Eldar Morgot - Звезда Даугрема Страница 8

— Я не отворачиваюсь…

Зезва снова заворчал, отвернувшись.

— Ну что еще? — возмутился брат Кондрат. — Почему ты опять недоволен, а? Дейла, вразуми заблудшего!

— Я говорю, холодно! — Зезва с мрачным видом передал поводья Толстика подошедшему молодому иноку. — Вы как знаете, а я — греться. Мне шаль мерить не нужно, клянусь дубом.

С этим словами Ныряльщик решительно направился в людскую, закутавшись в плащ. Каспер покачал головой, хотя в душе согласился с Зезвой — холодно нынче. Аинэ нахмурилась, переглянулась с отцом Кондратом, затем вздохнула, взяла огромного инока за руку, и они двинулись за Зезвой. Старательно собирающие снег монахи даже голов не подняли. Лишь один из них, совсем еще юный, блеснул белозубой улыбкой, провожая взглядом всю компанию. Но присматривающий за послушниками пожилой звонарь грозно сдвинул сросшиеся брови, и молодой монах еще усерднее заработал метлой. Снег усиливался.

Севдин повернулся к Гулверду. Поджал раздраженно губы.

— Неужели ты веришь в эти сказки, брат? Никакого гела в округе нет. Что за ересь, прости Дейла?

— Но я слышал вой, — настаивал Гулверд, опершись о посох.

— Так то волк! — воскликнул Севдин. — Развелось серых видимо-невидимо! Эры всё жалуются, то у одного овцу загрызет, то у другого, ага. Отец Андриа советовал облаву устроит, ну. Да как её устроишь? Глянь на погоду: вот-вот метель начнется! Я б на месте гелкаца и носа из берлоги не высовывал.

— Это верно, — улыбнулся брат Гулверд, поворачивая голову в сторону гор. — Но ты не гел. Что ж, брат Севдин, пошли?

— Идем, брат. Скоро трапеза.

Монахи спустились вниз, старательно пряча лицо от пронизывающего порывистого ветра. Но колючие снежинки все равно прорывались, кололись, обдавали ледяным дыханием. Двор уже опустел: даже суровый звонарь решил, что слишком уж строго в такую погоду гонять с метлами молодых послушников. Вот за ночь снега навалит, а с утречка можно и за работу взяться, во славу Ормаза. Главное ж не двор подмести, а веру и благочестие в труде смиренном укреплять ежедневно.

Ударил колокол. Размеренно и гулко, призывая к молитве. Несколько мгновений снежной тишины, и сквозь слабое завывание ветра донеслось стройное пение монахов.

Ормаз, вседержитель, пастырь вселенной,Милость твоя — словно жизни глоток.От искушенья избавь, отец наш небесный,Пусть расцветает души мой цветок…

Гулверд взял за руку Севдина. Толстый инок покорно вздохнул. Иногда Гулверд слишком навязчив. К тому же Севдин хотел поболтать с отцом Кондратом, интересно ведь, какие еще новости из Даугрема. Но перечить правой руке отца Андриа было бы не очень дальновидно.

— Как думаешь, брат, когда ожидать прибытия Виссария?

Севдин резко повернулся, впился взглядом в лицо Гулверда.

— Виссарий едет в Кеманы?! Когда, как…

— Если правдивы вести, что Влад Картавый собирается броситься в ноги Ламире, то Ашарский первосвященник обязательно явится сюда. Мириться.

— Мириться? — воскликнул Севдин. — Где ж он был раньше, когда лилась кровь в братоубийственной бойне?! Когда мы хоронили молодежь в Даугреме, а? Забыл, ты, забыл?

— Нет, — покачал головой Гулверд. Он вспомнил телеги с мертвыми телами молодых мзумцев, медленно тащившиеся по старой дороге у Даугрема. Плачущие женщины у калиток, сумрачные лица эров. И тряпки на лицах. Ормаз, дай сил забыть…

— Не ему ли наш настоятель столько писем писал? — гневно сжал кулаки Севдин. — Пусть, мол, утихомирит мятежников, люди ж гибнут почем зря! А он? А он?

— Кафедра во Мзуме, — покачал головой Гулверд, — считает, что ради спокойствия и умиротворения это необходимо.

Севдин ничего не сказал и молча стал спускаться по лестнице. Гулверд вздохнул и двинулся следом, кутаясь в плащ и чувствуя, как бежит из носа. Почему-то вспомнились оскалы каменных дэвов на въезде в монастырские земли. Монах поежился, теперь уже не от холода.

…Дейла, супруга твоя светлоока,Та, что людям радость и счастье дает,Нас благодатью своей покрывает,Души людские в рай приведет…

В трапезной было людно. Восславляя про себя обильный снегопад, молодые послушники шумно угощались в правой части помещения, с завистью поглядывая на столы слева, где важно восседали монахи. У старших иноков угощение побогаче, и мясо с вином тоже имеются. Не то что опостылевшая вяленая рыба и кукурузный хлеб. Хорошо хоть, пива отец Андриа не жалеет, особенно перед скорым постом…

Зезва глотнул вина, отставил стакан, прислушиваясь к беседе Каспера и отца Кондрата. Огромный инок в очередной раз доказывал, что настоящее пиво варят лишь в Орешнике, а все остальное — бурда и обман. Каспер, по своему обыкновению, вежливо соглашался, хотя и поглотил уже целых полкружки хмельного напитка — огромное для него количество. Ныряльщик улыбнулся и обратил взор на украшенное нехитрой резьбой окно, за которым валил снег.

— Как в сказке, сын мой, э? — подмигнул ему брат Кондрат, оставив, наконец, Каспера в покое.

— Как в сказке, — словно эхо, повторил Зезва, замечая, что монах уже смотрит ему за спину, а Каспер широко улыбается.

Аинэ, в новой шали, с убранными за шапочку длинными косами, присела на скамью рядом с Зезвой. Ныряльщик хмуро покосился на девушку, но ничего не сказал. Каспер и отец Кондрат дружно ухмыльнулись, чем вызвали гневное сопение Ныряльщика.

— Зезва, — произнесла Аинэ тихо, пригубливая стакан с разбавленным вином.

— Чего тебе?

— Когда ты брился в последний раз?

Зезва замер, затем медленно повернулся на скамье и уставился на серьезную Аинэ. Каспер прыснул.

— Госпожа Йиля, — продолжала Аинэ, — велела следить, чтобы ты почаще брился. Ходишь, как медведь, заросший. А еще рыцарь!

— Ох, молчи, — простонал Зезва. — Отче, ну скажи ей… уф… дуб меня дери.

— Не помолчу, вот не помолчу! — не унималась девушка. — Вот поедешь снова в Даугрем, может, к гамгеону Антану отправишься на аудиенцию, а зарос, словно гел какой-то!

— Ну, хватит! — взорвался Зезва. — Мало того, что ты мне всю дорогу душу вынула, так еще и тут пристаешь?! Побрейся, почисть плащ, почему дырка, не груби… Отстань, сударыня! Слушай, тебе не пора на кухне помочь, курвова могила?

— И не сквернословь, — улыбнулась Аинэ.

Зезва пару мгновений сверлил девушку взглядом, затем демонстративно отвернулся. Аинэ покачала головой, кивнула сочувственно щурившемуся отцу Кондрату и завела с Каспером беседу о Даугремских шалях. Зезва вздохнул. Быстро взглянул на Аинэ, ну тут же потупился, потому что словно ждавшая этого девушка подняла на Ныряльщика свои глаза цвета моря.

Раздался скрип высоченных дверей, и все несколько десятков монахов и послушников дружно поднялись. Брат Кондрат тоже вскочил, схватив за локоть замешкавшегося Каспера. Аинэ быстро отошла к стене, присоединившись к нескольким монахиням. Зезва провожал ее взглядом до тех пор, пока не получил увесистый толчок в бок. Повернулся, увидел страшные глаза отца Кондрата, и поднялся, опрокинув кружку с пивом себе на штаны.

— Курвин корень…

Монахи зашикали, а брат Кондрат закатил глаза, еле слышно застонав. Зезва поставил кружку на место, оглядел одежду. Ну, уж нет, сам постираю, решил он. Пусть Аинэ Касперу плащи полощет!

— Аккуратнее нужно, сын мой, — раздалось на мзумском с легким душевным акцентом. — Это же наши гости из столицы, так ведь? Судя по звуку — рыцарь Зезва из Горды.

— Прошу великодушно извинить, — смущенно пробормотал Ныряльщик, — право, отец Андриа, я случайно…

— Ормаз с тобой, сынок, не опускай голову из-за такого пустяка. Садитесь, братья. Посадите меня.

Два рослых монаха осторожно подвели отца Андриа к головному месту и усадили на высоченный стул с мягкой подушкой. Настоятель слегка наклонил голову, обрамленную длинным седыми волосами, словно прислушиваясь.

— Снег валит и валит.

Зезва вздрогнул. Неужели слышит, в самом деле, как идет снег за окнами? Говорят, слепые обладают отличным слухом. Он взглянул на изуродованное лицо отца Андриа, на страшные рубцы вместо глаз. Словно чудовищный вешап ударил лапой, с мясом выдрав глаза у настоятеля Кеманского храма. Брат Кондрат рассказывал, что в когда-то Андриа едва не погиб, на него напали лихие люди, вот и изуродовали. Просили, молвят, денег, а что взять с бедного монаха? Изверги.

Отец Андриа с аппетитом ел, запивая красным вином. Два дюжих монаха ему не прислуживали, застыв, словно столбы. Слепой безошибочно наливал себе вина и пользовался двузубой вилкой. Зезва вспомнил, как страшно было поначалу смотреть на лицо настоятеля. Но со временем ужасные шрамы уже не так приковывали взгляд. Теперь, по истечении месяца после встречи с отцом Андриа, Ныряльщик больше не обращал на уродство внимания.