Сергей Самаров - Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда Страница 29

Колдун принес с крыши все содержимое мешка и перебрал в руках еще раз. Больше там не было ничего, что напоминало бы книгу. Кроме того, каждая из вещей имела свое утилитарное предназначение. А дощечка единственная из всего содержимого такого предназначения не имела. Следовательно, не было никакой надобности маленькому уродцу таскать на своем слабом плече такую тяжесть, если бы он не знал ее ценность. А для маленького человечка дощечка была настоящей ценностью.

Там же, в мешке, была еще одна штука, сделанная из дерева. Гунналуг посмотрел внимательно. Наверное, сам Извеча делал себе деревянную миску для еды. И при свете масляного светильника было хорошо видно свежее дерево, из которого делалась миска, и старое дерево дощечки. Поверху это дерево было остругано, тем не менее сама древесина уже только цветом своим показывала возраст. Дощечка была из старого дерева… Могла ли седьмая гиперборейская скрижаль выглядеть так же, как древесина миски? Конечно же, не могла. Скрижали уже много веков от роду. Она и должна выглядеть старой. Обыкновенный пергамент, из которого составлялись страницы книги, пережил уже многие века. И, превращаясь с помощью заклинания в дощечку, мог ли он приобрести внешность новой древесины? Мог бы, если бы было прочитано дополнительное заклинание на омоложение. Но это очень сложное заклинание, которое редко кому удается, и требует оно многодневной работы. У Всеведы не было этих многих дней… Она просто превратила скрижаль в дощечку и доверила спасать ее Извече. В самом деле, кто подумает, что громадное сокровище может оказаться в заплечном мешке такого маленького и ничтожного уродца! Это было мудрое решение Всеведы, и Гунналуг отдал должное ее хитрости. И посторонний человек, задумавший ограбить уродца, на все другое может позариться, кроме доски. Нет никому несведущему в ней надобности.

И еще одна маленькая деталь, которая не могла ускользнуть от внимательного взгляда колдуна. Все остальные предметы лежали в мешке давно. По крайней мере, лежали там до пожара и не несли на себе следов сажи. Дощечка же была в саже и даже словно бы слегка обгорела. И это красноречиво говорило о том, что дощечку туда спрятали, когда уже бушевал пожар. То есть как раз в тот момент, когда Всеведа должна была искать возможность спрятать книгу.

Так Гунналуг одним только логическим размышлением определил седьмую гиперборейскую скрижаль. И стоило приложить все оставшиеся силы, чтобы узнать, каким заклинанием пользовалась Всеведа, когда превращала скрижаль в дощечку. Но сил не хватало катастрофически. И следовало эти силы подпитать и попробовать с их помощью заставить Всеведу заговорить и согласиться на помощь Гунналугу в обмен на его милость.

А пока упрямая глупая женщина была настроена категорично против Гунналуга и в помощи ему отказывала, как себе отказывала в получении его милости. Гунналуг уже спускался в подвал вместе с дощечкой и с новым ножом, как две капли воды похожим на старый. Кузнец Торкель не зря слыл мастером своего дела. Сам Гунналуг отличить один нож от другого не сумел бы, если бы не держал их в разных руках, когда сравнивал. Потом настоящий нож убрал подальше, спрятал от чужого взгляда, а поддельный засунул за пазуху, где раньше носил первый.

Там, в подвале, прочитав мысленное заклинание, подслушанное рукотворными крысами, которым Гунналуг вводил по капле заговоренной крови дварфов, чтобы крысы понимали мысленную речь подземных жителей, и по капле своей крови, чтобы самому понимать мысли крыс, колдун снял с пленниц верхнюю сеть, сделав их видимыми, и торжественно показал Всеведе доску из мешка Извечи.

– Что это? – обеспокоенно спросила Всеведа.

Но Гунналуг сразу понял – она отлично знает, что это такое. Голос ее выдал. Все, что хотелось Всеведе спросить, она спрашивала спокойным тоном. А вопрос о доске задала с агрессией. Отчего такое? Не оттого ли, что она хотела скрыть свои чувства?

– Я тебя хотел спросить, что это такое, – не просто ответил, а возразил он всезнающим и всепонимающим тоном.

– Почему я должна знать?

– Потому что это вещица из мешка твоего Извечи. Что эта доска делала в его мешке?

– Я никогда не заглядывала в его мешок, – по-прежнему агрессивно ответила Всеведа.

Появление в ее голосе агрессии тоже о чем-то говорило. Гунналугу было хорошо известно, что агрессия является естественным продолжением подступившего страха, попыткой выйти из состояния страха. Кроме того, агрессия, когда получает лишь словесный выход, не имея возможности превратиться в физическое действие, начинает поедать того, кто проявляет агрессивность. И, естественно, отнимает у человека силы. А потом идет очередной процесс, следующий – депрессия, после которой уже обязательно появится готовность к сотрудничеству.

– Но ты научила Извечу читать трехрядное гиперборейское письмо… Не подскажешь ли, что твой маленький уродец читал в этой дощечке?

Всеведа долго думала, что ответить, но, в конце концов, только пожала плечами. И Гунналуг увидел в этом движении намек на свою победу. Пусть пока маленькую, но уже победу. Значит, агрессия кончилась и постепенно перетекает в депрессию. Еще немного дожать, и славянка станет более сговорчивой. Еще чуть-чуть…

– Я думаю, там много интересного можно прочитать… Не научишь ли меня открывать такую странную книгу? Думаю, что и я смогу быть тебе чем-нибудь полезным…

Колдун вытащил из-за пазухи тряпку, в которую был завернут нож, размотал и поиграл лезвием в свете неровных бликов светильника.

Он видел, как на мгновение засветились глаза Всеведы. Засветились с какой-то надеждой, но надежда тут же закрылась мрачной тучей упрямства.

– Я ничем не могу быть тебе полезна, глупый человечишка…

– Подумай о своей старшей дочери, глупая женщина… – посоветовал Гунналуг с угрозой в голосе. – Мне кажется, ей не слишком нравится жить в волчьей шкуре…

– Я дала тебе ответ… – сказала Всеведа, но теперь в глазах ее жило прежнее застывшее упрямство.

Значит, необходимо дать ей еще пострадать. Может быть, придумать какое-то дополнительное средство, чтобы усилить это страдание.

– Не забывай, что у тебя есть и еще одна дочь… – сказал колдун. – Я уже думал накануне, как облегчить ей жизнь в этом подвале… Кто лучше всего чувствует себя в таких подвалах? Как ты думаешь?

Она промолчала.

– Если ты будешь упорствовать, скоро тебе придется гладить сидящую рядом с тобой крысу. Ты этого добиваешься, любящая мать?

Но она, кажется, не боялась. Так, по крайней мере, показалось Гунналугу. Значит, депрессия еще не наступила. Но страх перед моментом, когда колдун выполнит свое обещание, будет висеть над головой Всеведы каждое мгновение пребывания ее здесь и ускорит согласие.

Она обязательно согласится. Гунналуг был уверен в этом. Материнские чувства – это то слабое место каждой женщины, которое всегда можно использовать в своих интересах…

Хорошо было бы создать перед Всеведой магический огненный треугольник и показать в нем волкодлачку Добряну, сидящую у ног сотника Овсеня. Это усилило бы тоску. Но нет гарантии, что Всеведа сумеет что-то увидеть в треугольнике. Ведь не мог же ничего увидеть ярл Торольф Одноглазый, сколько ни пытался Гунналуг показать ему магическое изображение. И пусть Всеведа ведающая, однако она не колдунья, и потому многого ей просто не дано, и ведающий необязательно должен уметь концентрировать зрение двух обычных глаз в совокупности с третьим глазом. А тратить впустую силы и создавать треугольник, не будучи уверенным даже в необходимости этого, Гунналугу не хотелось. Ему силы нужны были для другого. Ему силы по большому счету нужны были для всего, что его сейчас окружало и требовало применения этих сил. Положение создалось такое критическое, что силы требовались срочно, и применять их следовало по многим направлениям чуть ли не одновременно.

А сил не было…

И, вернувшись из подвала в свою комнату, чувствуя, что даже подъем по ступеням лестницы дается ему с трудом, Гунналуг в своей комнате на много часов засел за шесть первых скрижалей, выискивая в них хоть какую-то подсказку. Заклинаний, способных превратить седьмую скрижаль в доску, он нашел множество. Только на то, чтобы прочитать их все над доской и при этом соблюсти необходимые обряды, уйдет не один день. Однако значительная часть заклинаний должна произноситься с проводником, точно так же, как Добряна превращалась в волкодлачку с помощью проводника-ножа. Какой проводник использовала Всеведа? Это оставалось пока тайной, хотя резонно было бы предположить, что и проводник был где-то рядом с доской, то есть в мешке Извечи. Не зная проводника, читать подряд все заклинания поочередно с каждой вещью из мешка – на это месяц уйдет, и неизвестно, будет ли результат, потому что проводником могло быть все, даже пояс с поневы самой Всеведы или камень, что стоял под одним из углов ее дома…