Сергей Самаров - След Сокола Страница 23

Годослав не боялся нечистой силы, потому что во власти своей и в силе своего меча был уверен так же, как кузнец в силе своей власти над огнем и в силе собственного молота. И потому пошел сквозь квартал по узким улочкам, хорошо ему знакомым, смело. Нужный двор нашел быстро и, распахнув калитку, вошел вместе с сотником и с дружинником.

– Где Людова? – спросил выглянувшего из кузни широкоплечего юношу с лицом, испачканным сажей и угольной пылью.

– В дом, княже, прошел. Тебя дожидается. Проходь и ты…

Князь кивнул и направился к двухэтажному каменному дому. Каменные дома в Рароге были не редкостью. Еще отец Годослава сам давал людям ссуды без роста на такое строительство. В прежние времена от больших пожаров город несколько раз сгорал почти полностью. Только каменные дома и оставались целыми. И чем больше таких домов будет, тем лучше, – рассуждал князь сам и завещал то же самое дело продолжать сыну. Здесь, судя по всему, Годослав бывал не однажды, потому что сразу за дверью знал, куда повернуть, по какой лестнице подняться.

Кузнец Людова, роста небольшого, но очень широкоплечий, с седой головой, но чернобородый, должно быть, услышал тяжелую поступь воинов и вышел навстречу сам.

– Здравствуй будь всегда, княже!

– Здравствуй будь, Людова. Был ныне посыльный твой… Показывай скорее, меня совсем нетерпение снедает.

– Проходите в горницу, – распахнул кузнец дверь. – Сейчас принесу…

Но прежде хозяина в горницу вошла краснощекая, словно из бани в мороз выскочила, дворовая работница, с поклоном поставила на стол деревянный поднос, покрытый вышитым посолонями и цветами рушником, берестяную баклажку меда и три такие же берестяные кружки.

– На здоровье, угощайтесь, гости дорогие.

Покраснела под насмешливыми взглядами мужчин еще больше и, сначала пятясь с поклоном, потом, развернувшись, уже почти бегом заспешила из горницы.

– Как солнышко светит, – засмеялся князь.

Наверное, столкнувшись с девицей перед дверью, вернулся в горницу и Людова. Принес что-то, завернутое в толстую холстину. Протянул Годославу.

– Сейчас Горислав придет. Он в соседней кузне. Я послал человека… Волхв тебе, княже, свои обереги в рукоять делал. Знатные, со смыслом и с помощью. И сам, сказать велел, передаст. Пока посмотри, опробуй…

Горислав, отшельный волхв, живущий под городом в лесной пещере, считался среди бодричей вещуном, хотя и человеком не совсем в своем уме, слегка блаженным. Никто лучше его не умел делать обереги, никто лучше не мог поднять воина после ранения. Никто лучше не знал судьбу каждого и всех, и никто не умел лучше эту судьбу направить, хотя последнее волхв почти никогда не делал. Но что-то вообще делал и что-то говорил Горислав только тогда, когда сам хотел этого. Уроки свои не разбрасывал налево-направо. Если решал вдруг, брал кого-то в обучение по одному ему понятному принципу. Иногда одного отрока, иногда двух. И за несколько лет делал из них сильных и суровых волхвов-ведунов. Но его ученики не хотели служить в храмах, за что храмовые волхвы Горислава недолюбливали. Однако сами приходили с поклоном в пещеру, выпытывать надобность. Но вот родители отроков, если говорил Горислав, отдавали мальчиков охотно, потому что видели в этом промысел Рода. Так же точно взял волхв в обучение и отрока-сироту Ставра, пришедшего в землю бодричей вместе с отрядом воинов-словен из далекой земли приильменской, с берегов реки Волхов. Двенадцать лет Ставр провел с отшельником в пещере, намного больше, чем все другие. А потом пришел к князю на службу. Не на волхвовскую, а на военную, оставаясь при этом волхвом. Так Горислав велел…

Годослав принял холстину в руки бережно, развернул. Сотник и дружинник ахнули, когда увидели великолепный меч в таких же великолепных ножнах. Длиной меч превосходил обычные, но полностью соответствовал великанской комплекции князя. Тому же сотнику стражи мечом такой длины было бы драться несподручно, но для князя эта длина подходила более всего, давая ему дополнительное преимущество над любым противником. Яблоко крыжа по окружности было осыпано ровными, один к одному, ярко-синими сапфирами, в самой вершине лепестками цветка смотрелись шесть густо-красных рубинов. Сам бронзовый черен изрезан рисунками с растительным орнаментом. Перекрестье же, продолжающее этот орнамент, со стороны клинка было прикрыто замысловатой узорчатой формы стальной пластиной, на которой были вычеканены переплетающиеся змейки с раскрытыми опасными пастями.

– А змейки-то зачем? – спросил князь, потому что славянский орнамент всегда был растительным. Змеи и чудовища чаще украшали орнамент скандинавов.

– Горислав велел, – ответил кузнец. – Со своим смыслом…

Точно такой же орнамент, как на черене, украшал ножны, выполненные из дерева и тисненой кожи и имеющие только бронзовый наконечник и застежки. Сапфиры и изумруды, проходя двумя ровными, переплетающимися в трех местах рядами, чередовались по всей продолжительности до самого наконечника, создавая особый цветовой узор.

Крыж пришелся как раз по руке Годослава. Он взялся за оружие, но не спешил вытягивать его на свет, то ли привыкая к мечу мыслью, то ли сердцем пытаясь ощутить его волшебную силу. Наконец, вздохнув восхищенно и в волнении и перейдя ближе к окну, где было солнечно, медленно, но с силой потянул за рукоять, зажав ножны в другой руке. И лучи солнца заиграли, отражаясь в частично светлой, частично золотисто-матовой поверхности со странным, несимметричным узором.

– Харлуг!.. – восхищенно сказал сотник.

– Харлуг… – подтвердил Годослав севшим голосом.

Харлужный меч, созданный, иначе не скажешь, славянскими кузнецами, ничем не уступал персидскому и индийскому булату боевыми качествами и отличался только тем, что в Персии, в Дамаске или в Индии булат выплавляли, а славяне спаивали и сковывали тонкие скрученные пластины из разных сортов металла. Итог получался аналогичным.

– Пробуй! – сурово и с понятным трепетом сказал Людова. – Знаешь, чать, как пробовать?

– Знаю, – глухо отозвался князь и нерешительно, словно боялся обмануться в ожиданиях, положил лезвие серединой себе на голову. И так замер.

– Пробуй! – настаивал кузнец, сам покрываясь от волнения потом. Людова возле горна и наковальни, выполняя самую тяжелую работу, не потел, а тут сопрел весь, лицом покраснел.

Годослав одновременно стал тянуть за конец меча и за рукоять, сгибая лезвие. Казалось, ни один меч не может такого выдержать. По крайней мере, сотник и дружинник наверняка так думали, когда смотрели на князя.

– Сильнее дави! – настаивал Людова. – Лезвие должно на уши лечь.

Князь надавил сильнее. Меч и в самом деле изогнулся так, что лезвие стало прилегать к щекам. Только после этого Годослав отпустил одну руку. Клинок, чуть позванивая, выпрямился. Князь выставил его вперед, под взгляд. Проверил – изгиба в лезвии не осталось.

Кузнец пододвинул скамью и положил на нее толстенный гвоздь.

Годослав, еще не отойдя полностью от первого испытания, волнением отнявшего у него много сил, коротко размахнулся и быстро ударил. Казалось, и не слишком сильным был сам удар, потому что торопливый замах удался не на полную руку. Но клинок перерубил и гвоздь, и скамью. Две половинки со стуком упали на пол, звякнули одна о другую две половинки гвоздя.

Теперь уже кузнец взял в руки холстину, в которую был завернут харлужный меч.

– Давай…

Годослав вытянул оружие. Людова просто набросил ткань на лезвие, князь руку слегка согнул, оружие чуть-чуть на себя принял, и почти сразу же раздался едва слышный хруст, и на пол упали две половинки холстины. Ткань разрезалась от собственного веса.

– Я никогда не делал ничего лучше… – сам все еще волнуясь и восхищаясь, словно не веря удаче, и от этого произнося звуки с хрипом, сказал Людова.

– И ты передаешь это в красные[69] руки… – сказал от двери появившийся неслышимым, как всегда, волхв Горислав.

Все повернулись в его сторону.

– Я не займу тебя надолго, княже, – сказал волхв и взял из рук Годослава меч.

Он поднял оружие над головой рукоятью вверх и приложил к лезвию ухо. Слушал долго, словно сталь что-то сообщала ему. Потом протянул крыж в ладонь князю, а сам продолжал слушать.

– Слава Радегасту, меч признал тебя! Он теперь твой самый верный друг и союзник. Почаще беседуй с ним наедине, тогда вы лучше начнете друг друга понимать. Но бойся его, когда он превратится во врага…

– Он может и во врага превратиться? – спросил Годослав, чуть заметно трепеща.

– Он может стать смертельным врагом и раньше времени отправить тебя в Навь, если ты будешь жить не по Прави[70]…

Горислав повернулся и вышел так же тихо, как появился. Походка у него, словно не человек по земле шагает, а лодка по стоячей воде плывет – ровная и величественная, но в то же время быстрая.

– Сделано дело! – облегченно вздохнув, сказал Людова. – Самое главное, чтобы меч признал тебя. Тогда он становится Справедливым мечом.