Сергей Шведов - Грозный эмир Страница 6

Сокол парил в небе, выцеливая добычу, а эмир Лулу, несмотря на одолевавшие его мысли, следил за ним с нарастающим азартом. Бадр ад-Дин был страстным охотником, а халебские соколы славились своей выучкой не только в Сирии, но по всему Востоку. Правда, сегодня удача, похоже, отвернулась и от хищной птицы, и от доблестного эмира. Лулу уже пожалел, что взял с собой столь пышную свиту. Неповоротливые беки способны распугать своей болтовней всю дичь на сотню миль в округе. Злой взгляд эмира остановился на пыхтевшем поодаль Саббахе. Лицо каирца блестело от пота, и он то и дела смахивал крупные капли рукавом кафтана. В отличие от Бадр ад-Дина, старый бек не был охотником и крайне редко выезжал за стены Халеба. Но именно он вдруг вскинул руку и закричал:

– Заяц! Заяц!

Вот ведь идиот! Если бы шустрый зверек появился в поле зрения, то первым бы его заметил сокол, паривший высоко в небесах. Лулу уже собрался сделать выговор подслеповатому беку, но не успел. Крик Саббаха подхватили мамелюки:

– Заяц! Заяц!

Три стрелы почти одновременно впились в грудь Бадр ад-Дина, прикрытую только материей. Эмир покачнулся, но удержался в седле. Он еще успел сообразить, что стреляют в него собственные телохранители, когда четвертая стрела угодила ему точно в глаз, выбросив из седла и из жизни.

Почтенный Саббах первым оказался у тела, густо утыканного стрелами. Лулу был уже мертв. И беку ничего другого не оставалось, как крикнуть во всю мощь своих легких:

– Да продляться дни почтенного Ильгази ибн Артука нового правителя славного города Халеба!

Пятнадцать дней, проведенных Констанцией, за стенами замка Ульбаш, практически ничем не отличались друг от друга. Свадьба византийского патрикия и благородной Элоизы прошла скромно, в присутствии немногочисленных гостей. Что, однако, нисколько не огорчило жениха и невесту, обретших друг друга при весьма трагических обстоятельствах. Графине ничего другого не оставалось, как благословить новобрачных на долгую жизнь и пожелать им счастливого пути в Константинополь. Сумма приданного, выделенного Элоизе, баронами удивила Констанцию. Десять тысяч денариев – это щедрый дар для девушки, не имевшей до недавнего времени даже серебряного су за душой.

– Не волнуйся, сеньора, – засмеялся сенешал Алдар. – Для Венцелина это сущие пустяки. Он продаст захваченные византийские галеры и легко возместит понесенные убытки. Для него приданное это только предлог, чтобы поддержать Константина в начале жизненного пути. Рус, надо отдать ему должное, очень заботливый отец.

Место Элоизы в немногочисленной свите графини заняла дочь сенешаля Милава, темноволосая девушка с большими карими глазами, точеной фигуркой и легким веселым нравом. Не прошло и двух дней, как они стали с Франческой добрыми подругами и уже на пару приняли самое активное участие в проказах неугомонного Филиппа, младшего сына барона де Руси. Этот светловолосый мальчишка не мог усидеть на месте даже минуты и попросту загонял несчастного Боэмунда, никогда не отличавшегося резвостью. На пару они облазили весь замок и едва не утонули в подземном озере, о котором Констанция уже была наслышана. Терпению графини пришел конец, и она тут же воззвала к барону де Руси, пребывающего все эти дни в меланхолической задумчивости.

– Филипп плавает как рыба, – пожал плечами благородный Глеб.

– Чего нельзя сказать о Боэмунде, – не на шутку рассердилась Констанция, хлопотавшая о своем сыне, как наседка о цыпленке.

– Шевалье должен уметь плавать не только в одежде, но и в кольчуге, – наставительно заметил мудрый Лузарш. – Да и благородной даме эта наука пошла бы на пользу. Шесть лет назад твоя сестра Сесилия не только сама вплавь выбралась из осажденного замка, но и спасла своего нынешнего мужа Понса.

– Но в подземном озере вода холодна как лед! – обиделась на чужое равнодушие графиня. – Мальчик мог простудиться!

– Хорошо, – кивнул барон. – Филипп и Боэмунд больше не будут ходить в пещеру.

После сурового выговора, полученного от отца, юный де Руси наконец притих. И у Боэмунда появилось время для общения с матерью. Именно от сына Констанция узнала о подземном храме с величественными каменными изваяниями. Разумеется, графиня не поверила Боэмунду, но все-таки сочла необходимым расспросить о странных ликах сенешаля Алдара. К ее немалому удивлению, печенег смутился и даже затруднился с ответом, чего с ним никогда прежде не бывало.

– Тебе следует обратиться с этим вопросом к благородному Глебу, сеньора. В данном случае я ничем не могу помочь. Разве что надрать уши Филиппу, дабы он не в водил гостя в смущение.

Филипп, безусловно, заслуживал наказания, но заинтересованная графиня только рукой махнула на предложение любезного Алдара. Зато она не замедлила воспользоваться его советом и направила свои стопы к хозяину замка.

– Эта древняя земля хранит множество тайн, – спокойно отозвался барон на вопрос, заданный встревоженной гостей. – Благородный Венцелин полагает, что этот храм был создан задолго до пришествия Христа и посвящен Великой Матери богов и людей. Русы называют ее Ладой, кельты – Доной.

– Я хочу увидеть ее лик, – негромко, но твердо сказала Констанция.

– В чужой храм не ходят без приглашения, – покачал головой Глеб.

– Но Филипп и Боэмунд там были!

– Они дети, а потому и спрос с них не велик. А ты женщина. Великая Мать вправе потребовать с тебя если не жертвы, то службы.

– Какой еще службы? – удивилась Констанция.

– Мне неловко говорить тебе об этом, сеньора, но наши далекие предки были очень непосредственными людьми. Многое из того, что мы совершаем тайно, они делали открыто, если не на виду у людей, то, во всяком случае, перед ликами своих богов. Если ты пойдешь по их пути, то тебя, чего доброго, сочтут еретичкой.

– Но ведь ты был в чужом храме, благородный Глеб?

– Я мужчина, – на всякий случай напомнил барон. – А Великой Матери служили женщины. И, кажется, служат ей до сих пор.

– Здесь, в замке Ульбаш?

– И здесь тоже, – сухо ответил Глеб. – Я вынужден был пойти на это, дабы не возбуждать страсти среди местного населения. Осквернения храма не простили бы ни мне, ни моим детям.

– Но ведь здешние сирийцы – христиане?

– Это правда, но их обряды отличаются от наших. Они почитают Христа и деву Марию, причем не только христиане, но и мусульмане. Однако они не забывают и Великую Мать, чей образ у них почти сливается с образом девы Марии.

– Я, кажется, знаю, кто в твоем замке оберегает древний храм от святотатства, – пристально глянула на барона Констанция.

– Мне остается только восхититься твоей проницательностью, сеньора.

– Иными словами, ты отказываешься проводить меня в пещеру, Лузарш?

– Я готов пойти с тобой хоть на край света, благородная Констанция, но не хочу, чтобы ты шла куда-то с завязанными глазами.

Этот странный разговор и рассердил графиню и одновременно раззадорил. Разумеется, она считала себя истинной христианкой, но полагала, что дочери короля дозволено гораздо больше, чем простым смертным. А вот барон де Руси, похоже, просто боялся каменных идолов, полагая, видимо, что имеет дело если не с демонами, то с чем-то чуждым и опасным для души. Не исключено, правда, что Констанции он боялся даже больше, чем демонов и не хотел оставаться с ней наедине.

– У барона были любовницы после смерти жены?

Констанция задала этот вопрос неожиданно даже для себя, но Зару он, похоже, не застал врасплох.

– Были, – спокойно отозвалась она.

– И он всем показывал древний храм? – спросила графиня словно бы мимоходом, с интересом разглядывая причудливый узор на гобелене, висевшем у окна.

– Нет, – спокойно отозвалась служанка.

– Почему?

– А зачем барону связывать себя священными узами с наложницами? – с усмешкой спросила служанка.

– Я знаю кто ты и почему живешь в этом замке, – произнесла графиня, искоса наблюдая за служанкой.

Зара не смутилась под ее взглядом и продолжала, как ни в чем не бывало, перебирать одежду в сундуке.

– Я унаследовала свои обязанности от матери. Наши священники не видят в этом ничего дурного. Они полагают, что нельзя оставлять древние храмы без присмотра. А Великую Мать – без служения и поклонения. Даже в Константинополе ее почитают как святую Софию или Мудрость, хотя никогда не называют настоящим именем. А наши проповедники полагают, что Великая Мать воплотилась в деву Марию, породившую Христа.

– Но это ересь!

– Я простая женщина, сеньора, и не берусь судить, что хорошо в этом мире, а что плохо. В древнем храме я обрела свое счастье и благодарна Великой Матери за это.

– Ты ходила туда с благородным Алдаром?

– Да.

– А почему вы просто не обвенчались в церкви?

– Те узы древнее, а потому крепче.

Констанция боялась греха, что, однако, не мешало ей вступать в любовные связи с благородными шевалье. Ее вряд ли можно было считать распутницей, поскольку она никогда не изменяла мужу. Но, став вдовой, она посчитала возможным для себя некоторые вольности. И если бы благородный Глеб выказал к ней интерес, она бы охотно откликнулась на его зов.