Михаил Афинянин - С отрога Геликона Страница 34

Во время обеда не произошло ничего примечательного. После трапезы гостей повели на стены. Сфенел с гордостью показывал новые укрепления, сделанные по его приказу. Амфитрион напоминал о том, как все было раньше и что делалось на его памяти. А вечером для гостей был устроен пир, на котором Амфитрион познакомился с тиринфскими военачальниками и убедился в правоте отца: свое дело они знали хорошо.

Для троих юношей царь приказал накрыть отдельный стол: Лаодамант, Эврисфей и Геракл возлежали в небольшой комнате. Сын Сфенела принялся с увлечением рассказывать о Крите, о богатствах его дворцов, с которыми ни в какое сравнение не идут ни микенский дворец, ни тиринфский. Рассказывал он и о куда более дальних плаваниях, когда в течение нескольких дней кругом не видно ни одного острова и вообще никакой земли. Где-то далеко на западе, говорил он, нашли они большой остров, горы на котором полны меди. Во всяком случае такого обилия рудознатцы не видели больше нигде. На этом острове ему, Эврисфею, удалось однажды побывать, но еще дальше на западе есть столь же обильные земли, о которых он только слышал. Юных фиванцев завораживал рассказ сфенелова сына. В Фивах в те времена о таком, конечно же, и мечтать не могли. Геракл расспросил Эврисфея обо всем: сколько плыть до этого самого острова, какие земли встречаются по дороге, есть ли на острове туземный народ. Оказалось, что остров, по всей вероятности, совершенно безлюден. Эврисфей не мог сказать наверняка, потому что тиринфяне сами только-только начинали остров осваивать.

Дальше речь зашла о вине и о способах приготовления пищи. Этот разговор с удовольствием поддержал Лаодамант. Он похвастался перед Эврисфеем угрем из Копаиды, – такого лакомства действительно в Пелопоннесе не знали. В свою очередь сын тиринфского царя заметил, что у них лучше, чем где-либо, умеют делать козий сыр. Лаодамант охотно признал это, взяв с тарелки очередной белый кубик и запив вином. Не обошел Эрисфей вниманием и то, что делал Геракл у Феспия. Тут фиванцы впервые узнали о том, какая молва пошла по свету об амфитрионовом сыне и изумились. Эврисфей этому изумлению не поверил, сочтя его за проявление скромности.

Потом он расспрашивал гостей о воинских делах. Молодой персеид не мог взять в толк, как Геракл решился вот так, не имея оружия и никогда раньше не бывав в битве, дать бой уверенному в себе и подготовленному врагу. На его, Эврисфея, взгляд это было чрезвычайно рискованным предприятием: ведь что-то где-то могло сорваться, и тогда… Но еще более безумным по мнению Эврисфея было то, что расстреляв и уничтожив войско Эргина, фиванцы пошли на штурм враждебного города. Это он счел особенной дерзостью – ведь уже и так им, фиванцам, выпало сполна счастья. Геракл не находил толком что ответить. Он признавал, что со стороны то, что он делал, действительно выглядело как подобие безумия, но о каком-то ином образе действий он и теперь, по прошествии времени думать не мог. Ему грозила выдача врагу, – объяснял он Эврисфею, – и практически неминуемая позорная казнь. Да и положение Фив было хуже некуда. Так что, потерпев поражение, Геракл, да и все фиванцы едва ли в чем-нибудь потеряли бы. Лаодамант все подтвердил.

Сын Сфенела стал проникаться уважением к будущему правителю Фив, но все же не мог отделаться от мысли, что тот – просто-напросто счастливчик, баловень судьбы. Будучи уже изрядно навеселе, он приказал вынести из комнаты стол и ложа и предложил юному герою бороться. Геракл долго не соглашался, ссылаясь на то, что борьба на твердом полу может быть опасна, но в конце концов дал свое согласие. Оказавшись не единожды положен на лопатки и получив несколько болезненных ушибов, Эврисфей признал себя побежденным. Теперь он понимал, что, выступая против Орхомена, Геракл опирался на настоящую силу.

Ложа и стол внесли обратно. Вино и время, проводимое в беседах, потекли дальше. Юный герой уже стал с облегчением подумывать о том, что Амфитрион и Алкей наверное все же оказались неправы, – никакого испытания со стороны тиринфян ему, Гераклу, до сих пор сделано не было, а день уже близился к концу. Сотрапезники уже не раз хотели расходиться, но всегда отыскивали новый повод, чтобы выпить очередную чашу, и тут Эврисфей, наконец, решился заговорить с Гераклом о том, о чем хотел заговорить с самого начала:

– Скажи, Геракл, тебе нравится у нас? – спросил он.

– Конечно! Ваш город прекрасен, – ответил юный герой.

– Вот скажи мне, только честно, не таясь: что ваши Фивы в сравнении с нашим Тиринфом?

– В Фивах я знаю каждый уголок, знаю окрестности, знаю людей, и люди меня знают. Одним словом, Эврисфей, в Фивах я – настоящий царь.

– Настоящий царь Фив сидит рядом с тобой. Не так ли? Это его предки столетиями были царями на Кадмее. А ты, ты, Геракл, – тиринфянин! И посмотри на наш город: мы ходим в такие далекие моря, куда Фивы еще и носа не совали. Наши стены, я слышал, втрое выше ваших. Мы готовим поход на Микены и тогда в скором времени вся торговля с Критом будет в наших руках! Это будет такая мощь, какой еще не было в ахейском мире, понимаешь? И ты, как потомок Персея, имеешь полное право быть ей приобщенным. А людей ты узнаешь – я познакомлю тебя с теми, с кем надо. И по окрестностям провезу. В три дня ты будешь в курсе всех наших дел.

Лаодамант заволновался. Отяжеленный выпитым вином, он почувствовал, как виски его застучали. Яснее ясного было, к чему клонит Эврисфей. Прояви Геракл слабость и прими он предложение сфенелова сына, над ним, кадмовым потомком, снова повисло бы бремя царства, но, к счастью для него, юный герой был в своих намерениях тверд:

– Прости, Эврисфей, но я не верю тебе, – сказал он. – Для того ли мои деды, Алкей и Электрион, отстранены от тиринфских дел, чтобы я был к ним приобщен?

– Забудь о стариках, брат! Мы с тобой рождены в один день, чтобы править вместе! Ты ведь видел сегодня с крыши дворца залив? Вот представь, левая сторона будет твоей, а правая моей. Мы не будем чинить друг другу препятствия, а будем лишь сообща выступать против наших врагов.

– Нет, Эврисфей, у меня своя дорога. А та мощь, о которой ты говоришь… единственной ее целью я вижу благополучие Сфенела. Иначе он не отстранил бы от власти братьев. Да ведь и нас вы позвали только тогда, когда поняли, что Фивы, хоть и в отдаленном будущем, но все же могут представлять для вас угрозу.

– И все же, подумай еще раз, Геракл.

– Мне не о чем думать. Лаодамант, пойдем, нам завтра в дальний путь.

Несколько одутловатое лицо Эврисфея враз обмякло.

– Как? Вы больше не останетесь? – спросил он.

– Нет, нам в самом деле пора. Благодарим тебя. Мы хорошо провели время.

– Ну что же, счастливо!

– Доброй ночи!

Изрядно утомленные, Геракл и Лаодамант пошли по запутанным коридорам дворца к своим покоям. Юноши и вправду наслаждались обществом Эврисфея, ибо рассказывал он интересно и увлекательно о том, о чем в Фивах они ни от кого не могли узнать. Но для Геракла эта последняя выходка с предложением тиринфского царства испортила все. Впрочем, юный герой не знал еще, какое испытание уготовил ему самолично и даже в тайне от сына царь Тиринфа Сфенел.

Уже почти у самых дверей гостевых покоев Геракла и Лаодаманта окликнул какой-то щупленький человечек. Фиванцы узнали его: он присутствовал на переговорах и все время что-то записывал.

– Умоляю вас, подождите немного, – суетливо сказал он, – у Сфенела есть к вам какое-то дело.

Он выкрикнул сначала какое-то имя и вслед за тем: «Они здесь!» Из уходящего в сторону прохода донеслось шлепание убегающих ступней.

– Что случилось? – спросил Геракл.

– Право, не знаю, – ответил человек, – но умоляю вас подождать. Его сейчас позовут.

Вскоре из того же самого прохода послышались быстрые шаги и заколебался отражаемый стенами и приближающийся свет факела. Подошедший Сфенел выглядел несколько взволнованным.

– Вот, Сфенел, как ты просил, фиванские гости, – заискивающе сказал царю щупленький человечек. В высшей степени неубедительно он пытался изобразить удовольствие от исполнения каждого приказания.

– Хорошо. На сегодня ты свободен, – ответил ему Сфенел.

Человечек удалился в том направлении, откуда пришли Геракл с Лаодамантом.

– Геракл, у меня дело к тебе, – сказал царь.

Юный герой обратился к кадмову потомку:

– Я скоро вернусь.

– Прости, что забираю у тебя друга, – извинился Сфенел перед Лаодамантом и пожелал тому приятных снов.

Геракл же вместе с сыном Персея направилcя по боковому проходу.

– Что все-таки случилось? С отцом все в порядке? – волновался юноша.

– Да, в порядке, в порядке… – ответил царь и посмотрел на гостя какой-то странной нервной улыбкой, – сейчас увидишь.

Шли они совсем недолго. В конце прохода они поднялись по ступеням, затем как-то оказались на открытом воздухе, но не на улицах города, а где-то на верхних этажах дворца. По этому открытому пространству они обогнули часть здания, снова вошли внутрь и поднялись еще выше. Эта лестница привела их ко входу в большой, прямоугольный и хорошо освещенный зал. Геракл едва успел осмотреться и полюбоваться искусной росписью, как Сфенел дважды громко хлопнул в ладоши. После этого началось настоящее действо. Через вход с противоположной стороны зала двумя стройными рядами начали заходить девушки. Они выстраивались вдоль боковых стен до тех пор, пока не заняли их и, вдобавок, еще и противоположную стену. Все без исключения девушки были одеты в белые платья, затянутые поясами. Стояли они строго по росту: ближе к Гераклу – те, кто пониже, и дальше, соответственно, те, кто повыше. В каждую из колонн были вкраплены по три старшие женщины. На них были темно-красные с золотой вышивкой платья. Прийдя на свои места, они вышли из общего строя, встав позади более юных участниц этой странной процессии.