Елизавета Дворецкая - Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы Страница 6

Она поднялась и медленно пошла к двери в девичью. Торвард тоже встал, протянул руку, словно хотел остановить ее, в другой руке держа Дракон Судьбы. Но внутренний голос подсказывал ему, что ей нужно дать уйти. Кюна Хёрдис еще раз одержала великую победу, может быть, величайшую из возможных – впервые в жизни она победила не обстоятельства, а себя.

– И помни… – Она обернулась. – Серебряный Дракон, Дракон Памяти – у нее. У Дагейды. Если она получит в руки второй, то легко приманит и третьего. Тогда ее сила сравняется с силой Свальнира, какую он имел еще в древности и…

– А если я получу в руки два, то и третьего она лишится. Рано или поздно.

Кюна Хёрдис посмотрела на своего сына, а потом вдруг улыбнулась. Он сказал это так уверенно, что она не могла ему не поверить. Ведь он – брат Дагейды, а значит, вполне достойный противник для нее. И даже сама она, кюна Хёрдис, дала ему свое сокровище не чтобы он победил, а потому, что он уже победил.

На другое утро Эгвальда ярла снова позвали в Аскегорд, и на этот раз Регне вернулся с успехом, то есть с ним самим. Эгвальда усадили за стол; он был мрачен, но не противился гостеприимству и ел все, что ему предлагали, больше не отказываясь делить хлеб с конунгом фьяллей. Он не спал всю ночь и к утру достаточно уяснил себе ту простую истину, что Бергвид для него сейчас гораздо более опасный враг, чем Торвард конунг. Лицо Торварда тоже хранило следы бессонной ночи, кюна Хёрдис выглядела непривычно тихой и задумчивой, даже опечаленной. Все видели, что обручье Дракон Судьбы, с которым она тридцать лет не расставалась ни днем, ни ночью, теперь украшает запястье ее сына. Если бы оно было отнято силой – чего от Торварда никто не ждал, потому что, несмотря на все ее странности, он все же дружил со своей матерью, – она бы гневалась. Но кюна выглядела лишь опечаленной: она впервые в жизни признала, что кто-то другой, а именно ее сын, будет более способным борцом с судьбой, чем она сама.

– Послушай, Эгвальд ярл! – начал Торвард конунг, видя, что его вчерашний противник вполне мирно подставляет кубок толстой Эде, разливающей пиво из кувшина. – Я вижу, сестра дорога тебе?

– Больше, чем ты думаешь! – сурово ответил Эгвальд.

– Я думаю, что достаточно. Послушай. Сами боги привели сюда Болли в час нашего поединка. Я думаю, они хотели указать нам обоим другого противника, более достойного наших сил. Поодиночке мы оба с тобой будем только напрасно терять людей и корабли. Походами друг на друга мы только радуем Бергвида. Он будет только счастлив, если фьялли и слэтты перебьют друг друга. Но я не допущу, чтобы мы с тобой своими руками мстили друг другу за обиды Бергвида! Выкуп за тебя забрал он. И я намерен потребовать его обратно. А ты хочешь получить назад твою сестру. Настолько ли сильно ты этого хочешь, чтобы проявить благоразумие?

– Что ты хочешь сказать? – мрачно спросил Эгвальд.

– Самую простую вещь. Я отпущу тебя безо всякого выкупа – собирать войско слэттов. А ты дашь клятву, что это войско пойдет против Бергвида. А выкуп за тебя привезешь мне сам – когда мы с ним покончим.

Эгвальд помолчал. Последнее не очень-то ему нравилось. Но, приняв эти условия, он получал возможность почти без промедления устремиться на помощь сестре.

– Я согласен, – сказал он и вытащил из-под рубахи маленькое серебряное изображение ворона. – Клянусь милостью Отца Ратей – я соберу войско слэттов и вместе с тобой поведу его на Бергвида.

– Я отдам тебе всех твоих людей и даже все ваше оружие. Корабли пока останутся у меня, потому что вести их морем до Слэттенланда – почти наверняка подарить Бергвиду.

– Но как же я попаду…

– По суше. Отсюда вы поедете через Рауденланд до Островного пролива, а там кюна Ульврун даст вам корабли, чтобы переплыть до Эльвенэса. Я пошлю с вами моих людей, они покажут дорогу и помогут договориться с раудами. Кюна Ульврун – моя родственница, она мне не откажет. А свои корабли заберете, когда море станет безопасным. Поверь, сейчас это более разумный путь. Если ты поплывешь мимо Острого мыса только с теми, кто здесь, то и сам попадешь в плен в придачу к твоей прекрасной сестре, а ей это не поможет.

Эгвальд слушал с мрачным лицом, но не возражал. Необходимость действительно помочь Вальборг, а не погибнуть ради ее спасения, давала ему силы глотать эти обидные слова.

– Твоей секиры у меня нет, я послал ее твоему отцу, – продолжал Торвард. – Взамен выбери себе в оружейной. Или тебе опять дадут тот меч, который ты выбрал вчера.

Эгвальд криво усмехнулся. Раньше у него не было такой усмешки, ее он приобрел только в плену. Приняв меч у кого-то, воин тем самым признает свое подчиненное положение.

– Если ты так добр, то я пока выберу себе что-нибудь из нашего старого оружия, – сказал он. – А потом отец отдаст мне мою Великаншу. И не быть мне в живых – пусть боги слышат! – если вскоре ее не назовут Убийцей Квиттов!

Через несколько дней Эгвальд ярл во главе своей поредевшей дружины пешком отправился из Аскефьорда на юго-восток, в сопровождении Флитира Певца из усадьбы Горный Вереск. При расставании Эгвальд условился с Торвардом, что дома соберет войско и будет ждать знака, чтобы двинуть его в поход.

Проводив слэттов, Торвард конунг и сам собрался в дорогу. Для него снарядили всего один корабль – «Златоухого», и больше никого из ярлов он с собой не брал.

– Это мой поединок с моей судьбой, а войско здесь ни к чему! – объяснял он людям, удивленным и встревоженным его решением. – Это дело для одного. А когда я вернусь, вот тогда пойдем все вместе. Не думайте, что я забуду вас. Аскефьорд преданно делил со мной все мои беды и поражения, и я сделаю все, чтобы и мою победу он разделил тоже.

Женщины плакали, слушая эту простую речь. Торвард конунг и был Аскефьордом, его умом, душой и сердцем, собранным в одного человека, и все они, от Эрнольва Одноглазого до рыбака Снюрри, жившего в своей избенке под самым Дозорным мысом, незримо шли в этот таинственный поход вместе с ним. Сотни глаз, сотни взволнованных лиц, со всех сторон окружавшие площадку под соснами, сотней неслышных голосов говорили ему одно и то же: «Мы любим тебя!» И Торвард знал, что заслужил это, потому что всегда честно выполнял свой долг перед Аскефьордом и любил его так, как только и должен конунг любить свою землю: не отделять себя от нее и не искать никакого другого счастья и благополучия, кроме счастья и благополучия своей земли.

Кюна Хёрдис тоже пришла на причальную площадку, чтобы проводить сына, но молчала, кутаясь в свой дорогой плащ, отороченный золотой уладской бахромой. Ей вспоминалось другое прощание, пять лет назад. Тогда ее сын тоже собирался на Квиттинг, а она отговаривала его, почти умоляла направить корабль в любую другую сторону. Теперь она одобряла его решение. Пришел час его судьбы, и он вернется к ней не таким, каким уйдет.

– Не плачьте! – бросила она женщинам, которые, толпясь тесной кучей, вытирали слезы, провожая глазами уходящий по фьорду корабль. – Мой сын вернется. Ему суждено похоронить меня, а я ведь еще не умерла!

Это была чуть ли не самая чувствительная и сердечная речь, которую Хёрдис Колдунье довелось произнести за всю ее жизнь – а от жизни этой еще оставалось не одно десятилетие. Но женщины, не привыкшие ни к чему подобному, пришли в такое изумление, что действительно перестали плакать.

Через несколько дней «Златоухий» миновал Трехрогий фьорд, очень удивив тамошнего ярла, Лейдольва Уладского Беглеца. Конунг только переночевал у него, но не пожелал взять с собой ни одного корабля и ни одного человека, которых вождь южной трети Фьялленланда мог предоставить немало. Еще через три дня «Златоухий» достиг устья реки Бликэльвен, где кончалась земля раудов и начинался собственно Квиттинг. Здесь «Златоухий» расположился на длительную стоянку: корабль затащили в сарай, тоже пустой по случаю летних походов, а люди устроились в гостевом доме усадьбы Бликэльвен, где жил ярл кюны Ульврун, Хродгаут Радушный. Отчасти, благодаря рассказам проплывавшего здесь Болли Рыжего, он представлял себе, какие события привели к нему конунга фьяллей, но намерения этого последнего для Хродгаута ярла оставались полной загадкой.

Отдохнув от плавания два дня, на третий Торвард конунг поднялся на заре и покинул усадьбу еще до того, как проснулись люди. Провожал его один Халльмунд, и Торвард распрощался с ним у опушки леса. К Золотому озеру вела известная, даже отмеченная камнями дорога от усадьбы Можжевельник, до которой отсюда оставался еще один переход на юг, но Торвард не хотел туда заходить, как не хотел показываться на глаза Тьодольву хёвдингу и вообще давать знать о себе кому-то из квиттов, пока его дело не завершено.

– Взять бы тебе человека, кто тогда с твоим отцом ходил! – до самого прощания уговаривал Халльмунд. – Дорогу показать! А то с этим Золотым озером сам знаешь, какие шутки!