Яцек Дукай - Иные песни Страница 31

После ужина, когда гости разделились, и часть отправилась в зал танцев, а часть — глядеть на выступления оплаченных Лаэтией актеров, акробатов и магои, другая часть разошлась по дворцу, остальные же вышли в сад — эстлос Ануджабар пригласил пана Бербелека на трубочку под луной. Сама луна находилась в полутени, разрезанная светом и темнотой точнехонько между морями, бросала на сад розовый свет, в котором все было более мягким, округлым и скользким. Они уселись на одной из каменных лавок, окружавших площадку с фонтанами. Статуи мужчин, женщин и фантастических какоморфов, из которых под разными углами била вода, были выполнены по канонам навуходоносорова искусства — эллинский натурализм, единые пропорции, эгипетский идеал красоты — в то время, как сам дворец появился еще во времена Химеройса, потом его только обновляли и приспосабливали к новым обычаям. Отсюда, среди всего прочего, и открытый на фронтальный двор атриум, и раздражающая асимметрия плана. Бербелек с Ануджабаром уселись с левой стороны площадки. Перед ними, за серебристой занавесью капель, располагался освещенный тысячами ламп и факелов профиль здания; за спиной — шелест невидимых пальм и акаций, и шум вод близкого Мареотийского озера; над головами же — безоблачное небо, столь густо инкрустированное звездами, что даже и без полумесяца чуть ли не ослепляющее. По аллейкам лениво прогуливалась парочка гампартов.

Доулос принес длинные трубки из горова дерева с каменными с каменными чубуками. Из шкатулки с зельем Кветар выбрал смесь, содержащую четверть гашиша. Они закурили. В сад выходили другие гости, как правило, останавливаясь возле комплекса фонтанов. Пан Бербелек заметил Абеля в окружении нескольких юных гостей. Уже раньше ему бросилась в глаза перемена, трудно отмечаемое в отдельном образе перемещение центра тяжести Формы парня. Например, сейчас: приятели становятся вокруг него так, чтобы все могли видеть его лицо; умолкают, когда он говорит, не перебивают того, на кого он в данный момент смотрит — и это более старшие, выше рожденные мужчины и женщины. Тот оглянулся на проходящего невольника — и даже не успел протянуть руку, как кто-то другой уже подал ему бокал с подноса. Все смеются, когда смеется он. Что-то за этим кроется, что-то произошло — вот только в какой форме он мог бы открыто спросить об этом? И вообще, существует ли такая форма?

— «По крику узнаем мы врага, по молчанию — приятеля», — процитировал эстлос Ануджабар.

— «Наибольшая ложь произносится в тишине», — цитатой на цитату ответил пан Бербелек.

Они сидели, обернувшись в одну и ту же сторону — ноги вытянуты на коротко постриженную траву, оперши трубки на грудь — не глядя один на другого, ночь была посредником в диалоге.

«Народ силен людьми правыми и говорящими правду, ибо каждая ложь требует отказа от собственной морфы, и наиболее совершенные лжецы вскоре забывают, кто они такие».

— «Когда встретятся два лжеца, чья Форма победит: лжеца лучшего или худшего?»

— «Завоевав город, Ксеркс приказал казнить всех уцелевших обитателей, ибо те закрыли перед ним ворота и сопротивлялись, хотя ранее клялись в верности. Тогда начали выступать очередные побежденные, клянясь, будто они желали выполнить присягу, но ничего не могли сделать против большинства. Ксеркс спросил у тех, кто молчал, правда ли это. Те отрицали. Тогда он приказал обезглавить всех. Когда у него спросили, как ему известно, кто из них солгал, царь ответил: «Потому что я их победил».

— «Не верь человеку, который ни разу в жизни не солгал».

— «Как минимум, одну пользу приносят лжецы: когда они говорят правду, им никто не верит».

— «Кто обманывает ребенка, тот оскорбляет богов».

— «В семье лжецов родилось дитя, говорящее правду. Как такое стало возможным? Потому что лжецами были и отец, и мать».

— «Если бы все дети наследовали Форму собственных родителей, не было бы надежды для рода людского».

— «Кто же желает зла собственному ребенку? Мы все хотели бы видеть их лучшими, чем сами обладали волей стать ими, вот так их и воспитываем; а они — собственных детей. Таким вот образом, в конечном числе поколений будет достигнуто совершенство».

— У тебя есть дети?

— Семеро.

— А у меня только двое.

— Они унаследовали ясную и сильную морфу. Ты же видишь это, правда?

— Да. Так.

— И тот самый момент, когда впервые тебе приходит в голову, что работаешь не на себя, не ради собственных амбиций, но с мыслью о том, что придет после твоей смерти.

— Да, видимо, так. В последнее время у меня, скорее, никаких крупных амбиций и не было.

— И, все же, есть у тебя какое-то представление будущего, в котором… Нет? Тогда, по крайней мере, их будущего.

— А зачем, собственно, я должен бы желать обеспечить для них богатство? Если они окажутся достаточно сильными, то добудут его сами, ведь так? А слабые — все равно пустят по ветру.

— Так, в конце концов, нам вообще терять время на то, чтобы забивать себе головы бурями, морскими чудовищами, мелями, пиратами, коварными конкурентами, капризами рынка, меняющимися ценами, нечестными компаньонами, лживыми партнерами — и сражаться за увеличение богатства?

Пан Бербелек пожал плечами и медленно выпустил изо рта сладковатый дым.

— Зачем же?

— Поскольку это лежит в нашей натуре. — Кветар Ануджабар встал, отложил трубку, выгладил картибу. — Послезавтра, в конторе Компании, в полдень. Я представлю свои контрпредложения, так что принеси нужные документы, у тебя есть все полномочия — и если согласишься, мы сразу все подпишем в присутствии свидетелей Гипатии. Эстлос? — Пан Бербелек встал, они обменялись рукопожатием. — Ты оказал мне честь.

Сказав это, Анаджубар кивнул головой и ушел.

Иероним огляделся по площадке фонтанов. Абель со своими приятелями куда-то исчез. В одну из садовых аллей свернул Изидор Вул с какой-то прицепившейся к нему аристократкой, два телохранителя шли за ними словно тени. На садовой лестнице на мгновение появилась Алитея в компании Давида Моншебе; пан Бербелек направился было к ним, но, еще до того, как он обошел комплекс фонтанов, те снова скрылись во дворце. И тут Иероним столкнулся с выходящей Шулимой. Та, полуобернувшись, отправляла доулоса, и Бербелека явно не заметила. — О, это ты, эстлос! — Не успел он перед ней извиниться, обойти и поспешить за Алитеей, эстле Амитасе взяла его под руку и потянула к повороту в ближайшую аллею.

— У нас и не было времени спокойно поговорить, — начала она, спрятав веер за корсет; легкий ветерок с озера приносил приятную прохладу и свежесть. Серебряное колечко Шулимы в свете Луны блестело словно…

— Убивают! Стража! — визжал бегущий через площадку мужчина. — Они гонятся за мной!

Пан Бербелек вырвался из захвата Шулимы. Мужчина уже добежал до первого фонтана; это был Изидор Вул. Пан Бербелек подбежал к нему.

— Стража! — тяжко дышал Изидор. — Стража!

На дворцовых ступенях появился невольник, тут же повернулся и помчался за помощью. Пан Бербелек повернулся лицом к концу аллеи, из которой появился Изидор. Из полумрака появились три пригнувшиеся к земле фигуры.

— Что же твои люди? — спросил Иероним.

— Даже… даже и не выстрелили.

Не спеша, фигуры вступили в пятно лунного света. Голова и когти гампарта, остальное было человеческое. Тут из тени появился и четвертый гампантроп. Они начали окружать фонтаны и стоящих возле них мужчин.

— Если мы побежим во дворец, они разорвут нам горло, — буркнул пан Бербелек. Сквозь занавесь падающих по широкой дуге капель он видел эстле Амитасе, спокойно стоящую на границе тени и лунного света. Она перехватила взгляд Иеронима и покачала головой. Шевеление копны светлых волос обратило на себя внимание одного из гампантропов, который тут же свернул в сторону Шулимы.

Не поворачивая головы, пан Бербелек скосил глаза по направлению дворца. Да где же чертовы стражники? Даже величайший стратегос без войска ничего не сделает. Прижавшись к камню, Изидор читал какую-то молитву.

Гампантроп побежал к Шулиме. Та сделала шаг вперед, колечко отразило лунный рефлекс. Выпрямленной правой рукой она указала на землю у своих ног. Гампантроп остановился, поднял башку, оскалил клыки, после чего лег на траву перед Амитасе. Та откуда-то вытащила небольшой, искривленный нож. — Шшшшш, — пропела та, склоняясь над сигеморфом. Тот опустил голову, и эстле перерезала ему горло.

Остальные три гампантропа, услыхав писк умирающего побратима, остановились на месте и обратили свои холодные, звериные взгляды на выпрямляющуюся Шулиму. Пан Бербелек успел еще заметить, насколько смолисто-черной кажется в свете Луны кровь на синей юбке Амитасе. Кто-то выскочил из дворца. Гампантропы вновь повернули морды. Почему они не нападают? Женщина на бегу сорвала юбку, чтобы та не мешала двигаться. В руке у нее был обломок шеста, на котором подвешивали цветные фонарики. Чудища прыгнули на нее с трех сторон. Зуэя сделала три быстрых выпада обломком — каждый из которых оказался смертельным. Она отпрыгнула, чтобы трупы, падая, не зацепили ее. Пан Бербелек подтянул левый рукав, стиснул правую руку в кулак и ударил себя в предплечье, стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть. Синяк появился немедленно, абсурдно крупный, темный, кровь проступила через поры. Выходит, Ихмет Зайдар невиновен. Вот кто убил Магдалену Леезе. На площадку вбежали мамелюки с готовыми к выстрелу кераунетами. Пан Бербелек уселся на мокром мраморе фонтана и опустил рукав, пряча кровоточащий стигмат. Отбросив импровизированное оружие, Зуэя подошла к своей госпоже. Шулима дважды ударила ее по щеке. Рабыня опустилась на колени возле трупа четвертого гампатропа и поцеловала руку Амитасе, все время повторяя: — Деспоина, деспоина, деспоина… До сих пор, пан Бербелек никогда не слышал об аресах0-невольниках; ведь это же само по себе было противоречием, как холодный огонь или царь без власти. Даже у кратистосов, даже у Чернокнижника — аресы всегда свободные солдаты. У Зуэи слезы стояли в глазах. Эстле Шулима Амитасе отвернулась и направилась к лестнице, ветер прижал светло-золотые волосы к загорелой спине. Никогда еще пан Бербелек не видел ее столь красивой. Он стиснул кулаки. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок; нормально.