Надежда Колышкина - Боги Звери Люди Страница 6

Аид грустно вздохнул, кашлянул смущенно в бороду.

– А ему и предначертано вернуться на Родину. Но случится это… где-то… через полтора солнечных цикла. Но и тогда судьба не будет к нему милостивей. Так что пусть пока отдохнет, у Кербера под охраной. Лучше с другом потерять, чем с врагом найти, так кажется, люди говорят.

– Немножко не так, – улыбнулся Осирис. – Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

– Потерять, положим, всегда обидно, особенно жизнь! – философски заключил Аид. – А тем более жизнь неисчерпанную, как ты справедливо заметил, преждевременно прерванную.

– Я и раньше-то не считал Зевса слишком умным, – криво улыбнулся Осирис, – но чтобы выбраковывать самых тонко организованных, тех, у кого развита сенсорно-чувственная связь с Верхними мирами. Это он перегнул. Чем ему поэты-то помешали?

– Ну, с поэтами не так все просто, – вздохнул Аид. – Они и сами пока не вписываются в человеческие сообщества. Их зачастую свои же братья травят за непохожесть, лодырями считают, пропойцами. Хотя кто из смертных этим не грешит?

– Следовало бы внушить людям, что стихотворцы, равно как и музыканты, – это не бездельники, не шарлатаны, а любимцы богов. Скажи брату своему, Посейдону, чтобы он почаще Пегаса к людям посылал. Поэт без высокого покровителя от тоски на луну завоет, как твой Кербер. А тех, что не могут ужиться со своими собратьями, ко мне направляй. Я им создам самый льготный режим, а красоты здесь, на Иару, – просто немыслимые. Им, поэтам, для творчества красота нужна. А у тебя в Преисподней, все-таки мрачновато.

– Ой, брат, боюсь, не приживутся они у тебя. При всей их тонкой организации, поэты – почитай, все – бузотеры. Им любой режим обременителен, они почти как титаны – воображают, что сами себе хозяева.

– Не удивительно! – задумчиво проговорил Осирис. – Слышать музыку Высших сфер и разговаривать сквозь время – это же наследие Урана[24], вот и строптивость их оттуда же. Но дары Урана давно под запретом для людей, а у богов Уран их сам отнял.

Владыка Преисподней буркнул раздраженно:

– И было за что.

Аид не любил, когда при нем вспоминали ту стародавнюю историю, когда Крон[25] лишил своего отца Урана детородного органа, полагая, что сей акт опозорит древнего бога, а главное, лишит его и всех остальных потенций, а прежде всего – властных полномочий.

Оскорбленный Уран удалился на одну из дальних планет, в отместку лишив всех детей Крона провидческого дара, а самому Крону напророчествовав падение от руки собственного сына. Вот Зевс и бесится теперь, что, сместив Крона, он как бы выполнил волю Урана, сам при этом не став сильнее, более того, его собственная судьба так и осталась для него закрытой. Да еще поговаривают, что Крон не чувствует себя побежденным и вовсю осваивает земли с самыми развитыми племенами.

Молчание затянулось, и Аид понял, что большего он от упрямого Нильского бога не добьется. Однако Осирис мог заподозрить, что он подослан Зевсом, а этого никак нельзя было допустить. Следовало для приличия поговорить о разных пустяках.

– Посейдон и сам частенько на Олимпе бывает, он там дачу задумал строить, – уныло проговорил Аид. – А строители – все сплошь смертные. Представь, брат всё с Афиной соревнуется, кто больше человеческий род облагодетельствовал. А мне не с руки в эти дела вмешиваться. Что до искусств, так за них дочки Зевса и Мнемосины[26] отвечают, их целый выводок, и одна талант ливей другой. А я как-то при Персефоне замурлыкал расхожий мотивчик, так жена рассмеялась и говорит: – «Тебе медведь, случайно, на ухо не наступил? – Не понял, говорю, ведь песенка-то без слов, где тебе почудились медведи?». А во дворце, между прочим, с ее появлением ни одного чучела, даже самой мелкой пташки не осталось, потому что Персефонушка всех жалеет и, когда к матери наверх уходит, всех забирает с собой, чтобы в Элевсинском храме оживить. Хорошо Геката[27] оказалась рядом, она и пояснила, что про медведя говорят, когда хотят намекнуть, что петь тебе не надобно, потому что ты на ухо туговат. Я все равно не понял, какое это ко мне имеет отношение, потому что ни один медведь в мире меня никогда не видывал, да и вряд ли увидит. Ведь ни в лесу, ни в поле я ни за что без головного убора не появлюсь, потому что зверье мне ничем не навредило, а я ведь могу нечаянно кого-нибудь взглядом убить. Но петь я все-таки перестал. Кстати, мне собираться надо, так что с твоего позволения я колпачок-то надену, потерпи уж немного.

– Да куда нам спешить? Амброзии выпей, фруктов местных попробуй, кроме того, о делах мы почти и не потолковали! – не очень энергично запротестовал Осирис.

– Так главное-то я узнал, – простодушно брякнул Аид, – что ты на Совет не собираешься, – и тут же, спохватившись, принялся уверять: – Ты не подумай, я не для того, чтобы Зевсу доложить, я для моральной поддержки самого себя. Я и сам идти не собираюсь, но, видишь ли, я не титан, чтобы вот так самолично вызов Зевсу бросать. А если и другие не придут, так вроде так и надо. Мо жет, он и отменит Совет вовсе. Тем более столь уважаемых богов, как Осирис и Исида, не будет. Исида ведь не придет?

– Исида точно не придет! Она Геру терпеть не может, да и других жен Зевса недолюбливает.

– Ну вот и славненько! – совсем по-детски обрадовался Аид, натягивая колпак и снова становясь невидимым. – А Гора я и сам не пущу. Завалю его по горло работой.

Вечное дитя

Гор сдернул с головы пса корону и с недовольным видом нахлобучил на себя.

– Вы все со мной так… «Соколенок, слетай! Соколенок, принеси! Соколенок, посмотри, у тебя глаз острый!» А когда я прошу самую малость – взять меня на никчемный Совет, на который уважающие себя боги и не думают идти, – так сразу – нельзя! О распре Зевса с титанами – тоже знать рано. Сколько тысячелетий должно пройти, чтобы со мной стали считаться!? Почему я для всех – вечное дитя.

– Ах, Гор, поверь, это счастье – быть вечно молодым! Ты и в памяти людей останешься как Гор-Дитя, потому что у тебя душа ребенка. А мы, в каких бы сиятельных видах ни представали, запомнимся старыми бородатыми дедами.

– Не наговаривай на себя! – воскликнул Гор. – Ты же бог, а значит, не можешь постареть.

– Постареть не могу, а устареть – вполне, – Гермес поправил корону на голове ученика, заодно посмотревшись в нее, как в зеркало. – Люди, устав от моих проповедей, отринут меня, книги мои сожгут, а о Зевсе будут вспоминать, как о старом волоките, который только и делал, что приударял за красотками. Правда, каждый будет стремиться доказать, что именно его прапрабабушка согрешила с Зевсом. Да и о других богах останется пара-тройка неправдоподобных историй, не более того.

– Невеселенькая перспектива, – уныло проговорил Гор. – Зачем же нам строить хранилища Памяти и Мудрости, если все так безнадежно?

– Увы, мой друг, косный мир сохранней живого, но сохранней всего – идея, воплощенная в мысль. Может случиться, что на Земле прервется живая память, но жизнь бесконечна, и, когда на новом витке человечество созреет для восприятия отвлеченных понятий и отвергнутых некогда идей, наши хранилища будут незаменимым подспорьем, так сказать кладезем мудрости.

Гор слушал учителя с явным недоверием.

– Ты откуда это знаешь? Все знают, что Уран лишил Кронидов и их детей провидческого дара.

– Провидческого лишил, а пророческого забыл лишить. Считай, что это мое пророчество.

– А когда оно сбудется?

– Имей терпение. Ты все-таки бог или дитя?

– Готов согласиться, что я – Бог-Дитя, – и Гор весело рассмеялся.

– Вот так-то лучше! – улыбнулся Гермес. – Может быть, я чуть сгустил краски, но в целом это вполне ожидаемая парадигма развития. Вся наша суета здесь, на Земле, ни к чему хорошему не приводит. Погрязнув в мелочах повседневности, мы воспринимаем путь прямолинейного развития как единственно верный, а это в корне неверно. Работая с людьми, мы сами лишаемся всеохватного кругозора, и нам начинает казаться, что причинно-следственные связи имеют строго направленный вектор. И людей мы окончательно запутали.

– Да, я заметил, что жрецам с трудом даются твои книги, – согласно кивнул Гор.

– Зло не в книгах, а в нас самих, – вынес беспощадный приговор Гермес. – Книги люди когда-нибудь освоят или хотя бы приучатся их хранить. А о нас в их памяти останутся только страшные сказки. Меняя лики, личины, ипостаси, мы привлекаем к себе сиюминутный интерес, но это интерес ребенка к новой игрушке, не более того.

– Да, я знаю, – подхватил Гор. – Человеку не дано понять и познать суть Бога как единого, вездесущего и непроявленного Духа, питающего и творящего все живое, – проявил ученость, почерпнутую из книг Гермеса, его верный ученик. – Они же верят только в то, что можно увидеть, пощупать, понюхать или съесть.

– Ты пропустил «убить», – горько улыбнулся Гермес.

– Да, эту реальность земной жизни они усвоили очень хорошо, – согласно кивнул Соколенок. – А более высокие материи им не по зубам.