Виталий Гладкий - Посох царя Московии Страница 6

— У тебя, Френсис, намечается новое, очень тяжелое и опасное задание…

— Я весь внимание, сэр! — бодро сказал Уолсингем, по-военному выправляясь в кресле.

Сэр Сесил с высоты прожитых лет и опыта работы в тайной королевской службы мысленно укорил своего помощника: «Ах, молодость… Ему кажется, что он может горы свернуть. Увы, Московия — это не Франция и не Италия. Судя по докладу Ченслера, царь московитов сначала отправляет на плаху, и только потом начинает допрашивать… если кто-то остался. Легче напроситься на прием к Вельзевулу, нежели приблизиться к этому северному варвару без риска для жизни. Но ничего не поделаешь, королева сказала свое слово…»

— Разговор пойдет о Московии…

Когда спустя час Френсис Уолсингем покидал жилище сэра Уильяма Сесила, казалось, что он состарился на добрый десяток лет. Его высокий чистый лоб пересекала вертикальная морщина, а в глазах горел мрачный огонь. Задание и впрямь было нелегким, если не сказать — невыполнимым.

Более-менее толковой английской агентуры в Московии практически не было. За исключением Альберта Шлихтинга, немецкого дворянина из Померании. Он поступил наемником на службу к великому князю Литовскому, но при взятии литовской крепости Озерище русскими войсками в 1564 году был пленен и уведен в Москву. Там Штихлинг, владевший славянскими языками, попал в качестве слуги и переводчика к личному врачу Ивана Грозного Арнульфу Линдсею.

Жадный до денег Шлихтинг был завербован тайной королевской службой два года назад и являлся единственным источником сведений из Руссии. Правда, надежность этих сведений нередко вызывала в Уолсингема большие сомнения…

Что касается доктора Арнульфа Линдсея, который пользовал самого Иоанна Васильевича, то он, к большому сожалению, не имел никакого отношения к тайной службе ее королевского величества, и Уолсингем очень сомневался, что доктор примет участие в заговоре против царя московитов, притом на первых ролях. Тем более что Иоанн Васильевич не скупился на оплату врачебных услуг.

Дальнейший путь Уолсингема лежал в Тауэр. Пока он внимал, что ему втолковывал сэр Сесил, в голове у него забрезжили очертания замысловатой интриги. А когда Уолсингем сел в свой экипаж, он уже составил план предстоящей тайной операции. Уолсингем тем и отличался от других помощников государственного секретаря, что у него никогда не было недостатков в оригинальных идеях и замыслах, которыми он буквально фонтанировал.

В Тауэр Френсис Уолсингем въехал через Ворота предателей, что находились в башне святого Фомы. Слушая скрип механизма подъемной решетки, Уолсингем мысленно прикидывал, как следует повести разговор с нужным ему узником королевской тюрьмы. Он был заключен в древнейшей части крепости — Белой башне, которая расположена в самом ее центре. Башню построил Вильгельм Завоеватель в 1078 году. Она представляла собой настоящий замок. Название башни напоминало о белом камне из Кана, послужившим для нее строительным материалом.

Хитроумный Уолсингем устроил из свидания с заключенным целый спектакль. Он решил сыграть на двух крайностях. В одном из углов пыточного подвала Уолсингем приказал накрыть шикарный стол, застеленный белоснежной скатертью, с изысканными кушаньями и вином, возле которого поставили два кресла, а в другом углу глухонемой палач раскочегарил горн, в котором докрасна нагревались пыточные инструменты.

Нужно сказать, что спонтанная идея с горном оказалась очень кстати, потому что в пыточном подвале было сыро и зябко.

— У стола добавьте света! — приказал Уолсингем, с удовлетворением окинув взглядом постановку «мизансцены». — Зажгите еще пару свечей. И приведите заключенного.

Немолодой тюремщик поспешил исполнить приказ. Он немного побаивался незнакомого господина, перед которым сам комендант королевской тюрьмы стоял едва не навытяжку.

Тюремный надзиратель много повидал на своем веку, поэтому сразу понял, что перед ним птица высокого полета, и лучше будет, если все приказы и пожелания незнакомца будут исполняться быстро, точно и в лучшем виде. Поэтому заключенный прилетел в пыточную как на крыльях — наверху лестницы, ведущей в подвальное помещение, тюремщик дал ему пинка под зад, и бедный малый влетел в помещение кувырком, стеная и охая от ушибов; так приказал Уолсингем.

— Ай-яй-яй! — с наигранной укоризной сказал Уолсингем, обращаясь к тюремному надзирателю. — Что ж вы так… неаккуратно. Это ведь не кто-нибудь, а ученый муж, лекарь Элизиус Бомелиус…

И мысленно добавил: «Шарлатан и пройдоха, каких свет не видывал».

— Простите, сэр, — осклабился тюремщик.

— Дайте заключенному скамейку, — строго приказал Уолсингем.

Бомелиуса усадили на колченогий табурет, сиденье которого для мягкости было обито облезлой медвежьей шкурой. Обычно на этом табурете сиживал палач, когда у него не было работы. В начале правления Елизаветы он совсем было заскучал от безделья и даже начал побаиваться, что его уволят за ненадобностью, но последние два-три года выдались очень урожайными на заговорщиков разных мастей и оттенков, и палач трудился не покладая рук.

Он подошел к Бомелиусу и ловким профессиональным движением сорвал с лекаря рубаху, оголив его до пояса. А затем начал раздувать меха, дожидаясь указаний Уолсингема.

Бомелиус, который не понимал, что происходит, едва не потерял сознание от ужаса перед предстоящей пыткой — ведь его посадили в Тауэр не как бунтовщика, а из-за того, что он не смог выплатить штраф в 20 фунтов стерлингов[23], наложенный на него Лондонской медицинской коллегией за нарушение закона о лицензировании врачебной деятельности и плюс 15 фунтов для возмещения расходов по рассмотрению его дела.

Тем временем Уолсингем просматривал бумаги — дело Бомелиуса. Он видел, что лекарь готов для вербовки, но не мог отказать себе в удовольствии немного помучить, потомить неизвестностью будущего своего подчиненного — чтобы этот допрос в мрачном пыточном подвале врезался Бомелиусу в память на всю его оставшуюся жизнь и чтобы в его голову никогда не приходила мысль о предательстве.

— Итак, «Элезиус Бомелиус… — начал читать Уолсингем. — Родился в городе Везеле[24], Вестфалия, в семье преподобного Генри Бомелиуса. Учился в Кембридже на отделении медицины…» но всего пять лет, вместо шести. Почему? Сие есть загадка. «В 1564 году открыл практику в Лондоне недалеко от собора Святого Микаэля ле Кверн на бойком месте в самом Центре торгового района Чипсайд. В этом же году женился. В декабре 1569 года арестован по обвинению в исполнении врачебной практики без лицензии… а также в использовании черной магии». Теперь понятно, почему вам не дали закончить обучение в Кембридже… Черная магия и точные науки не совместимы. Не так ли, Бомелиус? Я прав?

— Я ни в чем таком не виновен, ваша светлость… — проблеял Бомелиус.

— Сэр, — с видимым неудовольствием поправил его Уолсингем.

Лекарь нечаянно зацепил, пожалуй, самую больную струну в душе помощника сэра Сесила. Уолсингем родился в семье простого юриста, хоть и дворянина, поэтому втайне остро завидовал титулованным персонам. Он никак не мог претендовать на обращение «ваша светлость», потому что так именовались лишь бароны и графы.

— Сэр… — как попугай, повторил Бомелиус, полумертвый от страха.

Следующий документ заставил Френсиса Уолсингема мгновенно вспотеть. Перед ним лежало письмо, написанное его непосредственным начальником сэром Сесилом! Это было прошение от имени жены Бомелиуса, направленное в медицинскую Коллегию. Сэр Сесил просил освободить доктора из тюрьмы, мотивируя тем, что Бомелиус уже возместил ущерб королеве за нарушение закона. Однако Коллегия присудила Бомелиусу штраф и запретила дальнейшую медицинскую практику. Штраф не был выплачен, и Бомелиус остался за решеткой.

Что все это значит? Каким боком жена лекаря-шарлатана, недоучки, соотносится с королевским секретарем? Неужто родственница? Но тогда возникает вопрос, почему сэр Сесил не дал ей денег взаймы, чтобы заплатить штраф. Впрочем, 35 фунтов — это огромная сумма. А сэр Сесил почти всегда пребывает в стесненных обстоятельствах.

Интересно, чем это Бомелиус так досадил главе Коллегии, что тот наложил на него такие серьезные санкции? Чтобы долго не мудрствовать, Уолсингем так прямо и спросил Бомелиуса.

— Видите ли… э-э… сэр, я составил для главы Коллегии персональный гороскоп…

— Так вы еще и астролог?

— Да, сэр… балуюсь иногда.

— Ну и что там с этим гороскопом? Похоже, «факир был пьян и фокус не удался». Вам не удалось обмануть своего коллегу. Не так ли?

— Совершенно наоборот, сэр. Все вышло, как я и предсказывал. Это меня и сгубило.

— То есть?..

— Расположение звезд указывало на то, что у главы Коллегии будут какие-то неприятности в семье. Он не поверил мне… Увы, к несчастью, я оказался прав.