Сергей Волков - Чингисхан. Книга 2. Чужие земли Страница 23

Молчу.

Она расценивает мое молчание как немое согласие, отвинчивает колпачок, переворачивает его, превратив в крохотный стаканчик, наливает и передает фляжку мне.

— За наше неожиданное и взаимоприятное знакомство! — я продеваю руку с фляжкой в полукольцо ее руки, делаю глоток.

Коньяк, наверное, неплохой, но мой сожженный спиртом язык отказывается сообщать свое мнение о качестве напитка.

— А теперь… — она подсаживается ко мне поудобнее, обнимает за плечи.

Мы целуемся. У Ольги холодные, упругие губы. Она оказывается весьма опытной, и уже спустя несколько секунд я понимаю, что завелся.

Поцелуй заканчивается. Княгиня улыбается.

— Я вам нравлюсь?

— Вы очень красивая.

— Всегда хотела быть самой красивой из всех женщин и чтобы все мужчины любили только меня одну — и вот надо же! Мое желание сбылось! — Ольга заливается смехом. — Теперь я самая красивая, а также единственная женщина тут! Наверное, я попала в рай.

— Майор Бейкоп уверен, что это ад…

Она перебивает:

— Майор Бейкоп — глупый человек, сноб и мизантроп.

— Мне он таким не показался.

— Вы еще слишком молоды и наивны. Вам кажется, будто жизнь разнообразна и бесконечна, но это не так! Жизнь состоит из постоянных повторений. Каждый день одно и то же. Каждая неделя, каждый год. Одни и те же люди… Да! Даже если они меняются, они все равно одинаковые. Одни и те же ошибки, те же разочарования, та же боль, та же любовь, даже чувства все время одни и те же. Пока ты молод, кажется, будто следующий день несет в себе что-то… — Ольга задумывается и ее лицо становится грустным. — Артем Владимирович следующий день ничего не несет. Понимаете? Жизнь там, княгиня махнула рукой в сторону горного хребта, — ничем не отличается от жизни здесь, только там мы стареем, болеем и умираем, а здесь нет. Здесь нет ничего того, что мучает нас только… радость.

— В чем радость?

Ольга встает, делает несколько шагов к костру. За деревьями раздается взрыв хохота — там Нефедов рассказывает офицерам похабные анекдоты.

— Здесь мы как боги.

— Я не заметил…

— Мы вечно молоды, сильны, бессмертны. Мы можем делать все, что захочется…

— А какой в этом смысл?

— А в чем есть смысл? У вас был смысл?

— Был.

— Я же говорю… Вы слишком молоды. Поэтому вам казалось, что в вашей жизни есть смысл.

— Там я мог что-то делать, чего-то добиваться, получать результаты.

— И что? Допустим, вы что-то делали. Допустим даже, что это было чем-то прекрасным и великим. Какой же в этом смысл, если вы потом все равно умрете?

— Есть люди, которые делают что-то, о чем помнят веками.

— Да, да, да, да, да… Помнят веками. И что? Вам то что от этого? Вы уже умерли. Прах. Тлен. Вас нет. Вам все равно, помнят о вас или нет.

— Мне не все равно.

— Тогда вы глупец.

— А вы запутались в своей бесконечной жизни.

— У меня был выход? — устало спрашивает княгиня.

Я задумываюсь. Действительно, какой у них был выход?

— Вы пытались отсюда выбраться?

— Зачем? — с неподдельным удивлением вскрикивает Ольга.

— Да, это был глупый вопрос…

Она умолкает, лезет в карман кожанки, достает плоскую коробочку.

— Что это? — спрашиваю, чтобы как-то заполнить паузу.

— Кокаин… — Она тонкими пальцами берет из коробочки шепотку белого порошка, вдыхает одной ноздрей, потом другой. — Не хочешь?

— Нет, спасибо.

— В этой бездонной коробочке он никогда не кончается, — Ольга убирает коробочку, усмехается. — Я несколько раз пыталась выбросить его, но каждый раз находила тут же в кармане.

Я не знаю, о чем еще говорить. Хочется спать, да и княгиня меня здорово утомляет. Даже не так, она заставляет меня думать о Телли. Заставляет злиться на то, что я провожу время не с ней. Что я вынужден сидеть здесь, с этой пьяной и безумной женщиной, встречать ее каждый день, день за днем… Если бы здесь была Телли — хотел бы я выбраться из этого хроноспазма? Или нет? Или в этом случае проклятое место тоже стало бы раем для меня? Но можно ли любить вечно, если ничего не происходит? Можно ли тут не сойти с ума?

— Однажды… — внезапно начинает говорить Ольга, — я подняла роту китайцев — у них лагерь за рекой, ближе к горам — и истребила все племя до последнего ребенка.

— Для чего?

— От скуки.

— Значит вам все-таки скучно?

— Иногда…

— Вы кого-нибудь любите?

— Здесь это невозможно.

— Почему?

— Потому что я уже сотню лет вижу одних и тех же людей, — с грустью произносит Ольга и тут же оборачивается ко мне.

— Но ты… Ты тут новенький, — Ольга улыбается. — И ты мне нравишься.

— Я не об этом, — усмехаюсь я.

— А я об этом…

Ольга садится рядом и обвивает мою шею руками.

— Я могла бы полюбить тебя, стать твоей, отдаться тебе полностью. Позволить победить меня, сделать своей рабыней…

— Действительно? — с какой-то неприятной для самого себя холодностью спрашиваю я.

— Возьми меня. Полюби меня. Полюби меня так крепко и горячо, как только можно и даже больше, сильнее этого. Дай мне полюбить тебя, больше жизни и смерти! Сделай меня счастливой и наполни мою жизнь…

— Смыслом? — еще более ехидно спрашиваю я.

— Да. Да, мой мальчик, смыслом.

— Но в жизни нет смысла, — резко обрубаю я. — И каждый следующий день ничего не несет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Три ящика динамита

Трава Колизея шелестит под ногами. Разумеется, арена настоящего Колизея усыпана песком и находится в Риме. А в долине Неш Колизеем называют почти круглый лог между трех холмов. Их склоны образуют некое подобие амфитеатра. Сейчас там полно зрителей. Пришли все — и афганцы из разных эпох, и скифы, и македоняне, и грязные кушаны с нечесаными волосами, и дисциплинированные китайцы в темно-зеленой форме. И, конечно же, монголы. Конечно же, потому что один из двух сегодняшних поединщиков — багатур Кобдо, нукер из войска царевича Джагатая. Монголы оказались в долине, обшаривая окрестные горы в поисках сына Хорезм-шаха Мухаммеда Второго Джелал-ад-Дина, непримиримого врага Чингисхана. Это было давно, в начале тринадцатого века.

Кобдо выше меня ростом, шире в плечах. Движениями и статью он напоминает медведя. Очень быстрого, сильного и опытного в схватках медведя, закованного в наборный цзиньский панцирь.

Второй боец, противник монгольского багатура — я. Так захотела княгиня Ольга. Она вместе со своей свитой расположись на камнях, специально принесенных из-за холмов. Где-то там, среди господ офицеров, находится и Нефедов. Он странам образом сошелся с этой компанией, мгновенно став для них своим человеком. Меня это удивляет — что общего может быть у советского профессора и недобитых белогвардейцев? Впрочем, сейчас мне не до размышлений на отстраненные темы. Кобдо уже вышел на средину травяной арены и зрители приветствуют его восторженными криками. Он явный фаворит сегодняшнего поединка. Не знаю, как Ольга заставила монгола участвовать в этом. Мне же был попросту поставлен ультиматум: или я сражаюсь, или каждый день меня станут подвергать одной из самых жестоких китайских казней: перепиливать переносицу продетым в ноздри конским волосом. В случае моей победы Ольга обещала оставить меня в покое. В случае же весьма вероятного поражения я остаюсь у «ее престола».

Я вооружен шашкой, честной казачьей шашкой, врученной мне перед боем есаулом. Махандская рубаха, штаны, сапоги да фигурка коня на груди — вот и вся моя экипировка. Кобдо подготовлен к поединку гораздо серьезнее. Помимо наборного панциря, наплечников, наручей, широкой кожаной юбки, расшитой железными пластинами и чашеобразного шлема с наносником, он надел на левую руку выпуклый медный щит с изображением Ока Тенгри. В правой руке монгол сжимает палицу — железный шар на длинной рукояти. Во времена Чингисхана такие палицы наряду с прямыми широкими мечами были излюбленным оружием монголов.

Понятно, что шансов у меня никаких. Но так уж устроен мир, что кто-то всегда лучше подготовлен, лучше оснащен, предупрежден, обучен. Если бы мы, к примеру, стрелялись — тогда преимущество оказалось бы на моей стороне. Но стрелковые поединки в долине — редкость. Огнестрельное оружие тут является монополией «цивилизованного меньшинства».

— Начинайте! — слышу я голос Ольги.

Кобдо поглубже нахлобучивает шлем и, помахивая палицей, начинает двигаться в мою сторону. Зрители орут. Я иду ему навстречу, держа шашку клинком вниз. Надо побыстрее кончать с этим цирком. Интересно, насколько больно умирать от удара железным шаром по голове? Волнения я не чувствую. Злости на Ольгу, штабс-капитана, Нефедова — тоже.

Я просто устал. Мне хочется выспаться. Лечь — и спать трое суток. Или четверо. Справиться с Ольгой, доказать ей, что я имею право на свою волю в делах и поступках, мне не удалось. Поединок я не выиграю. Значит, остается смириться и жить как указывают обстоятельства.