Татьяна Корсакова - Сердце зверя Страница 23

– Он ушел?

– Ушел. Вышел как-то вечером из дому и больше не вернулся. Я ту ночь хорошо запомнила. Темная была ночь, непроглядная. Мне не спалось, собаки сильно брехали. Вот я и вышла во двор посмотреть, думала, может, он вернулся. А вижу – через все небо луч света, от острова и до города.

– Маяк? – догадалась Софья.

– Маяк. Кто-то свет на маяке зажег. Только я такого света никогда раньше не видела. И земля под ногами дрожала так, что дрова из поленницы попадали. Испугалась я. Кажется, чего мне бояться, старой, а тут словно бы сердце мое кто-то крепко сжал. Думала, там, на месте, и помру. Но бог миловал, свет пропал, и меня отпустило.

– А он так и не вернулся, – закончила за нее Софья.

– Не вернулся. Я сначала надеялась, а потом Августа встретила, а он сказал – не жди, Никитична, нет больше Игната, ушел. И улыбнулся так странно, словно бы с завистью. Им, говорит, сейчас хорошо, они вдвоем. А кто они, так и не сказал, сколько ни спрашивала.

– А сами-то как думаете, Акулина Никитична, про кого мастер Берг говорил? – спросила Софья.

– Не знаю. – Старушка пожала плечами и после секундного колебания взяла еще одну конфетку. – Для меня главное знать, что у Игната все хорошо. А на каком свете, том или этом, мне уж без разницы. Одиноко только. Скучно мне, старой, одной-то. Евдокия умерла, Август на остров съехал, Игнат ушел… Хорошо вот ты появилась. – Она улыбнулась, положила конфету в рот, закрыла глаза.

– А маяк?

– А что маяк? С тех пор свет на нем больше никто не зажигал. – Никитична открыла глаза. – Но на озере спокойнее стало. Люди, конечно, по-прежнему мрут, но уже не так часто, как раньше. И дом на острове достроили. Слыхала, Злотников с женой уже вернулся и в доме том поселился.

– А Сиротка до сих пор в городе?

– Пропал. Как сквозь землю провалился. И людишки его разбежались кто куда.

– Тоже сбежал?

– Не думаю. Это место ни добрых, ни злых просто так не отпустит. Сдается мне, получил ирод по заслугам, отомстил кто-то за смерть Евдокии.

– Мастер Берг? – Август выглядел чудаком и пьяницей, но никак не беспощадным мстителем.

– Не знаю, Соня. Хочешь, у кого другого спроси. Только я тебе не советую. Не любят в Чернокаменске расспросов. Заболталась я тут с тобой. – Никитична вдруг засуетилась, встала из-за стола. – У меня ж еще дел полно. Да и тебе есть чем заняться, как я погляжу. Я пойду, а ты ко мне заходи, вон через забор мой дом. Пока своим хозяйством не обзаведешься, молоко, маслице и яйца у меня можешь брать. Мне одной много не надо.

Хозяйством Софья обзаводиться не собиралась. Куда ей, городской жительнице, какое-то хозяйство! Но старушку сердечно поблагодарила и, лишь когда Никитична уже вышла из калитки, вспомнила про конфеты, высыпала содержимое вазочки в чистое полотенце, выбежала следом.

Ей повезло, уйти Никитична не успела, стояла посреди дороги, о чем-то разговаривала с рыжим мужиком, который придерживал за уздцы каурую лошадку, запряженную в телегу. С телеги, подняв облачко пыли, спрыгнул молодой парень. Он был высокий, светловолосый, одетый в дорогой, по моде сшитый костюм. На Софью парень едва взглянул, во взгляде его серо-зеленых глаз не отразилось ни малейшего интереса. Да и с чего бы? Цену собственной внешности Софья знала и иллюзий на этот счет не испытывала. Без иллюзий жить было значительно проще, хотя временами и больно.

А парень тем временем подошел к Никитичне и мужику, вежливо поздоровался. Софья тоже подошла. Не возвращаться же обратно домой. Мужик был чем-то сильно взволнован, что-то вполголоса рассказывал Никитичне и то и дело косился на свою лошадку, словно призывая ее в свидетели. Софья расслышала только одно слово – волки. Стало интересно, любопытство было одним из немногих, но очень существенных ее недостатков. И, отбросив скромность, Софья решила вмешаться в беседу и поздоровалась. Мужик посмотрел на нее удивленно, сощурился, вглядываясь в лицо, наверное, пытаясь понять, кто она такая и откуда взялась.

– Это Соня, родственница Евдокии, – пришла ей на помощь Никитична. – Август разрешил ей пожить в доме.

– Евдокии, значит, родственница? – Взгляд мужика потеплел, словно бы один этот факт переводил Софью из разряда чужаков в разряд своих.

– Племянница. – Вдаваться в подробности родственных связей она не стала.

– Хорошая у тебя тетушка была. Широкой души женщина. – Мужик кивнул, а потом, словно бы спохватившись, сказал: – А я Матвей Можейко, живу я тут неподалеку. А это. – Он кивнул в сторону парня…

– Позвольте, я сам. – Парень вежливо-равнодушно улыбнулся сначала Никитичне, а потом Софье. – Дмитрий Евгеньевич Рудазов, геолог из Санкт-Петербурга. К вашим услугам.

Надо же, геолог из Санкт-Петербурга! И что такой холеный, столичный делает в этой глуши?

– Очень приятно. – Софья улыбнулась так же вежливо и так же равнодушно. Пермь – это, конечно, не Петербург, но тоже не последнее захолустье, да и сама она не какая-нибудь деревенская девчонка, чтобы от одного только упоминания столицы падать в обморок. А руку Рудазову она не подала. Да и заняты были ее руки узелком с конфетами. – Софья Петровна Леднева, учительница из Перми, – и ведь почти не соврала, за ее спиной была учеба в гимназии – отец настоял, он считал, что образование никому навредить не может, и за академическими успехами Софьи следил строго, – вот только учительницей она ни дня не проработала, как-то все не до того было.

– А это, барин, Акулина Никитична, я вам про нее рассказывал. Будете у нее квартировать, пока не подберете себе более подходящее жилье. – Матвей деликатно тронул Рудазова за рукав, отвлекая его внимание от Софьи. Впрочем, не было там никакого внимания – лишь легкое удивление.

– Акулина Никитична, возьмите. – Софья сунула узелок с конфетами в руки старушке, – дома чай попьете.

К счастью, отказываться та не стала, улыбнулась благодарно, а потом с интересом посмотрела на Рудазова, спросила:

– Выходит, неласково вас встретил наш край?

Ответить Рудазов не успел, его опередил Матвей, но на лице его промелькнуло очень странное выражение, словно бы он только что увидел призрака.

– Страшно было смотреть, Никитична! – Матвей заговорил быстро, скороговоркой. – Никогда не видел, чтобы волки так лютовали, чтобы и собаку, и корову, и человека… И ведь лето на дворе… – Он вдруг перешел на испуганный шепот. – Я слышал, за рекой, в Чижовке, тоже волки. В сарай забрались, всю скотину вырезали. Так там хоть скотину, а тут же человек, даром что дурачок. Что матери-то его сказать? Как его хоронить?

– Сначала приставу скажи, Матвей. Пущай людей в лес отправит. – Никитична поправила сползший на лоб платок. – А хоронить… как-нибудь уж схороним.

– Луна вчера была полная, – вдруг сказал Матвей все тем же сдавленным голосом. – А что, если это все от этого?

– От чего? – спросила старушка.

– От озера. Что, если опять все начинается, по новой?

– Матвей, не блажи. Где озеро и где Чижовка? Молчишь? То-то и оно! Седина вон уже в волосах, а глупости всякие говоришь, барина пугаешь.

– Так барин вроде не из пугливых. – Матвей с уважением посмотрел на Рудазова. – Это ж он те следы и заприметил, а потом и паренька нашел. Я бы, как на духу тебе скажу, Никитична, в лес даже и не сунулся.

– Он бы тоже не сунулся, если бы про наши места поболе знал. В лесу неопытному человеку опасно, внучек. – На Рудазова старушка смотрела безо всякого пиетета, словно бы тот и в самом деле был ее внучком. Неразумным внучком…

А Рудазова, похоже, ее слова задели, вскинулся, подбородок вздернул.

– Я леса не боюсь, Акулина Никитична, – сказал не уверенно даже, а самоуверенно. – Отец мой полжизни в экспедициях провел, в лесу выживать умел и меня научил.

– Научил. – Никитична кивнула, не то соглашаясь, не то успокаивая. – Но только лес лесу рознь. У нас тут места особые, Дмитрий Евгеньевич. Я вот давеча Соне рассказывала, если хочешь, она потом тебе перескажет.

– Не надо. – На Софью он даже и не взглянул. – Я уж как-нибудь сам. Я собственным впечатлениям больше доверяю.

Впечатлениям… Софья смерила его насмешливым взглядом. Впечатлениям можно доверять, когда речь идет о театральной постановке, к примеру, а в таком городе, как Чернокаменск, доверять лучше инстинктам. Так бы сказал отец.

– Ну, сам так сам. – Спорить старушка не стала, сказала озабоченно: – Что ж мы стоим-то посреди улицы, в дом пойдем. Устал, небось, с дороги. А ты, Соня, заглядывай, как обустроишься. Про молоко не забудь.

Все-таки Рудазов на нее посмотрел и даже вежливо кивнул на прощание. Софья тоже кивнула и, улыбнувшись Никитичне, вернулась в дом. Что ни говори, а дел у нее было еще очень много.

Всю дорогу до Чернокаменска Дмитрий мечтал вымыться и отоспаться как следует, но, оказавшись наконец на месте, понял, что спать совсем не хочет. Недавнее происшествие взбудоражило кровь, а странные речи бабушки, у которой ему предстояло квартировать, подогрели любопытство. Но задавать вопросы он решил не Матвею, который до сих пор выглядел очень напуганным, не Никитичне и уж тем более не угловатой, колючего вида девице, оказавшейся его соседкой. Задавать вопросы он решил Виктору Серову, единственному человеку в Чернокаменске, мнению которого мог доверять.