Дэн Абнетт - Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II Страница 18

— Смотрите! — воскликнул Люций. — Он восстанавливается. Надо усилить натиск.

Фабий с академическим интересом перевел взгляд с лица Фулгрима на его исцеляющуюся ногу, а Каэсорон и Вайросеан взялись за пыточные инструменты. Боевые капитаны, встав с обеих сторон от стола, немедленно пустили в ход выбранные устройства. Каэсорон плоскими щипцами расплющивал костяшки пальцев, а Вайросеан орудовал специальным рубанком, при каждом движении сдирая с груди Фулгрима длинные полоски кожи.

— Ах, — усмехнулся Фулгрим. — Вот уж поистине тяжелое бремя счастья можно снять только страданием…

Запах крови Фулгрима ударил Люцию в нос, и он задумался, воспользоваться шилом или топором. Но взгляд на лицо Фулгрима его остановил. Действия Каэсорона и Вайросеана повергли бы в безумие любого смертного, а Фулгрим, похоже, наслаждался происходящим.

Их взгляды встретились.

— Давай, Люций, — сказал Фулгрим, — бери какое-нибудь приспособление Фабия. Пусть моя плоть кричит!

Люций, покачав головой и опасаясь, что может выполнить пожелание Фулгрима, скрестил руки на груди.

— Не хочешь? — усмехнулся Фулгрим. — В отличие от этих глупцов, ты знаешь, что уступка соблазну впоследствии заставит раскаиваться.

— Это верно, но я полагаю, что существо, сумевшее завладеть телом Фулгрима, сумеет вытерпеть любую боль без каких-либо последствий.

— Как ты проницателен, сын мой. Должен признать, это… довольно забавно, но боль доставляет мне всего лишь небольшое раздражение. По крайней мере, та боль, которую вы способны причинить.

Каэсорон приостановил свои усилия и посмотрел на Фабия:

— Он говорит правду?

Фабий, обогнув стол, с растущим недоумением принялся изучать биоритмы Фулгрима. Люций не обладал знаниями апотекария, но даже ему стало ясно, что с тем же успехом они могли декламировать стихи, стоя вокруг связанного примарха.

Вайросеан отшвырнул свой рубанок и при этом разбил стеклянный цилиндр, стоявший на полке в затененной нише. Ядовитая жидкость хлынула на пол и задымилась, а вместе с ней вывалился и пучок каких-то пульсирующих органов, пересаженных на фрагмент человеческой плоти. Что бы это ни было, уже через пару мгновений их конвульсии прекратились.

Фабий, бросившись на колени рядом с блестящими останками, кинул на Вайросеана убийственный взгляд.

Марий проигнорировал гнев апотекария. Он приподнял руками голову Фулгрима и сам наклонился, будто для поцелуя, а вместо этого ударил Фулгрима затылком о раму и испустил рев, исполненный яростной печали, заставив вздрогнуть Люция и Каэсорона.

Рев эхом раскатился по залу, как будто над их головами пролетела «Грозовая птица». Акустическая волна разбила все стеклянные предметы, и их осколки со звоном осыпались на плиточный пол.

— Ты порождение зла! — вскричал Вайросеан. — Изыди, или я оторву голову от этого тела. Пусть лучше мой примарх погибнет, чем я позволю тебе еще хоть мгновение владеть его телом!

Люций еще не сумел оправиться после звукового удара, а Фабий уже набросился на Вайросеана и оттащил его от Фулгрима.

— Идиот! — завопил Фабий. — Твой бездумный гнев разрушил плоды многих месяцев моей работы!

Вайросеан стряхнул с себя разъяренного апотекария и уже поднял кулак, чтобы превратить его череп в кровавую мешанину костей.

— Марий! — крикнул Фулгрим. — Остановись!

Десятилетиями лелеемая преданность лишила Вайросеана возможности двигаться, а Люций тотчас вспомнил о стальной хватке, присущей примархам. Даже он сам, не слишком уважающий любую власть, оторопел от окрика Фулгрима.

— Ты называешь меня порождением зла, но как ты определяешь, что есть добро, а что — зло? Разве это не произвольные понятия, выдуманные человеком для оправдания своих поступков? — продолжил Фулгрим. — Подумай о том, как измеряется добро и зло, и ты поймешь, что я, тот в кого я превращаюсь, есть существо совершенной красоты. Воплощение добра.

Люций подошел к стальному столу и посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова имеют смысл на уровне, еще недоступном его пониманию, но от которого может зависеть его будущее. Подняв шило с длинным загнутым концом, он погрузил его в грудь примарха сквозь не до конца заживший шрам. Фулгрим поморщился, когда металл проник в его плоть, но Люций снова не мог определить, каким ощущением вызвана гримаса примарха.

— Во что же ты превращаешься? — спросил он.

— Вопрос задан неверно, — ответил Фулгрим, и Люций стал дюйм за дюймом проталкивать шило глубже.

— А как будет правильно?

Марий и Юлий подошли ближе, а Фабий продолжал сыпать проклятиями по поводу растраченных усилий, разглядывая растекающиеся лужицы и дымящиеся осколки под ногами.

— Правильнее будет спросить, к чему стремится наша Вселенная. А на это можно ответить только после того, как вы поймете, откуда мы произошли.

Марий, следуя примеру Люция, выбрал себе инструмент из коллекции Фабия. Он повертел в руке устройство, формой напоминающее бутон, потом покрутил винтовую рукоятку и увидел, что металлические лепестки стали постепенно расходиться в стороны. Удовлетворенно кивнув, он вернул инструменту первоначальную форму, подошел к столу и сунул инструмент в промежность примарха.

— Мы произошли с Терры, — сказал Марий. — Ты это имел в виду?

Фулгрим снисходительно улыбнулся.

— Нет, Марий. Я хотел услышать, что было раньше. Настолько раньше, насколько это возможно.

Марий пожал плечами и несколькими толчками ввел устройство глубже в тело Фулгрима, а Юлий взял из набора несколько серебряных штырей, коротких и длинных, но одинаково заостренных с одного конца. Один за другим он проткнул тело Фулгрима семью штырями, выстроив их в линию от макушки до паха. По его уверенным движениям стало понятно, что Каэсорон не новичок в работе с этими иглами. Люцию показалось, что его выбор слишком безыскусен по сравнению с инструментами его товарищей, но ведь и сам он решил предпочесть простое шило, и очередным ударом загнал его еще глубже в неизвестные внутренние органы нечеловеческого тела Фулгрима.

За действиями Каэсорона Фулгрим наблюдал с гордостью наставника, следящего, как его ученик без подсказок ведет бой. Как только Каэсорон выпрямился, примарх покачал головой.

— Положение иглы в чакре свадхистана не совсем верное, Юлий. Возможно, это из-за внедрения инструмента Мария. Немного выше было бы правильнее.

Каэсорон снова нагнулся, убедился в правоте замечания Фулгрима и переставил иглу. Не считая нужным благодарить за подсказку, он собрал медные провода, тянувшиеся от штырей, и подсоединил их к разъемам генератора. После щелчка выключателя зал наполнился низким гулом, а от проводов посыпались искры высокого напряжения.

У Фулгрима щелкнули сжатые челюсти, и в омутах его черных глаз заплясали плененные молнии. Потом потемнела кожа, и Люций ощутил электрический запах сжигаемого изнутри тела.

Даже испытывая боль, достаточную, чтобы прервать жизнь тысячи смертных, Фулгрим продолжал говорить:

— Эта Вселенная зарождалась в элементарной простоте, распространяясь так быстро, что скорость эта не поддается определению. В первый, незначительный период своего существования Вселенная стала обителью простейших неустойчивых элементов, которых мы себе даже не в состоянии представить. Но со временем эти элементы стали соединяться в более сложные формы. Частицы становились атомами, атомы — молекулами, пока они не дошли до такой сложности, что начали образовывать первые звезды. Эти новорожденные звезды росли и умирали на протяжении миллионов лет, и взрывы их гибели давали жизнь новым звездам и планетам. Вы и я — это яркие сущности, рожденные из сердца звезд.

— Поэтично. Но какое отношение все это имеет к добру и злу? — спросил Каэсорон, не переставая регулировать ток в серебряных штырях, но невольно заинтригованный.

Люций удивился. Он всегда считал первого капитана обычным воином, который интересуется исключительно воплощением своих желаний и способами причинения боли противникам.

— Я к этому и иду, — заверил его Фулгрим.

Люцию пришлось напомнить себе, что они тут, вообще-то, собирались пытать примарха, а не слушать лекцию о сущности Вселенной. Он хотел высказать свое замечание, но Фулгрим его опередил.

— Ничто не происходит случайно, — продолжал он. — Все, что появляется на свет, является частью естества Вселенной, результатом ее стремления к усложнению. Ох… да, великолепно, Марий. Поверни винт еще раз! Ну, как я уже говорил, все вещи появляются и соединяются в процессе созидания, в процессе перехода от простейшего организма к высшему разумному существу. При определенных условиях все стремится стать более красивым, более совершенным и более сложным. Так было с самого начала цикла жизни Вселенной, и эта тенденция так же неизбежна, как и неизменна.