Ветер и крылья. Новые мосты - Гончарова Галина Дмитриевна Страница 5

Зачем?

Мие притворяться два-три часа. Недостаточно просто один раз посмотреть. Надо послушать. Усвоить характерные словечки вроде «здоровьичка» и «спасибки», посмотреть на жесты, улыбку, на то, как девчонка вроде бы кокетливо, а на самом деле ужасно глупо хлопает глазами…

Это надо впитать, усвоить, ей предстоит так делать. И Мия честно делила внимание между крабами и служанкой. И только когда та ушла, отвлеклась, заговорила с дядей:

– Как ее хоть зовут?

– Моника Амато.

Мия кивнула.

Что ж. Моника так Моника. Авось и не собьется. Операция была назначена через два дня.

Столица!

Моника млела от самого слова. От его музыки, от самого значения…

Сто-ли-ца!

Это не их убогие Верхние Пеньки! Это город! Это самый прекрасный город мира! И спасибо тетке – она здесь!

Да, уехать из деревни было хорошо. Там у нее перспектив нет. Никаких. Слово «перспектива» Моника, правда, не знала, но что жить там сложно, это уж факт.

И семнадцать детей в семье, и мамка, которая рожала, как не из себя, и отец, который впахивал, чтобы всю эту ораву обеспечить, но на земле легко не бывает. Работать приходилось со вторых петухов до темноты. Спать – как повезет. Кушать – тоже как повезет.

И на ней вся эта орава детей тоже висела. Старшая ж!

Помощница маменькина!

Даже когда младшие подрастать начали, так новые появлялись! И вот несправедливость! У соседки четверо поумирали, а у них – все здоровы! Хоть ты сама подушкой накрывай!

Вечной мамашиной помощницей Монике быть не хотелось, и она нацелилась на Луку, сына старосты. Выйти б за него замуж – и горя не знать, нищеты не нюхать. Но кто ж знал, что он такой подлец?

В любви клялся, платочек подарил, ленту тоже… а потом и на сеновал позвал. Моника и сама не поняла, как там оказалась.

Наверное, потому, что иначе Лука ушел бы к Розке. А это уж вовсе недопустимо.

Увы, сеновал не оказался гарантией счастья. Моника поняла это очень быстро, когда от нее начали отворачиваться деревенские парни, да и девушки. Хранить секрет Лука тоже не счел нужным.

Отец вразумил рыдающую дуру вожжами, но что было делать дальше?

Ребенка не случилось – хоть в этом повезло. Но и замуж в деревне тоже теперь не выйдешь, разве что за нищего вдовца с детьми. Этого уже не хотелось Монике.

Становиться деревенской шлюхой?

Не то чтобы Монике был противен сам путь, но слишком уж неудобно. Вот в городе, говорят, за любовь и деньги дают, и золотые украшения дарят, и дома покупают…

А в деревне что?

Бабы волосы выдрать могут, а мужики разве что куль муки притащат – и будь тем довольна. Нет, так неинтересно…

Приглашение от тетки пришло как нельзя более вовремя.

Сначала тетка приехала в гости. Она уж лет двадцать как работала кухаркой у дана Дуранте. Раньше-то плохо было, денег у дана, считай, и не было, платил через раз, но хоть требовал немного. А сейчас дан разбогател, можно нанять себе помощницу, ну и как тут не порадеть своим?

Моника? А и пусть едет в город, раз в деревне жизни нет. У матери еще дочки подросли, найдется, кому по хозяйству помочь.

Тетка сразу предупредила, что, коли девчонка будет гулять, учить ее будут ухватом. Но и согласилась, что в городе про Луку никто знать не будет, жизнь устраивать надо, а мужиков обманывают с сотворения мира. Склянки с куриной кровью в первую брачную ночь никто еще не отменял. Авось кто и найдется? Подходящий для женитьбы?

Вот и гуляла Моника по городу.

И с Пьетро познакомилась… вот ведь как! Лука тому и в подметки не годился!

Пьетро был веселым, ласковым, подарил золотую цепочку, хоть и тоненькую, но золотую же! Если б мамка увидела и сестры… ой, нет! Не надо! Точно б отобрали!

В деревне никто таких дорогих подарков не делал. Даже у старостихи такого не было.

Но здесь же СТОЛИЦА!

Вот и сейчас Моника вырвала свободный часок и помчалась на встречу с любимым мужчиной. Интересно, куда ее сегодня поведут? Может, Пьетро ей предложение сделает?

А что? Неужто она хуже разных там городских?

Так, размышляя о своем, о женском, Моника и шла на встречу с Пьетро.

Вот и любимый мужчина. Улыбается, дарит ей цветок, обнимает… а потом Моника вдруг поняла, что в глазах темнеет.

Попыталась что-то сказать, шевельнуться – и не смогла. Просто потеряла сознание.

Пьетро, который вообще-то был вовсе не Пьетро, а Белка, один из подручных Комара, довольно улыбнулся.

Так-то… достала его эта девка до печенок, но коли надо, он потерпит. До поры до времени.

Удав гнилушки не сливает, если он сказал – значит, слушаться придется. Тогда и звенелки будут, и побрякушки, и дело сделается. Это знали все подручные Комара.

И слушались.

Последнего, кто решил повыступать, вынесли за дверь со стилетом в глазу. Других недовольных не было. А вот, собственно, и Удав. И девка какая-то с ним. Так себе… тощая, невидная. Белка бы на такую не полез.

– Готова? – покосился Джакомо на тело Моники.

– Жива, дышит, – отчитался Белка. – Чего с ней будет?

– Надеюсь, ничего, – нахмурилась девушка. – Давайте ее раздевать…

Единственное, что позволила себе Мия, – это тонкая шелковая рубашка под самый низ. Вся остальная одежда была от Моники.

Белка наблюдал за этим с сомнением.

Ну, можно переодеть дану в одежду этой шлюхи. Но чтобы выдать одну за другую?

А вы павлина за ворону еще не выдавали? Они же так похожи, ну ТАК похожи! Обе – птицы.

Джакомо помог племяннице все надеть, расправить складки, затянуть и уложить. И поманил Белку за собой:

– Выйдем минут на десять.

– Как скажешь, Удав.

Белка и не собирался спорить. А когда он вернулся минут через десять…

Одна Моника, прикрытая старым плащом, лежала на полу, на соломе.

Вторая стояла над ней и улыбалась. Точь-в-точь как эта деревенская дурища!

– Матерь Божия! – не удержался Белка, который и в церкви-то никогда не был. Кажись, и не крестили его, кому оно на помойке надобно?

– Похожа, ми-илый?

Слова Мия растягивала точь-в-точь как Моника. И улыбалась так же. И даже локон на палец накрутила тем же жестом.

Белка суеверно перекрестился. Девушка подмигнула ему:

– Хорошая краска и парик – наше все!

Белка кивнул. Только вот… кому другому в уши чуши! А то он не видит ничего! А то он слепой!

Нет на девчонке ни грамма краски! Кроме свеклы и мела. Ну и сажи на бровях. Но черты-то!

Сама морда!

Не-ет… такое не подделаешь… нечисть какая, что ли?

Ох, страшно. Белка хоть и резал глотки, словно огурец на завтрак, хоть и лил кровь, как воду, все равно оставался достаточно суеверным парнем. И сейчас дал себе слово зайти в церковь.

Хоть крестик купить, что ли?

Или пусть святой водой попрыскают?

Но было, было у мужчины подозрение, что против этой нечисти ничего не поможет.

Джакомо проводил девушку почти что влюбленным взглядом:

– Хороша! Ты посмотри, как идет! Копия!

Белка послушно поглядел. Кивнул:

– Авось что и сработает. А с той чего делать будем?

– Или по горлу – и в воду, или в заведение мамаши Крюк. Комар сказал – лишь бы потом не всплыла.

– У мамаши не всплывет, – обрадовался Белка.

И быстро, пока Удав не передумал, пошел в комнату с Моникой.

Нет, не из сострадания. И не из милосердия. Просто за дохлую девку никто и монеты не даст. Да еще потом труп тащи, да еще живот распарывай, к ногам что привязывай… Белка спокойно убивал, но убирать за собой не любил.

А вот если ее к мамаше Крюк…

Долго она там так и так не проживет, у мамаши бордель для особых клиентов. То есть вообще с особенными пристрастиями. Которые могут только или когда избивают, или когда душат, когда убивают… а Белка еще ее попросит особо позаботиться о девчонке.

Так что не больше месяца та протянет, может, вообще дня три-четыре.