Крис Райт - Наследие предательства Страница 12

Мы были окружены и уступали в численности. Такое с нами случалось редко — мы не часто позволяли сковать нас. Наш Легион никогда не отправляли на операции по удержанию объектов в течение долгого времени, в отличие от суровых Железных Воинов или праведных, золотых Имперских Кулаков. Мы всегда презирали подобную гарнизонную службу и сочувствовали приговоренным к ней. Я не мог представить нас в подобных войнах — осажденными, прижатыми к стенам, в то время как над головами пылали небеса.

Но мы были Легионес Астартес, и сражались с уверенностью и решимостью, приобретенными с многолетним опытом. Мы ни разу не уступили. Мы платили за этот бастион на Чондаксе своей кровью, сцепив зубы и крепко удерживая позиции. Когда один из нас погибал, мы взыскивали плату, смыкали ряды и бились с еще большой яростью в этой ужасающей бойне.

Полагаю, мы могли бы держаться там бесконечно долго, позволяя волнам зеленокожих разбиваться о нас, пока они не выдохлись, и мы снова не перешли в наступление. Это предположение так и не прошло проверку. Я увидел шлейфы ракет, вылетающих из ночи, поражающих фланги и тыл врага и сокрушающие его наступательный порыв, увидел массированные залпы толстых лучей лазпушек, безмолвно пожинающие свою страшную дань. Слышал низкий рев тяжелых болтеров и автопушек, ставящие плотный огневой вал.

Я взглянул поверх огромной массы чужаков и увидел бело-золотые проблески, движущиеся по ущелью с юга. Вспыхнула стрельба, заревели двигатели гравициклов.

Я смотрел на происходящее со смешанными эмоциями: несомненно с облегчением, но также с раздражением.

Торгун, наконец, добрался до наших позиций.

К тому времени как первые лучи рассвета проникли в ущелье, зеленокожие были мертвы или бежали. Впервые мы позволили выжившим уйти. У нас было достаточно дел — собрать снаряжение, починить доспехи, вернуть в боеспособное состояние раненых. В свете восходящего солнца плато выглядело опустошенным, затянутым дымкой и заваленным трупами и тлеющими остовами гравициклов.

После того как братство Торгуна присоединилось к нам, я некоторое время не видел его. У меня было много дел и мало желания говорить с ним. Я занимался своими воинами, изо всех сил стараясь снова подготовить их к битве. Вопреки всему мне не терпелось продолжить наступление. Я видел вырастающие впереди серые столбы дыма и знал, что кольцо вокруг орков быстро смыкается.

Я все еще смотрел на север, пытаясь выбрать лучший путь для наступления, когда наконец подошел Торгун. Я повернулся, почувствовав присутствие хана, прежде чем увидел его.

На нем был шлем, поэтому я не мог увидеть выражение его лица. Когда он заговорил, по его напряженному, но сдержанному голосу я предположил, что он зол.

— Я не хочу сражаться вместе с тобой, Шибан, — устало признался он.

— Как и я.

— Ты должен выслушать.

Впервые мои действия поставили под сомнение. Конечно же, у Торгуна было право так поступать, но это уязвило мою гордость хана, и я не смог подобрать достойный ответ.

— Просто скажи мне, — попросил он. — Почему это так важно для тебя?

— Ты о чем? — не понял я.

— Увидеть кагана. Почему ты решил сделать это — подвергнуть наши отряды, наших воинов риску? Мы даже не знаем, на планете ли он. Скажи мне. Помоги понять.

Его слова удивили меня. Я знал, что Торгун более осторожен, чем я. Что его путь войны иной. Мне и в голову не приходило, что он не придает значения возможности сражаться рядом с величайшим из нас.

— Как ты можешь не желать этого? — спросил я.

Тогда мне искренне стало жаль Торгуна. Я предположил, что он, должно быть, пропустил что-то в своем карьерном росте или, возможно, забыл. Он называл себя Белым Шрамом. Я задумался, значило ли это имя для него что-то еще, кроме обозначения Легиона. Для меня, для моего братства оно было всем.

Я почувствовал, что должен объяснить, даже если мои надежды на понимание были незначительными.

— Война — это не инструмент, мой брат, — сказал я. — Война — это жизнь. Мы выросли в ней, мы стали ею. Когда галактика наконец будет очищена от опасностей, наше время закончится. Недолгое время, золотое пятнышко на лице галактики. Мы должны беречь то, что у нас есть. Мы должны сражаться в присущей нам манере, совершенствовать ее, славить данную нам природу.

Я говорил страстно, потому что верил в это. До сих пор верю.

— Однажды я видел его в бою, на расстоянии, — сказал я. — И никогда не забуду этот момент. Одного этого беглого взгляда было достаточно, чтобы поверить в возможность совершенства. В каждом из нас есть частица этого совершенства. Я очень хочу снова увидеть его, увидеть вблизи, познать его, стать им.

Покрытый кровью шлем Торгуна безучастно смотрел на меня.

— Что еще нам остается, брат? — спросил я — Мы строим будущее не для себя, мы создаем империю для других. Эта воинственность, эти восхитительные и ужасные побуждения — все, что у нас есть.

Торгун по-прежнему молчал.

— Будущее будет другим, — сказал я. — Однако, сейчас для нас есть только война. Мы должны жить ею.

Торгун недоверчиво покачал головой.

— Вижу на Чогорисе рождаются не только воины, но и поэты.

Я не мог сказать, смеется ли он надо мной.

— Мы не делаем разницы между ними, — ответил я.

— Еще одна странная традиция, — заметил он.

Затем поднял руку, и я услышал шипение отмыкаемых замков шлема. Торгун снял его и прикрепил магнитными зажимами к доспеху.

Как только мы встретились взглядами, стало легче понимать друг друга. Не думаю, что мои слова смогли убедить его.

— Я сражаюсь не так, как ты, Шибан, — сказал он. — Возможно, я даже сражаюсь не за то же, что и ты. Но мы оба из Пятого Легиона. Мы должны найти общий язык.

Торгун посмотрел вверх, мимо меня и на север.

Там был он. Там он сражался.

— Мы должны быть на передовой штурма, уже сейчас, — сказал Торгун. — Как быстро твои братья будут готовы?

— Они всегда готовы, — ответил я.

— Тогда мы двинемся вместе, — произнес Торгун с мрачным выражением лица, — в тесном взаимодействии, но я не буду задерживать тебя.

В лучах единственного утреннего солнца его кожа выглядела темнее, чем обычно, почти как у одного из нас. Он уже во многом уступил. Я ценил это.

— Мы найдем его, брат, — пообещал он. — Если это нужно сделать, то так тому и быть.

V. ТАРГУТАЙ ЕСУГЭЙ

Решение бежать на Алтак было неудачным. Если бы я остался в горах, то у меня был определенный шанс ускользнуть от преследователей. На равнине это было невозможно.

Иногда я задумываюсь, почему принял это решение. Конечно, я был ребенком, но не глупцом, и знал, что лесистые долины давали лучший шанс сбежать от киданей, даже если этот шанс все равно был мизерным.

Возможно, мне было суждено сделать этот выбор. Но мне не нравится само понятие «судьба», сама мысль, что наши действия предопределены высшими силами, что наши поступки совершаются, как в театре теней, ради их забавы. Более всего мне не нравится мысль, что будущее предрешено, убегая от нас четкими линиями, которым мы вынуждены следовать, теша себя иллюзией о высшей воле.

Ничто из того, что я узнал с момента моего восхождения, не убедило меня, что я неправ в своих размышлениях об этом. Я познал сокровенные принципы вселенной и долгие, утомительные игры бессмертных, но я сохраняю веру в возможность выбора.

Мы творцы своих поступков. Когда приходят испытания, мы можем пойти разными путями: можем победить или же проиграть, и вселенной все равно.

Я не думаю, что это судьба увела меня с Улаава в пустынные просторы Алтака. Я думаю, что принял неверное решение, основанное на страхе.

И не виню себя за это. Все мы, даже самые могучие и возвышенные, можем совершить подобные ошибки.

Некоторое время я был быстрее. Оказавшиеся в горах кидани носили стальные пластинчатые доспехи поверх кожаных жилетов. Я слышал на бегу лязг их шарнирных наручей и знал, что воины устанут быстрее меня.

Я направился на юг, несясь изо всех сил из тени высокогорья на открытые равнины. Земля под ногами была сухой и твердой. Ветер был по-рассветному свеж, прохладен и умерен.

Передо мной ничего не было. Алтак был слегка холмистым, как океан зелени, но здесь не было глубоких лощин, способных спрятать меня. На равнинах человека или зверя можно было заметить за многие километры. В этом и заключалась моя надежда — я увижу свиту Великого Хана с большой дистанции и смогу добраться до них вовремя.

Я чувствовал, как сбивается дыхание, а обутые в мягкую кожу ноги начинают болеть. Хотя я не ел со вчерашнего дня, по какой-то причине это не сказывалось на моей выносливости. Мне вспомнилось видение о четырех фигурах и напитке, который они мне дали, и подумал, насколько близким к реальности оно было. В горле все еще стоял вкус горечи, как у испорченного молока.