Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы Страница 29

– Она не живет там. Она живет где ей вздумается или просто – нигде. Я думаю, она так и живет верхом на своем сером чудовище – скачет, скачет…

Ингитора вздохнула. Ей вдруг стало жалко Всадницу Мрака, которая не имеет в мире самого простого, необходимого – жилья, приюта.

– Ничего, она не мерзнет! – утешил ее Торвард. – Ведь она человек только наполовину. Половина крови в ней от инеистого великана. Ты можешь себе представить, чтобы инеистый великан замерз?

Ингитора улыбнулась ему в ответ. А потом опять вздохнула.

– Может быть, и он может замерзнуть, – сказала она. – Кто угодно замерзнет, если останется один.

– Н-да! – обронил он, и Ингитора уже знала, что этот короткий ответ у него обозначает глубокую задумчивость.

Сегодня он был неразговорчив, и Ингитора понимала, что все его мысли сосредоточены на том, что им предстоит. До цели его оставался один шаг, самый последний и самый важный, и даже по тому, какие взгляды он бросал в быстро темнеющее небо на юге и на далекие вершины трех гор, к которым нужно было идти, Ингитора понимала его состояние.

Потом он вдруг оживился, начал бессвязно разговаривать и смеяться; его терзало лихорадочное возбуждение, предстоящая ночь казалась то слишком длинной, то слишком короткой. Он то расспрашивал Ингитору, то принимался сам что-то рассказывать ей, перескакивая с одного на другое; ему хотелось хоть как-нибудь отвлечься от мыслей о том, что нельзя было сделать раньше завтрашнего дня.

А очень подходящее отвлечение находилось совсем рядом, можно сказать, под рукой. Он думал о кургане, но эти мысли сами подталкивали его к мыслям о девушке, потому что его сила одолеть курган бралась из единения с ней, и в нем могучей волной поднималось все то, что не давало ему покоя в эти дни.

Ингитора понимала, что с ним происходит, сочувствовала ему, но и беспокоилась. Она сама же пробудила в нем силы, которых ему раньше не хватало и которые теперь кипели в нем, переливались через край и требовали выхода. И он жаждал дать им выход самой прямой и привычной ему дорогой. Он брал ее за руку, потом обнимал; она отстранялась, отодвигалась, он вроде бы унимался, но потом придвигался к ней снова. Его глаза блестели лихорадочным темным огнем, даже в чертах лица появился какой-то резкий отпечаток. Возле него было жарко, этот жар плавил и растапливал все: осторожность, сознание, твердость; она делалась мягкой и податливой и из последних сил отводила от себя его горячие руки.

– Моя капля меда на вершине деревца… – задыхаясь, шептал он, целовал ей руки, которые она пыталась отнять, тянулся поцеловать в шею. – Ну, что тебе, жалко… От этого еще детей не бывает, я знаю…

– Не сходи с ума! – уговаривала она его, отталкивая, борясь с желанием плакать и смеяться, пытаясь сдержать собственную взбудораженность, но это было таким же бесполезным делом, как гасить солому, возле которой бушует пламя.

– Я уже сошел с ума, и не надо мне ума никакого, мне нужно только тебя, мне так хорошо с тобой! – отвечал зверь бессмысленно-сладким лепетом и касался губами ее щеки, шеи, отчего ее пробирала горячая дрожь, которую он тоже чувствовал и разгорался еще сильнее.

– Я умею чертить руну Исс – хорошее отрезвляющее средство! – пригрозила Ингитора, вспомнив, какое дважды спасительное действие оказала эта руна в свое время на Бергвида. – Но не хочу ее будить: тебе завтра понадобятся силы, и тебе не надо быть замороженным.

– Какое замороженным, я сейчас сгорю! Что ты со мной сделала, я себя не помню!

От него исходил такой мощный поток поглощающего, повелительного влечения, что попытка противиться ему выглядела как противоречие самим животворящим божествам, чьи фигуры обнимают друг друга на серебряной бляшке его пояса. Она пыталась оттолкнуть его, но убеждалась, что оттолкнуть его можно, только если сам он на это согласен. Она отворачивалась, а он обнимал ее сзади и прижимался горячими губами то к виску, то к шее.

– Представляешь, я стих сочинил! – с лихорадочным томлением шептал он, (жаль, что Ингитора не могла в полной мере оценить исключительность этого события). – Самому смешно, никогда в жизни со мной такого не было, я стихов и слушать-то никогда не любил, а тут – помнишь, я тебе обещал по золотому кольцу на каждый палец? – прямо вдруг накатило, само сочинилось! Слушай:

Света вод хотел быВидеть я на деве,Руки белой ХлинныЛьна унизать златом.Ласки многих знал я,Но ослеп от блескаГуб девицы дивной —В их изгибах гибну! 

– Ну, что, ничего? Как по-твоему? – допрашивал он и целовал ее полуотвернутое лицо, настойчиво пытаясь дотянуться до губ.

В четных строках не хватало хендингов, но каждое слово этой полустрофы само казалось Ингиторе сверкающим кольцом из красного золота. Из последних сил она вывернулась из его рук, вскочила, протянула руку ладонью вперед, точно хотела заградить дорогу этим стихам.

– Не смей! – в отчаянии воскликнула она. – Нельзя! Не хочу слушать!

Каждый стих мужчины о женщине – любовное заклинание, о чем бы в нем ни говорилось, а эта виса, где не все созвучия были соблюдены и не все хендинги стояли на местах, казалась такой же сильной и неотразимой, как сам Аск. Облако его горячей бурлящей силы охватывало Ингитору и тянуло к нему, а эти стихи были как золотые оковы, заключившие ее внутри этого облака безо всякой надежды вырваться.

Вместо ответа он схватил ее руку и снова стал целовать, сначала ладонь, потом тыльную сторону; Ингитора пыталась отнять ее, но другой рукой он, стоя на коленях, обхватил ее ноги и притянул к себе, а потом обнял с такой пылкой жадностью, словно не собирался выпускать никогда. И тут Ингитора просто завизжала, потому что это было уже слишком.

– Там еще дальше есть! – заявил он, подняв к ней голову.

– Ни за что! – Ингитора зажала уши руками.

Содержание следующей висы слишком ясно отражалось у него на лице. Благодаря большому опыту она и сама легко могла прикинуть, какие еще слова рифмуются с « девой »; если она что-то такое сейчас услышит, против таких заклинаний вся ее воля будет бессильна!

Стоя на коленях, он доставал лицом как раз до ее груди, и, снизу вверх глядя на нее с горячей нетерпеливой жаждой, был точно какой-то блестящий змей, из пленяющих и губительных объятий которого ей никак не вырваться. Весь он был полон такого сильного, проникающего тепла, словно под его смуглой кожей переливается вместо крови живой, дышащий огонь, и она была прозрачна и беспомощна перед этим потоком.

– По-моему, это уже как раз и называется домогательствами, и вовсе не «самую малость»! – в пылком негодовании воскликнула она. – Ты утверждал, что у тебя для этого не хватит наглости. По-моему, ты себя недооценил! Ты же обещал!

Это было ее последнее средство: напоминать благородному человеку о его обещании значит сомневаться в нем, но сейчас перед ней был зверь – красивый, сильный и опасный.

– Отдай назад! – задыхаясь, в откровенном томлении он умолял вернуть ему обещание. – Отдай, я не могу больше!

– Не отдам! – так же задыхаясь, отвечала она и решительно мотала головой, зная, что в этой борьбе у нее не один противник, а два, и упиралась руками в его плечи, стараясь оттолкнуть. – Не отдам! Пусти! Забыл избушку? Ты ведь клялся, что этого не повторится!

Теперь она действительно рассердилась, и он это понял. Помедлив еще несколько мгновений, он выпустил ее и мягко опрокинулся спиной на землю, показывая полную покорность и безопасность:

– Ну, все! Не буду!

Он запрокинул голову, дыша глубоко и медленно, стараясь успокоиться, и на лице его медленно угасал темный подземный пламень. Ингитора стояла поодаль, глядя на него с настороженностью, точно ждала, не бросится ли зверь опять.

– Ну, не бойся, иди сюда! – Он сел на земле, с усталостью и мольбой глядя на нее, словно ему было плохо, когда она оказывалась дальше, чем в двух шагах. – Больше не буду! Если ты так решительно… Я не могу… Я тебе говорил: с дракой мне не нужно! Самое страшное, на что я однажды был способен…

Он запнулся, и Ингитора тут же уловила колебание в его голосе.

– Ну, так что же? – с выразительной строгостью спросила она. – Еще какой-нибудь «выкуп невинности»? Неужели был случай, когда тебя не прельстили пять марок серебром?

– Ну, не совсем так… – неохотно, одолевая нежелание, выговорил Аск. – Только это… не то, чтобы я ее взял силой. Просто одно время я жил с женщиной, хотя знал, что она меня не любит и не хочет со мной жить.

– Как же так? – еще слегка поддразнивая, спросила Ингитора. Она видела, что он вспомнил что-то очень неприятное и это воспоминание испортило ему настроение и охладило пыл, что было даже очень кстати.