Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том I Страница 13

Но сначала это.

— У меня нет времени для твоих бессмысленных ритуалов, Хастур, — заявил Эзекиль. — Мне еще нужно подготовить роту.

— Как и всем нам, — ответил Сеян. — Но ты останешься.

Эзекиль вздохнул и согласно кивнул.

— Ладно, только быстрее.

Для их встречи Сеян выбрал редко посещаемую наблюдательную палубу в задней секции корабля. За кристафлексовым куполом полыхали яркие остаточные следы плазменных штормов, а на полированном полу террацо плясали ветвящиеся отблески молний. На стенах отсека не было украшений, хотя на них были выцарапаны хтонийские гексы убийств, не самые лучшие примеры стихов и ужасные изображения поверженных пришельцев.

В сердце зала звездным светом блестело глубокое озерцо со свежей водой, казавшееся кроваво-красным из-за раздувшегося красного солнца системы.

— Даже луна не в той фазе, — изрек Эзекиль, глядя на темное отражение Горро в зеркально-гладких водах.

— Да, но и так сойдет, — ответил Сеян.

— Юстаеринцы будут сражаться вместе с Императором, — сказал Эзекиль, найдя последнее возражение против церемонии, в которой не особо любил участвовать. — И я не хочу, чтобы нас затмила та золотая солдатня.

— После Ордони мы регулярно проводим этот ритуал, — заметил Тарик, преклоняя колени, чтобы положить свой сверкающий серебром знак серповидной луны возле медальона Аксиманда в форме половины луны. — Он помогает нам оставаться честными. Помните Терентия.

— Мне не нужно напоминать о честности, — отрезал Эзекиль, но также опустился на колени и положил свой медальон ложи. — Терентий был изменником. Мы не такие, как он.

— И только благодаря постоянной бдительности мы таковыми и останемся, — сказал Сеян, тем самым оборвав споры. Он положил свой знак полумесяца рядом с символами братьев. — Легион смотрит на нас. Куда мы, туда и он. Вот наше предназначение.

Сеян вместе с братьями из Морниваля достали мечи. XIII легион предпочитал короткие колющие гладии, но сыны Луперкаля носили боевые клинки с длинными рукоятями, которыми можно было управляться одной рукой или беспощадно рубить с двух.

— Кто мы? — спросил Сеян.

— Мы — Лунные Волки, — хором ответили остальные.

— Кроме этого, — произнес Сеян, едва не сорвавшись на рык.

— Мы — Морниваль.

— Связанные светом луны, — проревел Сеян. — Скованные узами, разорвать которые может лишь смерть.

— Мы убиваем за живых, — выкрикнул Эзекиль.

— Мы убиваем за мертвых! — прокричали они в унисон.

Опустив мечи, каждый воин приставил острие меча к горжету стоявшего слева воина.

Сеян почувствовал меч Эзекиля у шеи, приложив свой клинок к горлу Аксиманда, который в свою очередь поднес свое оружие к шее Тарика. Наконец, Тарик опустил меч на Эзекиля, ухмыльнувшись от того, что обнажает оружие против Первого капитана.

— У вас есть Наказания?

Воины протянули сложенные листки клятвенной бумаги, обычно использовавшейся для записи целей, которые предстояло выполнить в бою. Подобные клятвы крепились к доспехам воинов — открытое заявление об их боевых намерениях.

Каждый брат Морниваля написал на своей бумажке, но вместо деяний чести они выбрали наказание за неудачу. Это были Клятвы Наказания, которые Сеян ввел после войны в скоплении Ордони против изменника Ватала Геррона Терентия.

Вначале братья воспротивились идее, заявив, что угрозы наказания претят их гордости, но Сеян настоял, сказав: «Мы придерживаемся сущностной и неизменной добродетели легионов в их рациональной оценке и порицании зла. Мы наделяем примархов божественными качествами, а также моральными и рациональными чертами, делающими их справедливыми и мудрыми. Мы упрощаем сущность галактики, веря в то, что существует нерушимая стена между добром и злом. Урок Терентия состоит в том, что граница между добром и злом слишком тонкая. Любой может пересечь ее в исключительных обстоятельствах, включая нас самих. Считая, будто мы не можем пасть перед злом, мы тем самым делаем себя более уязвимыми к тому, что может привести к подобному исходу».

Поэтому они нехотя согласились.

Сеян протянул свой шлем, поперечным гребнем вниз. Его листок с наказанием был уже внутри, три других воина бросили свои наказания туда же. Затем каждый брат потянулся внутрь и выбрал случайную бумажку. Аксиманд и Эзекиль закрепили свои на поясах. Тарик вложил бумажку в кожаную петлю на ножнах.

В одном из древних текстов времен Объединения Сеян прочел о традиции, когда выкрашенные охрой воины Сарапиона перед сражением придумывали наказания и бросали их в большое железное горнило. Каждый воин проходил мимо него и вытягивал наказание, которому его подвергнут, если он подведет короля. Никто не знал, какое наказание ему досталось, поэтому не один воин не придумывал более легкого наказания, не боясь получить такое же для себя.

К тому времени, как будут запущены десантные капсулы, все братья Морниваля скрепят воском свои Клятвы Наказания в потайных местах доспехов.

За все те годы, что прошли после написания первого наказания, их ни разу не читали.

И никто не прочтет, подумал Сеян.

Клятвы Момента были даны, «Грозовые птицы» покинули взлетные палубы. Лунные Волки летели к Горро. Десятки тысяч десантных капсул и боевых кораблей неслись к поверхности, готовые выдолбить мусорный мир изнутри.

Горро ждала мучительная смерть.

Неизвестная Механикум технология полей связывала многослойные глубины Горро в одно целое, и благодаря той же технологии делала его неуязвимым для бомбардировки.

Макропушки, способные сравнять с землей целые города, едва оцарапывали его ржавую поверхность. Магма-бомбы и ускорители масс, обладавшие мощью раскалывать континенты, взрывались в атмосфере. Смертоносная радиация разрушительных боеголовок рассеивалась в пустоте, полураспад, который обычно шёл десятки тысяч лет, происходил за считанные часы.

Луперкаль наблюдал, как его воины идут в бой, с золотого мостика корабля своего отца. Ему хотелось пойти в первой волне атаки, первому ступить на чужацкую поверхность Горро. Волк пепла и огня, обрушивающийся на мир, подобно мстительному богу-разрушителю.

Разрушитель? Нет, никогда.

— Ты бы хотел сейчас быть с ними? — спросил Император.

Хорус, не отворачиваясь от обзорного шлюза, кивнул.

— Я не понимаю, — произнес Хорус, ощутив за спиной могучее присутствие отца.

— Чего ты не понимаешь?

— Почему ты не отпустил меня с сынами, — сказал Хорус.

— Ты всегда стремишься быть первым?

— Разве это плохо?

— Конечно, нет, но ты нужен мне в другом месте.

— Здесь? — сказал Хорус, не сумев скрыть разочарование. — Чем я буду здесь полезен?

Император рассмеялся.

— Ты думаешь, что будешь наблюдать за гибелью монстра отсюда?

Хорус повернулся к Императору, и только теперь увидел, что его отец облачен для войны, огромный и величественный в золотых доспехах с орлиными крыльями и бронзовым кольчужным плащом. Обнаженный меч из вороненой стали потрескивал от мощных психических энергий. Возле него с оружием наготове стояли кустодии.

На крупнейшем телепортационном устройстве из всех, которые видел Хорус.

— Полагаю, ты называешь это острием копья? — произнес Император.

Часть вторая

Разум — место само по себе. И из рая может сделать ад, а из ада — рай.

Слепой поэт Кэрлундайн

Сияние света, вихревое чувство перемещения и мир распался на части. Нет ощущения движения, лишь могущественное течение времени. Фосфорно-яркий свет погас в глазах Хоруса, и на смену ему пришло угольное свечение домны ненасытных мастерских и вулканических трещин.

Мостик флагмана Императора исчез.

Вместо него возник образ из его юности.

Хтония из железа и грязи.

Хорус исследовал самые глубины приемного родного мира, куда ниже глубочайших рудных шахт, где обитали лишь безумцы да калеки, дожидаясь своей смерти. Он даже отважился пройти под истекающими влагой трупными ямами, прокрадываясь мимо завывающих убийц-гаруспиков с разделочными ножами и плащами из внутренностей.

Хтония представляла собой перенаселенные трущобы, где на каждом повороте ждали невообразимые ужасы, а вызывающие клаустрофобию туннели озарялись пульсирующим светом магматических разломов. Загустевшие от пепла токсичные миазмы лезли в легкие, затуманивали зрение и порочили душу.

Такой она была. Прогнувшиеся потолки, поддерживаемые проржавелыми балками, зарешеченные лампы, плевавшиеся судорожным светом и чадящие серным дымом.