Андрей Посняков - Земля Злого Духа Страница 39

Этой страсти своей Иван, став воеводой, стеснялся, старательно гнал из головы и никогда никому не выказывал. Никогда! Никому! Потому что знал: это слабость. А слабость воеводы неизбежно вела к гибели его самого и подчиненных ему людей. Быть слабым… нет, не так: не стесняться своих слабостей – это себе не многие могли позволить, только очень богатые и знатные люди. Почти никто.

Выгнал Иван из головы свою слабость… а она в сердце осталась! И когда разум отвлекся – на тебе! Пока атаман сидел да задумчиво смотрел на озеро, рука его, словно сама собой, вырисовывала прутиком на песке страшно знакомое личико… Вот милый подбородок, губки приоткрытые, тонкий прямой носик, очи с ресницами пушистыми, долгими, небольшие – стрелочками – брови, локоны… вот так вот они падают – водопадиком – на плечи. Эти – потемнее, а эти вот – светлые. Как их изобразить-то?..

Задумался молодой человек, замечтался, про все позабыв – только милое личико перед глазами видел, и даже легкие шаги позади не услыхал, не почувствовал…

– Ой! – чуть посопев, нерешительно произнесли за спиною. – А это… я, что ли? Господи… похоже-то как!

Резко обернувшись, атаман быстро стер сапогом рисунок и, строго взглянув на подошедшую Настю, недобро сверкнул глазом… нарочно недобро сверкнул, смущение свое скрывал, слабость:

– Ну? Что хотела?

– Ничего. – Пожав плечами, девушка нахально уселась рядом. – Ты Маюни спрашивал, атаман.

– Спрашивал.

– Они с Устиньей пришли только что. Я обломок ему показала, Маюни сказал – ненэй-ненэць. Их весло. Может быть, даже того, убитого.

– Ну, убитого – вряд ли, – улыбнулся Иван. – Мы уж от тех мест далече. А вот его соплеменники вполне могли сюда явиться на промысел. Встали где-нибудь на берегу да моржей с нерпами били. Пока не попались на глаза властителям этих мест.

– Властителям, – словно передразнивая атамана, эхом повторила Настя. – Интересно, какие они?

– А мне вот другое интересно, – воевода протянул руку к шраму, – как быстро мы их разбить сумеем? Пушек с пищалями у них, ежели Маюни не врет, нету. Одно колдовство, чары… Честно скажу тебе, Настасья, на моих глазах еще ни одно колдовство не спасало от пули. Да! Еще против колдунов молитвы есть… и отец Амвросий. Уж тот-то всяко с любым колдуном управится.

– Устинья сама не своя, – тихо промолвила Настя. – Но вроде ничего, чуток отошла, оправилась.

– Вы за нею приглядывайте.

– Будем. Только она с нами не разговаривает, все больше с Маюни.

…Казаки сделали так, как спланировали на круге: спустились на стругах вниз по небольшой речке до самого синего моря, сиречь – многоводной обской губы. Если б не злое солнце, кругом бы все было охвачено льдами месяца до июня, а к северу – едва ль не до августа. А так… Синяя гладь, высокое голубое небо, полупрозрачные облака, лишь только далеко на востоке, у самого горизонта, что-то блестело, так что было больно смотреть, – льды?

Суда повернули на север и какое-то время шли вдоль самого берега – искали замеченную разведчиками протоку. Нашли, вытащили струги на берег, разгрузили, поволокли, на всякий случай выставив охранение, хотя места здесь, как на круге и говорил атаман, были пустынные: голые изветрившиеся камни, лишайники и – чуть подальше от берега – высокая трава да кустарник. Там и сям пологие каменистые дюны сменялись большими синими лужами и зыбкой трясиною, однако опасаться было некого – вся округа просматривалась довольно хорошо, а сам атаман не расставался с подзорной трубою, время от времени внимательно разглядывая окрестности. Не-ет! Никакому дракону тут не спрятаться, не укрыться, даже коркодилу – никак. Да и холодно им здесь, и тех «коров» нету.

Разве что менквы подкрадутся, так только на свою голову – с людоедами у казаков разговор был бы коротким.

Так и вышло! Менквов первым обнаружил сам атаман – в трубу хорошо просматривались их унылые длиннорукие фигуры, несуразно большие головы, широкие плечи. Похоже, это были охотники: у каждого имелась заостренная палка-копье, иных орудий здешние людоеды не знали. Раве что камню края обобьют – вот и рубило. И по башке кому дать, и обтесать ту же палку…

– Одиннадцать. – Пересчитав, атаман передал подзорную трубу отцу Амвросию.

Священник обнаружил еще одного менква, двенадцатого, – тот чуть поотстал от других и двигался, заметно припадая на левую ногу.

– А… можно мне посмотреть? – смущаясь, глянул на подзорную трубу Маюни. – Чуть-чуть, да-а.

– Ну, взгляни. – Пожав плечами, атаман протянул парню прибор.

Взяв трубу, отрок благоговейно прошептал что-то, бросил быстрый взгляд в небо, словно бы ждал оттуда какого-то важного для себя знака, и только потом приложил окуляр к правому глазу:

– Ой!!!! Да они близко уже – тут!

Случившийся рядом Афоня громко расхохотался:

– Эх ты, лесовик! Это ж они в трубе близко, а на самом-то деле – далеко.

– Колдовская труба, да-а!

– Ничего в ней колдовского нету! Во фрязинской земле, в Венеции-граде, трубы такие делают. На Руси у нас иные мастерят сани, мечи, посуду… Понял?

Маюни резко кивнул и снова приник к окуляру. Отрок смотрел внимательно, совершенно не слушая слова Афони, а тот уже рассказывал ему про Венецию, про Италию и про чертовых католиков во главе с римским папой. Дошел бы и до не принятого православной церковью исхождения Святого Духа не только от Бога-отца, но и от Бога-сына, да только вот юный остяк, резко опустив трубу, нагнал атамана:

– Господин! Менквов вовсе не дюжина – их куда больше.

Еремеев протянул руку:

– Дай! Сам взгляну.

– Нет, господин, – покачал головой подросток. – Ты их не увидишь, даже волшебная труба не покажет, да-а. Они далеко, за во-он теми холмами. – Маюни кивнул на пологие дюны, тянувшиеся по всему побережью серо-зелеными волнами.

– Менквы оттуда идут, да-а. Оглядываются, носами водят – принюхиваются, прислушиваются… А то и остановятся, будто бы кого-то ждут. Большой отряд там, да-а!

– Отставить струги, – подумав, быстро распорядился атаман. – Пищали зарая-жай!

Силантий Андреев проворно подбежал ближе, поклонился:

– А как же пушки, атамане?

– Не понадобятся. – Еремеев небрежно отмахнулся. – Рано или поздно людоеды нас все равно заметят – струги не спрячешь. Поэтому нападем первыми.

– Вот это славно! – нехорошо ухмыльнувшись, потер руки десятник Олисей Мокеев. – Ужо посчитаемся с людоедами… за всех наших, за всех!

– Не увлекайся только, – погрозил десятнику пальцем отец Амвросий. – Людоедов тут может быть целое сонмище. Отгоним – и обратно к стругам.

– Не-ет! – вздрогнув, обернулся к священнику Маюни. – Менквов нельзя прогнать. Они все время будут идти сзади, выжидать момент. Надо убить всех, да-а.

– Разберемся. – Атаман погладил шрам и отдал приказ: – Василий, твой десяток обходит вражин слева, Силантий, ты – справа, Ганс – зайдешь им в лоб. А мы ударим по главным силам! Пищали заряжены?

– Заряжены, атамане!

– Первыми зачнут лучники, затем – откроем огонь. Все ясно?

– Ясно, господин атаман!

Защитного снаряжения никто не надевал – менквы не знали оружия, поражающего на расстоянии, даже копий не метали, не ведали и луков, разве что могли запустить каменюкой. Панцири, шлемы, кольчужицы – все ждало своего часа: появления новых врагов, тех, что когда-то зажгли второе солнце.

Голая каменистая местность прекрасно просматривалась, людоеды заметили казаков довольно быстро и стали вести себя так, как поступали они обычно при встрече с врагами: грозно зарычали, ощерились, кто-то, словно обезьяна, с гулкими воплями ударил себя кулаками в грудь, и после этих устрашающих действий менквы, пригнув уродливые головы, бросились на казаков, размахивая заостренными палками и камнями.

Тут уж приходилось менять план на ходу – больше нечего было таиться, посылать вперед лучников, и атаман приказал открыть огонь из пищалей.

Грянул залп. Потом еще один. Полетели стрелы. Почти весь вражеский арьергард был уничтожен первыми же выстрелами отряда Ганса Штраубе, однако людоедам из основной шайки все ж-таки удалось добраться до казаков – завязалась рукопашная, зазевавшийся молодой парень из десятка Силантия не то что пищаль перезарядить не успел – саблю не смог вытащить, когда налетевший с жутким воем менкв впился зубищами ему в горло! Перегрыз тут же – мощные челюсти сработали словно капкан на медведя, несчастный казак захрипел, падая на камни, а людоед принялся жадно лакать бьющую из перекушенной артерии кровь. Правда, подскочивший Силантий хрястнул мерзкую тварюгу прикладом по башке да потом еще несколько раз приложил сабелькой, шинковал, словно капусту, приговаривая:

– Вот тебе! Вот тебе, гадина! Получай, сволочина!

– Силанти-и-ий! Пригнись! – обернувшись, что есть силы закричал здоровенный, с окровавленной саблею Чугреев.

Силантий среагировал поздновато: пригнулся, да только неловко, большой, брошенный кем-то из людоедской сволочи каменюка ударил его в плечо с такой силою, что незадачливый десятник выпустил саблю и с воем покатился по земле. Тут бы его менквы и добили, кабы не меткие выстрелы атамана и его воинов.