Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка Страница 15

Здесь — хорошо.

Я обожаю трущобы. Это — мое. В любом городе.

Убрать жару и влагу — и вот он, угрюмый Обводный канал с собачьим трупом, трущимся о мокрый камень набережной, вот они — зачуханные узкие дворики и помойки возле Сенной, вот они — дома-«корабли» советских питерских окраин.

Везде человек моего склада может почувствовать себя как дома.

Я люблю этот город. Не всегда понимаю, за что — но люблю.

Город-загадка.

«Шан», первый иероглиф в названии города, означает «над». «Хай», второй иероглиф, — «море». Город над морем. Красиво звучит. Скалистые берега, крики чаек, гудки кораблей, свежий ветер и что там еще?.. Матросы в белых кителях, якоря на зданиях и мостах, береговые орудия, пляжи, пусть даже и каменистые… Ничего этого в Шанхае нет. На подлете к городу из окна самолета можно увидеть краешек Восточного моря, но потом — разворот на посадку, всепроникающее солнце, бетонная сковорода аэродрома, автобус до терминала, таможня с непременными «Подмосковными вечерами» по трансляции, скоростной поезд до города… А в городе — все тот же горячий бетон домов и автострад, пыль строек, гарь машин, дым жаровен на улицах, вонь от мусорных куч на тротуарах, редкие, с кривыми обрубками веток деревья… Стойкими оловянными солдатиками стоят под эстакадами серые от пыли кусты. Из-за опутанных колючей проволокой заборов жилых блоков выглядывают пальмы и кипарисы.

Зелень в городе удивительно жесткая, листья, будто из пластика, не облетают даже зимой. Одно исключение — высаженные вдоль улиц платаны, с широкими, похожими на кленовые листьями. Они начинают опадать уже в сентябре, а к декабрю деревья уже совершенно голые, и их опустевшие ветви трудолюбиво обрезают отряды людей-муравьев в синих спецовках.

Шанхай, Шанхай...

Конечно, и Нью-Йорк, и Стамбул — города-контрасты, кто же спорит с классикой.

Но Шанхай...

Высотные здания с охраной, подземными стоянками и подсвеченными фонтанами. Через дорогу — лачуги из невообразимого строительного мусора, где между домами иногда не больше метра и где даже в самый яркий день сумрачно и сыро. Дома утыканы бамбуковыми, реже — алюминиевыми шестами. С них свисают простыни, пижамы, полотенца, футболки и нижнее белье. Белье висит и просто на веревках, часто поперек тротуара, так что надо подныривать под него, чтобы пройти. Немец Лас, со свойственной фрицам обстоятельностью в выводах, как-то заметил: «По крайней мере, это говорит об их чистоплотности — стираются и сушатся они постоянно...»

Огромный мегаполис. Шумный, приветливый, безопасный. Наверху бурлит жизнь, но в самой толще сохраняется тихий, провинциальный уклад жизни.

Улица Нанкин, туристическая, центральная — вечером, в начале одиннадцатого, уже пуста, даже по пятницам и субботам. Район баров и клубов не в счет, это для местных богатеев — их, правда, все больше и больше, да пришлых лаоваев. Стыдливые проститутки прогуливаются вдоль ограды ночного клуба.

Громкое, заполошное утро и сонный, ленивый, тягучий кисель полдня.

Школьники и студенты спят посреди урока за партами. Спят на рабочих местах продавцы. Спит за мониторами офисный планктон.

По улицам лениво шаркают кроссовки, тапки и шлепанцы.

Поперек тротуара припаркован мопед, его равнодушно обходят, и никто, кроме меня, не пытается скрутить ему зеркальце или хотя бы пнуть.

Дюжина садовых рабочих, на корточках. Один достает из лотка рассаду, передает ее второму, тот — третьему, далее по цепочке — последнему. Сажают.

Пенсионеры танцуют в парке один и тот же танец под музыку из трех магнитофонов: все мелодии разные, но звучат одновременно.

Уйгур одиноко жарит шашлычки посреди ночной улицы, но мясо лишь прикрытие — у него можно приобрести совершенно убойный гаш.

Запах жареного тофу, похожий на вонь от гнилых зубов, смешанную с похмельным выхлопом. И всегда к продавцу этого тофу — очередь.

Гул надземного метро и гудки судов на реке. Гладь озер и прудов в парках. Ветви ив, листья платанов, стволы пальм. В белесом небе красно-рыжий апельсин южного солнца.

Сферы телебашни, точно выпученные глаза гигантской стрекозы, отражаются в неспокойной воде Хуанпу.

Мототаксист с сигареткой в углу рта, во фрицевском шлеме, караулит пассажиров у выхода из метро.

Последняя модель черной навороченной BMW, вся в наклейках со Снуппи; за рулем сурового вида мужик — лаобань, начальник.

Белое личико и темные глаза красавицы — под розовым зонтиком и в дождь и в солнце; она вышагивает по неровному тротуару вдоль витрин магазинов — на высоких каблуках.

Любопытные взгляды. Улыбки. Добродушные, хитроватые, открытые, смущенные, бесцеремонные, удивленные, даже тупые — но улыбки...

Может, именно за это я их и люблю.

Это не всегда заметно, но я знаю — я люблю.

Страну.

Город.

Людей.

Люблю Ли Мэй. Хотя столько времени уже невозвратимо прошло...

爱情

Любовь

...Прошло несколько дней после моего первого свидания. Тянулись нескончаемые выходные. Наступил долгий, скучный понедельник, пустой и пресный, как вареный рис в плошке. Сменился таким же вторником...

Я ждал среды.

Мы договорились поехать в центр города — Ли Мэй захотела быть моим личным гидом.

Во вторник вечером я снова не знал, чем заняться, как скоротать вечер, ночь и целое утро, прежде чем смогу увидеться со своей — я уже считал Ли Мэй своей — девушкой. Тогда-то и постучался ко мне Лас. Немец вдруг решил принять участие в моей судьбе, обеспокоился не на шутку.

— Здесь я записал свои главные тезисы и наблюдения, — сказал он, выложив на стол пару листков бумаги. — Их на самом деле много больше, опыт позволяет. Но для начала ознакомься с этим, специально для тебя перевел на английский.

Немец поражал меня своей страстью к упорядочиванию всего, что его окружало. Словно стремясь оправдать расхожие стереотипы, Лас дотошно записывал в специальную тетрадь все свои траты, включая сигареты или покупку стаканчика мороженого. Туда же степлером подшивал чеки и квитанции. Если приносил упаковку пива и выпивал четыре банки, а я шесть, то и денег с меня брал именно за шесть.

Как-то я рассказывал ему о попавшем мне в руки в студенческие годы самоучителе эстонского языка — одна из моих подруг была родом из Таллинна, и я решил порадовать ее парой-тройкой фраз; но когда дошел до темы «Разговор на хуторе», не удержался от смеха. Предлагалась ситуация — ночлег путешественников на эстонском хуторе. Утром они спрашивают хозяина: «Сколько с нас за ночлег?» На что хозяин обстоятельно отвечает: «Пятьдесят пять копеек за ночлег и рубль двенадцать за молоко и яйца». Учить язык таких мелочных скупердяев показалось мне смешным, и я бросил затею. Как и эстонка меня потом, но это уже совсем другая история...

Лас снисходительно поглядел на меня сквозь стекла очков: «Вам, русским, лишь бы в камине деньги жечь...»

Ничего плохого в немецкой педантичности я не видел, хотя иногда ее формы были абсурдны. Если у меня порнушные диски валялись на столе и полу беспорядочной россыпью, то Лас собирал их в специальные тематические альбомы. На каждом имелась наклейка — «азиатки», «белые», «групповой секс», «межрасовый секс», «лесби»... На кармашке с диском — бумажка с названием студии, фамилией режиссера, именами актрис, или аннотация в пару фраз.

Перед сном я вспомнил о Ласовских тезисах. Взял бумаги, улегся на кровать. Труд назывался «Жизнь бок обок с китайцами: плюсы и минусы».

Лас с первых строк брал быка за рога.

«Первое.

Начну с негативных сторон жизни среди китайцев. Несомненно, одна из них — самоуверенное и практически полное игнорирование китайцами факта разнообразия жизни и людей в других странах и вообще во всем мире. Как ты сам, наверное, слышал, китайцы считают, что каждая их деревня имеет одной ей присущие особенности, в то время как все иностранцы и их страны одинаковы.

Второе.

Меня всегда раздражает их направленное внимание к деньгам. Вечные вопросы, даже к малознакомому человеку — сколько он получает, сколько стоит его квартира и тому подобное. Все разговоры сводятся к одному: у кого, сколько денег и как бы хоть немного из этих денег заполучить. Отсюда переходим к следующему пункту.

Третье.

Семейные отношения. Как ты помнишь, я чуть не женился на китаянке. Так вот, в пору нашей совместной жизни (у меня в квартире, разумеется! — она быстро съехала со своей арендуемой) моя будущая (слава богу, не состоявшаяся!) теща спросила, не хотим ли мы сбросить немного денег в «общий котел», потому что другая ее дочь хочет купить машину, и вся родня помогает ей финансами. Простите, но какое, на хрен, мне дело до того, что сестра моей невесты покупает машину? К тому же, я знал, что не так давно ее мамаша уже взяла кучу денег якобы на покупку квартиры, и как раз у мужа той самой второй дочери. Тот денег дал, но квартира куплена так и не была: мамаша спустила все подчистую, неудачно сыграв на бирже. Это я к тому, что корни финансовых проблем китайцев — в жадности к деньгам.