Симона Вилар - Ведьма княгини Страница 8

И тут, в какой-то миг, Малфутка поняла, что они с Годоней смотрят друг на друга в полной темноте. Свечи старуха так и не зажгла, а ведь видит все. Ну и Малфутка видит, ей что при свечах, что во мраке, без разницы. Когда-то волхвы говорили Малфутке, что это один из ее чародейских даров, а вот у горбуньи как это получается?

Наверное, на лице боярыни появилось недоумение, и Годоня то заметила. Застрекотала сразу же торопливо, что вот сейчас она и кота хозяйского покормит, что нечего ему по столу лазить. И закискискала, наливая в миску молока из кувшина, все так же в темноте. Малфутка проследила, как горбунья, сопровождаемая довольно поднявшим хвостик котом, прошла в угол, при этом обогнув по пути табурет, не задела. Выходит, и впрямь все видит?

Малфутка так и спросила, мол, неужто можешь видеть в потьме?

Годоня поворачивалась медленно, а взглянула из-под выступавшего горба – лицо испуганное и злое. Сказала через миг:

– Да ведь и вы, боярыня, в свечах не нуждаетесь. Но я о том молчу. Как и не заикнулась никому, что вы в тягости.

Она выжидала, что Малфутка ответит, но та молчала. Она обычно и не приглядывалась к этой старушенции, как и не думала о ней особо, а та, похоже, все примечала. И сейчас они точно договор заключали: молчать обо всем.

На следующий день в тереме было шумно: уезжали и приезжали всадники, где-то голосили бабы, воины собирались в группы, толковали приглушенно, и все их разговоры были о предстоявшем походе на древлян. Малфутка слышала те речи, как и услышала, как кто-то сказал сердито при ее появлении: древлянка. Будто ругательство какое. А встретившийся ей теремной тиун[30] едва ли не под ноги плюнул.

– Все беды от этого проклятого племени, – молвил зло в спину прошедшей мимо боярыни.

Она старалась держаться спокойно. Свернула за угол, смотрела, как бабы выбивают перины на галерейках, как метут двор метельщики, от поварни вкусно пахло свежей выпечкой. Все вроде как обычно, да только все вокруг хмурые и недовольные. И опять отовсюду, как эхо, звучит – древлянка проклятая.

Возле овина Малфутка задержалась. Здесь работники возились, перекрывая по ее наказу кровлю. Она смотрела не столько на них (приелись уже до оскомины мрачные взгляды челяди), сколько в переплетение балок, где неожиданно увидела маленькое лохматое существо с кошачьей мордой. Сидит себе овинник, болтает коротенькими ножками. И как его другие не замечают? И еще создалось впечатление, что овинник довольным выглядит, даже скалит маленькие зубки, словно улыбается боярыне. Рад, что крышу успели починить. А то вон какие тяжелые тучи плывут по небу, наверное, опять скоро польет. И день такой хмурый, холодный, ветреный, никак не скажешь, что месяц травень[31] уже на подходе. Еще ночь да вторая минет – и праздник Живы[32] настанет.

После полудня и впрямь небеса разверзлись, пошел ливень, заслонивший все плотной стеной, принесший сырость и холод. И уже не прекращался до вечера, шумел однотонно и громко, как река. Люди судачили, что поля заливает, что вышедший из берегов после таяния снегов Днепр никак не схлынет. Однако больше разговаривали о том, что последует за гибелью князя, о том, что скоро будет большой военный поход, как бывало прежде, когда древляне выходили из-под власти Руси да замышляли против полян недоброе.

Само собой о таком с боярыней древлянкой никто не разговаривал. Она, как и ранее, одиноко сидела у себя в светелке, гладила котенка Морока да слушала шум дождя по кровлям теремных строений. О Свенельде думала. Как-то теперь промеж них все будет? Гнать он ее не велел, однако вряд ли теперь их семейная жизнь заладится. Пока она не услышала от него, что он из-за чародейской воды зачать дите не может, она ведь так счастлива была! Да и что ей было до нелюбви дворни, до придирок Липихи, если ее Свенельд с ней был. А теперь… Теперь за все добро и ласку Свенельда она может подарить ему приблудного ребенка, какого сама не ведает, где и с кем зачала.

В какой-то миг Малфутка вдруг поняла, что не желает это дитя. Обычно бабы богов благодарят, когда новую жизнь в себе ощущают, а ей вспомнились речи о том, как женщины сами избавляются от плода. Вот бы и она так… Ибо если она вытравит ребенка, если скажет Свенельду, что ошиблась, что не было у нее никакого дитяти – может, и сладится у них как-то?

Малфутка почти обрадовалась, что додумалась до такого. Однако как сделать подобное? Это ведь грех великий, в этом мало кто помогать решится. И Малфутка неожиданно подумала о Годоне. Что горбунья не так и проста, было ясно. И если сговориться с ней, если спросить совета и помощи… Вот она сейчас же покличет ее и прямо так и спросит, мол, где и как. Да наградить щедро пообещает.

Неожиданно Малфриду отвлек от этих мыслей какой-то шум за окном: послышались крики охранников на высоких заборолах, кто-то велел открывать ворота. Малфутка распахнула ставень окошка, гадая, кто мог прибыть в такое ненастье? В потемках дождя было не видать, все вокруг казалось расплывчатым, однако сквозь мрак боярыня разглядела, как отворяют створки ворот, мечутся внизу фигурки с факелами, а потом во двор въехал одинокий всадник.

К прибывшему от крыльца поспешила Липиха, низко кланялась, что-то гомонила пронзительно и скоро, слов не разберешь, но суетится и желает угодить. Неужто Свенельд вернулся? Малфутка вглядывалась, пока не поняла – не он. И хоть приехавший был с ног до головы закутан в широкий кожаный плащ, все же и с коня соскочил не так, и росточком был пониже, и двигался иначе, чем быстрый порывистый варяг Свенельд. Малфутке стало даже неинтересно. Опять небось вестовой из Киева прибыл. Странно только, что Липиха так суетится, вон бегает под проливным дождем, верещит громко, в дом приглашает.

Но вскоре Малфутка поняла, что гость направился по крытым переходам к ее хоромине. Скинув котеночка с рук, она огладила светлое с золотым парчовым оплечьем платье, колты[33] оправила вдоль лица, разгладила складки ниспадавшей из-под опушенной куницей шапочки вуали. Пока Свенельд о разрыве ей ничего не говорил, она все еще его боярыня, вот и должна встретить прибывшего, как полагается жене богатого воеводы-боярина да еще и посадника целого племени.

Голоса уже раздавались совсем близко, в покой вбежали ее прислужницы-старушки, зажгли спешно свечи, оправили покрывала на скамьях. Горбунья Годоня еще разравнивала тканый коврик у порога, когда в проеме возникла Липиха, грубо оттолкнула.

– Вон поди!

И почтительно склонилась, пропуская прибывшего.

Малфутка сперва только и видела, что кожаный плащ, с которого потоками стекала вода, большой капюшон был надвинут, затеняя лицо, так что видны были только губы. Яркие губы, красивые, похожие на спелую сочную вишню. Под губами видна мягкая ямочка, а сам подбородок округлый, белый, никогда не знавший бритвы. Итак, ночной гость – женщина.

И тут прибывшая резко откинула большой капюшон. Голова ее была непокрыта, зачесанные назад русые волосы чуть растрепались на висках, чело обвивает тонкий золотой обруч, и в тон ему мерцают округлые сережки в ушах. А лицо… Сильное лицо, волевое, строгое. Красивое. И глаза такие пристальные, светло-серые. Казались бы ясными, если бы не горели таким огнем внутреннего чувства.

Малфутка и раньше видела в Киеве княгиню Ольгу, считала ее видной и привлекательной, оттого так болезненно переносила все те слухи, что ее Свенельд неравнодушен к русской княгине. Да и сам он не сильно таился от жены, голос его всегда теплел, когда о княгине заговаривал. Пожалуй, с их первых встреч Малфутка об этом знала, волновалась всегда, когда Свенельд оставался в Киеве. Одно успокаивало: Ольга была всегда на виду, она мужняя жена, самого князя Игоря суложь… Была. Теперь же горькая вдовица. И вот она прибыла к Малфутке. Ночью. И смотрит так… Словно ничего важнее для княгини нет, как боярыня Свенельдова.

Малфутка невольно потупилась под ее напряженным взглядом. И ощутила раздражение. Пусть эта Ольга и хороша, но чем же лучше ее? И Малфутка, даже не поклонившись княгине-сопернице, сказала спокойно:

– Здрава будь, княгиня, Ольга пресветлая.

От звука ее голоса застывшая на пороге Ольга будто очнулась. Резко оглянулась на столпившихся сзади челядинцев, на угодливо улыбающуюся Липиху.

– А ну вон пошли все. Чтоб духу вашего тут не было!

Захлопнула дверь, и еще не стих топот челяди по ступеням, как она кинулась через горницу к Малфутке, упала на колени у ее ног, схватила за руки.

– Помоги!.. Я ведь знаю, что ты можешь! Ты могущественная колдунья, я то знаю, и я молю тебя: помоги!..

Сказать, что Малфутка была поражена, – ничего не сказать. Она стала торопливо поднимать Ольгу, успокаивать, но та все цеплялась за нее, дрожала мелкой дрожью, умоляла: