Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна Страница 21

– Найдем и проводников. У нас пленные есть, раненые. Многие выживут, даст Макошь.

Ольгимонт все это время молчал, разглядывая тело Жирги. Потом наконец поднял глаза и посмотрел на Сушину:

– Послушай… Он теперь твой, но… отдай мне его пояс, хорошо?

Сушина с удивлением глянул на тело и пожал плечами: пояс был, конечно, яркий и нарядный, сотканный из нитей трех разных цветов, с красивым узором, но все же такие ткут все девки и бабы и особой ценности эти пояса не представляют. Вот если бы кожаный был, да с серебряными бляшками, как у варягов или козар, – тогда было бы понятно, на что польстился.

– Да забирай! Неужели мне для князя такой малости жалко? Только зачем тебе чужой пояс с чужими узорами?

– Да я бы не сказал…

– Что?

– Ничего… – с застывшим лицом отозвался Ольгимонт. – Мерещится что-то…

Сушина уже снял с мертвеца пояс и передал князю. Ольгимонт тут же стал его сворачивать, но Дивляна мельком заметила узоры и знаки: хорошо знакомый ей знак Огнедевы, знак Мер-горы, под которой та живет зимой, Перуна – или Перконса по-здешнему, изображенный в виде двухголового орла… Вид священных знаков и порядок их сочетания несколько отличался от того, к которому она привыкла дома, но все же содержание сотканного из разноцветных нитей рассказа легко прочитывалось. В самом деле – ничего особенного. Но Ольгимонт все смотрел то на пояс в своей руке, то на нее, и вид у него был потрясенный.

– Это ты… – начал было он.

– Что?

– Я просил, и ты… Да?

– О чем ты? – Дивляна нахмурилась.

Но молодой смолянский князь покачал головой и отошел.

Глава 5

Весь день в стане, раскинутом перед селением, но с другой стороны от поля битвы, не утихали споры воевод и кметей. Кое-кто из пленных рассказал, что Жирга с дружиной шел как раз в Межу, и в этом ничего нового не было: сами межане говорили, что еще в прошлом году старая Норинь пыталась взять с них дань, но помешал вовремя подошедший князь Громолюд. Правда, теперь Жирга почему-то твердо рассчитывал на успех. Отроки из его рода мало что знали, но были уверены, что Жирге помогает колдовская сила. Упоминали даже мертвую бабку Кручиниху. По их словам, старая Норинь сумела как-то заручиться милостью самой богини Мары и с ее помощью собиралась подчинить себе упрямую Межу.

– Выходит, все это связано! – воскликнула Дивляна, услышав об этом. Она думала об этих делах постоянно и потому сообразила, что к чему, быстрее мужчин. – Ведь бабка Кручиниха не сама вдруг умерла – кто-то наслал на нее порчу. Кто-то управлял ее игрецами и заставил их требовать жертв и мучить Ольгимонта. А Жирга и его мать, получается, знали об этом! Стало быть, они как-то в этом деле участвуют… Эта старуха Норинь – наверное, она сама ведунья и это она наслала порчу на Кручиниху! – Дивляну осенило. – И снарядила туда своего сына с дружиной, и он бы пообещал старейшинам Межи, что снимет порчу и оставит в покое их детей, если они станут давать ему дань.

– А Ольгимонт? – Велем недоверчиво посмотрел на нее, но спорить пока не стал.

– А Ольгимонт… – Дивляна нашла взглядом молодого князя, смотревшего на нее так, будто она и есть богиня Лайма, госпожа судьбы. – Тебе лучше знать, что они с тобой могли сделать. Скорее всего, к себе увезти и в залоге держать, чтобы твой отец признал за ними этот волок… ну, и чего они там еще хотели.

– Не дали бы мы им так просто нашего князя забрать! – возмутился Сушина.

– Хорошо, пусть не дали бы. Им и не надо. Пока им владели игрецы, а управляла ими Норинь, он и так в их руках. Они грозили бы уморить его совсем или обещали бы освободить, если князь Громолюд выполнит все, чего они хотят.

– Вот это да! – пробормотал Ольгимонт, не споря, что примерно так все и могло быть. – Жаль, мертв Жирга. Спросил бы я у него… И где он такой пояс достал, тоже спросил бы…

– Да что тебе этот пояс дался? На каждом вокруг такой пояс!

– Не на каждом…

Но пояс был не главным в этом деле. Важнее было решить, как теперь поступить. Старая Норинь лишилась последнего сына, но у нее подрастали внуки – дети старших ее сыновей, погибших пять лет назад. Да и других знатных людей из сторонней голяди сегодня полегло немало. Просто уехать, оставив за спиной множество родов, жаждущих мести, было бы крайне неумно, особенно сейчас, когда князь Громолюд готовился биться с молодым князем Станилой. Не надо глядеть в воду, чтобы понять, на чью сторону встанут родичи погибших.

В конце концов решили еще немного задержаться и попробовать помириться: предложить родичам возвращение тел и небольшой выкуп за смерть Жирги и других знатных людей. Обычный выкуп Ольгимонт отказался платить, потому что-де застал Жиргу со товарищи на своей земле, куда они явились разбойничать. Норинь наверняка скажет о нем то же самое, но Ольгимонт уперся и отказался отступать. Поэтому Велем и Белотур, обсуждая это все между собой, сошлись, что едва ли примирение получится. Все зависело от того, насколько слаба сейчас Норинь и захочет ли она использовать примирение хотя бы как передышку, пока внуки подрастут. Но что творится у нее в лесах и какими силами она располагает, не знал ни Ольгимонт, ни старейшины Узменя. Знали только то, что Жирга, пока был здесь, держался чересчур уверенно и давал понять, что ему-де никакие князья не страшны.

– А если не примут твой выкуп? – спросил Белотур.

– Придется идти туда, – сказал Ольгимонт. – У нас дружина хорошая, а они пока с силами не собрались… Надо гнезда их разорить, чтобы больше удара оттуда не ждать.

Из пленных выбрали несколько наиболее толковых и отправили к Норини с новостями и предложениями. Теперь предстояло ждать ответа.

Опять ждать! И Белотур, и Велем были недовольны задержкой, но понимали, что Ольгимонт прав: это дело лучше довести до конца, чем ожидать на всем пути удара в спину.

Тем временем стемнело. Для Дивляны уже приготовили место в избе, но, прежде чем ложиться, ей надо было повидаться со своими игрецами.

Она знала, где их искать. Как ни противно ей это было, пришлось вернуться на поле битвы. Тела отсюда уже убрали и сложили в стороне, но все же тут еще можно было наткнуться на пару отрубленных пальцев или часть внутренностей, поэтому Дивляна, морщась, шла с осторожностью, выбирая, куда поставить ногу.

Найдя место почище, она остановилась и подняла бабкину клюку.

– Где вы, слуги Ольгимонта-волхва, слуги Ольгимонтова рода! – позвала она. – Здесь ли вы?

– Мы здесь! – послышалось в ответ урчание, ворчание, перемежаемое чавканьем, от которого Дивляну замутило. Даже она чувствовала исходящий от травы запах крови и вонь, а духи просто упивались этим нежданным пиршеством.

– Кто здесь?

– Я – Беглевец!

– Я – Земляница!

– Я – Нырец!

– Я – Хоростец!

– А где остальные?

– Ищут!

– Не вернулись!

– Не успели!

– Хорошо. Вы нашли ее?

– Нет.

– Мы все обыскали!

– Все обнюхали!

– Все обшарили!

– Ее нет!

– Крови Ольгимонта нет!

– А хорошо ли вы искали? – Дивляна нахмурилась.

– Хорошо!

– За лесами темными!

– За реками быстрыми!

– За озерами чистыми!

– За лугами широкими!

– Идите спать! – Дивляна взмахнула клюкой.

Холодные струйки воздуха скользнули мимо ее руки и втянулись в клюку. И она пошла в селение, все еще хмурясь. Четверо уже вернулись и ничего не нашли – надо ждать остальных.

Но и следующий день ее не порадовал. Утром она снова позвала, и на ее зов откликнулись еще двое: Змиица и Воронец. Эти двое злились, что опоздали к кровавому угощению, но вернулись ни с чем. День прошел без новостей – если не считать, что народ со всей округи собирался послушать рассказы о битве и посмотреть на мертвые тела голядских старейшин, – и вечером вернулись еще двое: Турица и Ужевник. К следующему вечеру Дивляна дождалась тоже двоих – Пухлеца и Мокреца. Последние трое где-то бродили. Дивляна много спала днем, продолжая следить за перемещениями духов, – теперь те носились медленнее, иногда она даже успевала рассмотреть тех людей, которых касались ее посланцы. Но она не имела понятия, как выглядит дочь Колпиты. Она спросила об этом у Ольгимонта, и тот сказал, что его сестра – красивая девушка и похожа на него. За два года неизвестности она могла измениться, но никого похожего на Ольгимонта, во всяком случае, Дивляна в этих ночных странствиях не встречала.