.

Многое Геракл осмысливал, конечно, еще в течение нескольких лет, но в тот момент важнейшим для него был вопрос о том, как ему поступить с Эрато. Он перебирал каждый эпизод видения и силился найти что-то, что давало бы ему хоть какую-то зацепку. Первым пришел ему на ум прямой вопрос, заданный им самим Андромеде, но ответ ее он то ли сразу не расслышал, то ли… он сам не знал, в чем было дело. Однако, голос этой мудрой женщины был отчетлив. Геракл воспроизводил его несколько раз в памяти, но несмотря на все усилия не мог уловить смысл сказанного ею в целом. Тогда он стал пытаться разобрать хотя бы отдельные слова. «Любовь» – да конечно, без этого слова ответ Андромеды нельзя было бы себе представить, и оно было там первым. «Вечный, вечно или вечной,» – что-то подобное слышалось Гераклу, и он перебирал все три возможности, ища наиболее подходящую по смыслу. Затем, «любите» – именно так, это было точно о них двоих, о нем и Эрато, как и следующее, что он смог расшифровать: «встретитесь». Дальше шло «бойся» – это явно было обращено к нему одному, а затем то ли «возвращаться», то «возвращайся». В конце было еще одно короткое слово, разобрать которое никак было нельзя, как, впрочем, нельзя было разобрать и многих связующих слов между теми, что были угаданы.

Увы, Андромеда при всей ее мудрости едва ли помогла Гераклу. Обрывки ее ответа можно было истолковать как угодно. Куда яснее были слова Афины: «Люди, духи, звери любят здесь друг друга не для того, чтобы размножаться… чтобы делать друг друга лучше…» Лучше… «Любовь женщины и мужчины может и должна приносить величайшую радость. И радость тела – лишь одна из них,» – так не по годам мудро говорила ему Эрато. Но где были эти другие радости? На них у молодых супругов просто не хватило времени. Что знал о своей возлюбленной Геракл, чтобы сделать ее лучше? Ничего. Юношу объяла тоска от осознания бесполезности проведенных в любовных утехах недель.

Но дело было бы совсем плохо, если бы Геракл не вспомнил о любви настоящей, вечной, например, любви Афины и Аполлона, которая, правда, обретет полноту не раньше, чем закончит свой земной путь их земное царство. Геракл еще раз запрокинул голову, чтобы посмотреть в зенит, как он сделал это вчера, в небесной стране. Слепящая аполлонова звезда сопутствовала ему и здесь. Не забыл он и о любви его предков, Персея и Андромеды, преградой для которой не стала даже смерть. Обрела ли их любовь ту полноту, о которой говорила Афина? И что в сравнении с их любовью была его, Геракла, и Эрато любовь?

Ни к какому, впрочем, определенному выводу Геракл так и не успел прийти. Он сменил уже однажды спуск на подъем, но теперь снова шел вниз извилистой горной тропой по направлению к Копаиде. Солнце, восходившее со стороны родной равнины, нагревало юноше правый бок, и он подумывал уже о том, чтобы снять с себя львиную шкуру. Впереди стоял чей-то дом с почти таким же большим, как у Феспия, садом. От этого дома было уже рукой подать до озера, гладь которого весело поигрывала в лучах утреннего солнца. Перед этим владением шла узкая дорога, подойдя к которой, Геракл увидел приближающуюся слева повозку.

Он на всякий случай протер глаза: проснулся он все же совсем недавно. Глаза, впрочем, не обманывали его. Это была не колесница Афины. В этой повозке, запряженной парой коней, спереди сидели двое холеных бородатых мужчин в дорогих хламидах. Завидев необычно одетого путника, они остановились.

– Эй, охотник! – обратился к Гераклу тот, что держал в руках поводья, – Тебе случайно не в Фивы?

Геракл вдруг сообразил, что это неплохая возможность оказаться быстрее дома. Озеро он видел уже с достаточной близи. Дорога, по которой шла повозка, была, очевидно, той, о которой рассказывал ему Телеф. Он посмотрел самое главное из того, что хотел. Впрочем, если бы он мог предвидеть, как скоро потребуется ему хорошее знание этой местности, он задержался бы тут подольше.