Елизавета Дворецкая - Спящее золото, кн. 1: Сокровища Севера Страница 18

Хозяйка отошла с порога, гость шагнул в дом, оставив дверь открытой, и сел на свое обычное место, на край скамьи возле самой двери, где посветлее. Тордис, напротив, забилась в самый темный угол, но не велела закрыть дверь. Она знала, что люди предпочитают разговаривать при свете, и уважала странности своей родни.

– Я сегодня видел сон, – без предисловий начал Эрнольв, Тордис не любила, когда у нее засиживались подолгу. – Мне снился отвратительный мертвец с рогами, бродящий вокруг дома. Я подумал по дороге: наверное, это Халльмунд хочет подать мне какую-то весть из Хель. Наверное, эта весть не из самых добрых?

– А ты носишь рунный полумесяц? – спросила Тордис из своего угла.

Эрнольв кивнул:

– Ношу. Я хотел снять, но… он как-то не снялся.

Вытащив из-под рубахи амулет, Эрнольв покачал его на ладони, не снимая ремешка с шеи. Это было не самое внятное объяснение, но до помраченного рассудка Тордис невнятные доходили гораздо лучше. А эти слова оказались и самыми верными: Эрнольв не раз думал, что полумесяц пора снять, не раз брался за него и пробовал стянуть ремешок, но какая-то неясная сила удерживала его руки, какое-то темное внутреннее чувство мешало. Рассудку не удавалось убедить душу, что брат мертв и связь с ним больше не нужна, невозможна. Он все не верил. И вот – дождался.

– Дай его мне! – Тордис протянула худую длинную руку.

Эрнольв стащил ремешок с шеи и бросил сестре. Золотая звездочка тускло сверкнула в полутьме дома, Тордис ловко поймала ее и сжала в ладони.

– Теперь молчи и не мешай, – сказала она. – Я попытаюсь добраться до Халльмунда.

Добраться до человека, который давно уже во владениях Хель! Такое могла сказать только Тордис. Но только она одна могла и сделать это. Недаром сестра славилась особым умением ворожить о людях, находящихся очень далеко, и разговаривать с предметами, как с людьми.

Сжимая в ладони рунный полумесяц Эрнольва, Тордис уселась на полу поудобнее и закрыла глаза. Некоторое время она сидела молча и не шевелясь, и Эрнольв пристально наблюдал, боясь даже своим дыханием помешать ворожбе. Постепенно лицо Тордис задвигалось, как будто каждый мускул зажил своей особой жизнью и собирался отправиться по какой-то своей, ему одному известной дороге. Губы Тордис зашевелились, она тихо запела. Эрнольв различал лишь непонятные обрывки слов. «Ветер вздымает… Мужи эти – жертва великим богам… По влажным дорогам… Бесятся вихри… В темных пещерах у каменных врат…» От заунывного обрывочного пения волосы шевелились на голове, и Эрнольв, как ни старался, не мог унять внутренней дрожи.

А лицо Тордис все так же жило своей особой жизнью; Эрнольв зачарованно вглядывался и видел, как на миг его черты делаются подобны чертам Халльмунда, потом сходство распадается, будто разбитое камнем отражение в воде, и Тордис хмурится, снова поет, снова подбирает по одной черты ушедшего брата, как рассыпанные на дороге прутья. Так она ворожила всегда: ее дух шел по воздушным тропам вслед за ушедшим, проникал в него, и лицо ее становилось лицом ушедшего. Но сейчас Эрнольв видел, как тяжело ей последовать за Халльмундом – ворожбы не получалось. Да и как тут получиться? Легко ли – в Хель?

И вдруг пение оборвалось. Что-то случилось. Сестра кого-то поймала, сообразил Эрнольв и похолодел от неожиданности и тревоги. Черты Тордис сложились в лицо не Халльмунда, а какого-то совсем другого человека… другого существа. Резкие, острые, немного искаженные судорогой ведуньи, но ясные черты: широкий рот, немного хищная улыбка… Светлые боги, да не тролль ли это? Эрнольв по привычке схватился за то место, где много лет висел амулет, но нашел пустоту, и внутри что-то оборвалось. Он понял главное: Тордис нашла второй полумесяц, но не нашла Халльмунда.

– Росою покрыты влажные тропы… – снова забормотала Тордис.

Черты лица опять ожили, задрожали, и вскоре Эрнольв узнал сестру. Через несколько мгновений она открыла глаза и устремила на брата удивленный, отсутствующий взор.

– Ты нашла… его? – воскликнул Эрнольв, не в силах сдерживать нетерпение.

– Да, я нашла… – пробормотала Тордис. – Нашла.

Она разжала ладонь, как будто лишь сейчас вспомнила об амулете, наклонила голову и стала рассматривать, будто впервые увидела.

– Что там? – расспрашивал Эрнольв. – Где Халльмунд?

– Я не знаю, где Халльмунд, – удивленно ответила Тордис и посмотрела на брата так, как будто до этого они говорили совсем о другом. – Я хотела искать мертвого, но Хель не отдает своих. Я ждала, что рунный полумесяц поможет мне, но он не помог. Я ждала, что амулет остался с мертвым, а он…

– Что – он? – Эрнольв вскочил с места, но опомнился и снова сел. – Что?

– А он ушел к живому, – устало отозвалась Тордис. – Живой снял его с мертвого. И Халльмунда мы не найдем никогда, никогда…

Она сжала голову руками и стала горестно раскачиваться, спрятав лицо под спутанными волосами. Эрнольв сидел на своей скамье, не зная, как отнестись к этому открытию. Кто-то снял амулет с тела Халльмунда? И… и носит? Вот почему сам он не мог набраться решимости снять свою половинку – не пускало слабое притяжение чужого, но живого человека!

– Что же мне теперь делать? – недоуменно воскликнул Эрнольв и умоляюще взглянул на Тордис. Ах, будь в ней хоть чуть-чуть побольше здравого рассудка! – Снять свою половину? Кто бы там ни подобрал полумесяц – он мне не брат, он мне не нужен!

– Можешь снять, – равнодушно и устало бросила Тордис. Теперь она сидела, вяло уронив руки на колени, и смотрела мимо Эрнольва в лес через раскрытую дверь избушки. – Зачем тебе чужой брат? А он пусть носит. Ведь рунный полумесяц и один принесет здоровье и удачу. В нем руны силы. Пусть он владеет. А тебе не надо…

– Да как так – не надо? – возмутился Эрнольв и вскочил, в последний миг сообразив пригнуться, чтобы не удариться головой о низкую кровлю. – Это наше! Это наш родовой амулет, никакие квитты не имеют на него права! Или кто он там, чтобы его тролли взяли!

– Теперь не возьмут, – вяло поправила Тордис. – С ним Тюр и Олгиз. И Манн. Теперь его так просто не возьмешь!

Эрнольв снова сел, бесцельно сжал кулаки, кипя от возмущения. Руна Манн, разрубленная пополам на середине рунной луны, должна охранять братьев из их рода, а вовсе не приносить удачу тому, кто ограбил тело Халльмунда. И рунный полумесяц должен вернуться! У мертвого ничего не возьмешь – но живого можно и нужно заставить вернуть то, что он взял!

– Забирай! – Тордис протянула ему амулет. – Мне не нужно твоего золота. Оно тяжелое.

Эрнольв взял у сестры золотой полумесяц и в нерешительности повертел, не зная, что с ним делать.

– Отдай матери, пусть спрячет, – посоветовала Тордис. – Если его не носить, то связь между половинками будет слабеть и совсем прекратится. И уходи. Я от тебя устала.

С этими словами Тордис улеглась на пол прямо там, где сидела, закрыла лицо волосами и затихла. А Эрнольв все стоял возле порога. Она права: если не носить одну из половинок, то связь между ними ослабеет и пропадет. И будущие поколения рода не получат амулета, охраняющего братьев. Да и второй половинки не получат. Как ее искать? Как найти кусочек золота размером с половину березового листочка на чужом полуострове, среди десятков тысяч чужих людей?

– Послушай, Тордис, – позвал Эрнольв. Она не ответила, но он продолжал: – А если я буду носить свою половину, они по-старому будут тянуться друг к другу?

– Живое всегда бежит от мертвого и тянется к живому, – вялым голосом ответила из-под волос Тордис. – Я же тебе сказала: уходи, я устала.

Эрнольв шагнул через порог. Жмурясь от дневного света, слишком яркого после полутьмы домика, он опять надел ремешок на шею и сунул золотой полумесяц под рубаху.

Для рода Стролингов настали невеселые времена. Вот уже десять дней по округе ходили разговоры о мертвеце. И если бы только разговоры! Ходил и сам мертвец. Его видели в разных местах, в сумерках и на рассвете, ночами он бродил вокруг усадеб и дворов, стучал в двери, тряс столбы. С приближением вечера люди прятались по домам, разводили огонь и жались друг к другу, обложившись самыми разными амулетами, от древних мечей до стеблей чертополоха. Пастухи отказывались ночевать со стадами на пастбищах.

Рагна-Гейда жадно собирала все слухи о мертвеце, и ее терзало непонятное, но сильное беспокойство, отчасти сходное с угрызениями совести. Хоть потревожили курган ее братья, но их подбил на это Вигмар. Это придумал Вигмар, но… Но сама она, быть может, стала причиной того, что он вечно ищет случая отличиться, посадить в лужу и ее братьев, и всех прочих, например, Модвида и Атли. Пусть между нею и Вигмаром не было сказано ни слова о золоте Гаммаль-Хьерта, но Рагна-Гейда привыкла соотносить все поступки Вигмара с собой и не ошибалась. «Да кто он мне? – с мучительной досадой рассуждала она по ночам, не в силах заснуть. – Разве я просила об этом, требовала каких-то подвигов? Он сам все это придумал. У него вечно колючка в башмаке – нет покоя. А я чем виновата, если он сумасшедший?» Но спокойнее от этих бессвязных рассуждений не становилось. «Похоже на то, что наша девушка влюбилась! – зевая, рассуждали по утрам служанки. – Всю ночь не спит, все ворочается!» И Рагна-Гейда не знала, сердиться или смеяться.