Грэм Макнилл - Адептус Механикус: Омнибус Страница 23

— Спасибо.

— Это был его меч?

— Нет, его не было среди убитых на Дантиуме.

— Тогда тебе надо лучше бросать свои руны, — раздражённо произнёс Тарикуэль, и в чертах его лица проступила воинская маска. — Жизни эльдар были потеряны в той битве. Теперь ты говоришь, что это оказалось напрасно?

Бьеланна покачала головой. — Ничто и никогда не происходит в само по себе, Тарикуэль, — сказала она, пытаясь объяснить ему сложности влияния на видения пряжи. — На Дантиуме произошло то, что должно было произойти. Это привело нас сюда и без смерти тех людей будущее, которое я хочу создать, никогда не произойдёт.

— Твои слова мимолётны, как варп-паук и столь же иллюзорны.

— Человеческие судьбы столь кратки и переменчивы, что за ними трудно проследить с какой-нибудь реальной точностью.

— Итак, мы снова идём на войну, чтобы исправить потерянное будущее, в котором мы сами не уверены?

— Мы должны, — ответила Бьеланна, собрав руны в украшенной узорами чаше и снова закружив их. Тарикуэль ослепительно быстро вытянул руку и крепко схватил её запястье, провидица поморщилась от боли.

– “Звёздный Клинок” — большой корабль, — сказал он. — И, конечно же, на нём есть места, которые лучше подходят для метания рун, чем храм аспекта?

— Есть, — согласилась Бьеланна, когда воин отпустил руку.

Тарикуэль кивнул на руны в чаше и добрая душа, которой он был, прежде чем сладкая песнь Кхаина позвала его, на мгновение проявила себя.

— То, что мы делаем здесь и в самом деле приближает будущее, которое ты ищешь?

Слёзы хлынули из глаз Бьеланны, когда она представила две пустые кроватки в своих покоях.

— Ещё нет, но приблизит. Должно приблизить.

Макроконтент 07

Он был левиафаном, грандиозной биомеханической структурой, далеко вышедшей за пределы норм естественной эволюции его вида. Его конструкция была необъятной, самоподдерживающейся и превосходящей смехотворный биологический императив: существовать, потреблять, производить потомство. Являться железом и маслом, камнем и сталью — значит обрести неизменность, но если остатки плоти в центре подобных восприятий и знали что-нибудь, так это то, что ничто, созданное руками человека, не бывает неизменным.

Сидя на командном троне и соединённый с машинным сердцем “Сперанцы” с помощью тактильной обратной связи, нейронных соединений и манифольда архимагос Лексель Котов чувствовал дух корабля, который проходил сквозь него, тысячелетнее сердце, ревущее водопад информации, которая вздымалась вокруг потока данных, подобно бурлящей реке света. Даже несмотря на столько точек подключения он осмеливался касаться только самых поверхностных уровней разума ковчега. Немного глубже и он рискует оказаться сметённым могучим великолепием, утонуть в жидких потоках чередуемых данных.

Дух-машина “Сперанцы” оказался на порядки грандиознее, чем любая био-аугметированная сущность, с которой сталкивался архимагос. Он легко мог целиком поглотить его смертный разум и превратить тело в пустую, безмозглую оболочку, которая способна осмыслить своё существование не больше сервитора. Котов однажды рискнул соединить все когнитивные функции своего разума с раненым сердцем мира-кузни, чтобы предотвратить катастрофический отказ реактора, но “Сперанца” затмевала даже тот могучий дух.

Миры-кузни представляли собой кипящие котлы чистой функции, прямо соединённые на грани безрассудства, целые планеты предприятий, доведённые до крайности производством, которое работало только благодаря десяткам тысяч жрецов Марса. “Сперанца” придерживалась то же самой функции, но нескованной неподвижной звёздной географией. Мир-кузня, способный путешествовать среди звёзд, грандиозная машина созидания, способная соперничать с чудесами Золотого Века Технологии.

Обнаружение “Сперанцы” было неожиданным и произошло благодаря случайному проникновению ошибочного кода из её дремлющего ядра-разума в инфомашины верховного храма Котова на мире-кузне Паломар. Сначала он не обратил внимания на бинарную утечку, сочтя её призрачными выбросами давно дезактивированных машин, но, когда инфоциты отыскали глубоко в сетях код с аналогичными характеристиками, картина прояснилась, постепенно открывая нечто невероятное.

Вся мощь аналитиков Котова была пущена в ход и расходящиеся пути просачивающихся данных быстро идентифицировали. И даже тогда никто полностью не смог понять всю значимость обнаруженного нейро-соединёнными жрецами. Только после того, как команды эксплораторов потратили добрую половину столетия, проверяя внешние границы зоны, откуда исходил код, Котов осмелился поверить, что это правда.

Один из легендарных ковчегов Механикус.

Погребённый в стальном фундаменте его мира-кузни тысячи лет.

Говорили, что существует всего лишь несколько таких невероятных судов, и обнаружение неповреждённого было чудом, соперничающим с нахождением полностью функционирующей системы СШК. Ни один из восстановленных блоков данных так и не смог идентифицировать корабль, и это обстоятельство изумило Котова, ибо центральным догматом Механикус было никогда и ничего не удалять. Получалось, что фактически корабль раньше просто не существовал. Сначала Котов решил, что давно умерший экипаж каким-то образом сумел посадить неповреждённым огромный космический левиафан на поверхность планеты, а затем встроил его в металлический слой.

Только когда исследовали большую часть судна, Котов наконец-то понял правду.

Ковчег оказался незавершённым.

Часть корабля требовалось достроить и его никогда не запускали. По неизвестным причинам создатели остановили проект на заключительных этапах и просто включили существующую структуру в увеличивавшийся запутанный клубок промышленности планеты. О судне забыли, и его залы технологических чудес и великих амбиций поглотил развивающийся мир-кузня, не оставив ни одного видимого намёка на первоначальное происхождение.

И так продолжалось многие тысячелетия, пока воля Омниссии не вернула его к свету. Котову нравилось думать, что корабль хотел, чтобы его нашли, что он мечтал о путешествии к звёздам и исполнению цели, ради которой его создали.

Архимагосу потребовалось три века, чтобы демонтировать сооружения, возведённые на погребённом корпусе, и ещё два, чтобы осторожно поднять его в космос при помощи флота подъёмников и гравитационных стабилизаторов. Незавершённые части ковчега достроили на орбитальных платформах, разобранные комплектующие трёх системных мониторов обеспечили необходимые стальные конструкции и недостающие элементы технологий.

Его верфи обладали опытом и нужными схемами СШК, чтобы подготовить корабль к запуску, но возрождение бездействовавшего духа-машины — совсем другое дело. Он проспал века, словно забытый реликт, и Котов знал, что должен напомнить ему о древнем долге продолжить поиск знаний.

Архимагос общался с умирающими мирами-кузнями, успокаивал непокорных титанов и очищал повреждённые инфомашины от исходного скрапкода, но древний дух “Сперанцы” почти уничтожил его. Несмотря на огромный риск для разума, он потянул спящую душу ковчега к жизни, раздувая яркую искру Омниссии, которая лежит в сердце каждой машины, в жгучее пламя восторженного света.

Но столь бурное рождение стоило дорого, все новорождённые боятся покидать место своего одиночества, где они пережили эпохи. Подобно раненому зверю ковчег прокричал мучительный шквал архаичного кода, захлестнув все био-нейронные сети Паламара. Машинные крики перегрузили тщательно сбалансированные регуляторные сети мира-кузни и в мгновение ока превратили планету в руины. Сотни активных зон реакторов за долю секунды достигли критической массы, и последующие взрывы опустошили целые континенты. Невосстановимые библиотеки обратились в пепел, расплавленный шлак или воющие куски кода. Миллионы танков, боевых машин и техники, отчаянно необходимые для бесконечных войн человечества, оказались потеряны в радиоактивном адском шторме.

К тому времени как гнев родившейся “Сперанцы” спал, всё живое на поверхности планеты было мертво, а все уцелевшие кузни получили такую дозу облучения, что можно было забыть об их восстановлении. В производственных десятинах Котова появилась зияющая брешь. И всё же потеря целого мира-кузни оказалась всего лишь небольшой жертвой, потому что древний космический корабль вспомнил себя и свою великолепную функцию. Хотя несколько нижних палуб пропитала загрязнённая пыль, поднятая планетарными радиационными штормами, большинство конструкций избежали сильных повреждений.

Освободив корабль от родной планеты, Котов назвал его “Сперанца”, что означало “надежда” на одном из забытых языков Старой Земли. Ковчегу понравилось имя, и архимагос с отеческой гордостью наблюдал, как необъятный дух-машина вливался в судно, учась и развиваясь с каждым циклом роста.