Джордж Мартин - Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом Страница 34

Звуки тоже везде были свои, особые. У Морогго и в «Зеленом угре» по ночам выступали певцы, в «Изгоях» посетители пели сами, пьяными голосами и на ста языках. В «Доме тумана» гребцы змей-лодок спорили о богах, куртизанках и степени глупости Морского Начальника. В «Атласном дворце» шепотом произносились слова любви, шуршали шелка и хихикали девушки.

Бет каждый раз просила подаяние в другом месте, быстро усвоив, что хозяева заведений терпят ее тем охотнее, чем реже она к ним захаживает. Прошлой ночью она стояла у «Зеленого угря», сегодня же повернула не налево, а направо за Кровавым мостом и пошла к Пинто на другой конец Мусорной Заводи, у самого Затопленного Города. Под шумливыми речами и немытой кожей Пинто скрывалось доброе сердце. Часто, когда народу было не слишком много, он пускал Бет погреться, а порой давал ей кружку эля, корочку хлеба и рассказывал о себе. Судя по этим историям, в молодости он был самым знаменитым на Ступенях пиратом и каких только подвигов не совершал.

Нынче ей повезло: народу было немного, и она устроилась в тихом уголке недалеко от огня. Не успела она сесть, что-то потерлось о ее ногу.

– Опять ты? – Кот, которого Бет почесала за ухом, вскочил ей на колени и замурлыкал. В Браавосе кошек много, а у Пинто и вовсе полным-полно. Старый пират верит, что они приносят удачу, и крысы при них тоже не заведутся. – Ты меня знаешь, правда? – Кошек бородавкой не надуешь: они помнят Кошку-Кет.

Пинто, будучи в веселом расположении духа, дал ей разбавленного вина, кусок вонючего сыра и полпирога с угрями.

– Пинто – добрая душа, – объявил он и в двадцатый раз стал рассказывать, как захватил корабль с пряностями.

Таверна понемногу наполнялась. Пинто отстал и занялся делом, а завсегдатаи бросали в чашку Слепой Бет монетки. Были и незнакомцы: иббенийские китобои, пропахшие кровью и ворванью, пара брави, мажущих волосы душистым маслом, толстяк-лоратиец – этот все жаловался, что сиденья Пинто для него маловаты. Позже явились три лиссенийца с «Доброго сердца», потрепанной штормом галеи. Она притащилась в Браавос прошлой ночью, а утром ее арестовала стража Морского Начальника.

Они заняли стол у огня, заказали черного рому и начали говорить тихо, чтобы никто не слышал – «никто» как раз и слышала почти каждое слово. На миг ей даже показалось, что она видит их глазами кота, мурлычущего у нее на коленях. Один стар, другой молод, у третьего уха недостает, но у всех троих кожа светлая, а волосы белые: в лиссенийцах течет кровь древней Республики.

На следующее утро, когда добрый человек спросил, какие три новые вещи она узнала, она не стала медлить с ответом.

– Я знаю, почему Морской Начальник арестовал галею «Доброе сердце». В ее трюме нашли женщин и детей, несколько сотен: их везли в рабство.

В Браавосе, основанном беглыми невольниками, работорговля была под запретом.

– Я знаю, откуда они взялись. Это одичалые из Вестероса, из одного разрушенного селения. Оно называется Суровый Дом и считается проклятым. – В Винтерфелле, когда Бет еще была Арьей Старк, старая Нэн рассказывала им о Суровом Доме. – После битвы, в которой был убит Король за Стеной, одичалые разбежались, и одна лесная ведьма сказала, что в Суровый Дом придут корабли и увезут их в теплые страны. Но пришли туда только «Доброе сердце» и «Слон» – пираты из Лисса, которых шторм занес далеко на север. Всех одичалых они взять не могли, а в Суровом Доме был голод, поэтому мужчины согласились отправить женщин и детей первыми. Выйдя в море, пираты сразу загнали их в трюм и связали, чтобы продать в Лиссе, но шторм налетел снова и разметал корабли в разные стороны. «Доброе сердце» так пострадало, что капитану поневоле пришлось зайти в Браавос, но «Слон», может, и пришел в Лисс. Лиссенийцы, которые сидели у Пинто, думают, что он вернется на север с целой флотилией: цены на рабов растут, а в Суровом Доме остаются еще тысячи одичалых.

– Это полезно знать, но я насчитал только две вещи – где третья?

– Я знаю, кто приходил меня бить. Это ты. – Палка Бет взвилась и огрела доброго человека по костяшкам, заставив его упустить свою трость. Жрец, морщась, отдернул руку.

– Откуда слепой девочке это знать?

– Три вещи я тебе назвала – это уже четвертая. – Завтра она, может быть, скажет ему про кота, который увязался за ней из таверны Пинто, – сейчас он сидит на стропилах и смотрит на них. А может быть, и не скажет. У доброго человека свои секреты, у Бет свои.

Вечером Умма приготовила крабов в соляной корочке. Бет, зажав нос, залпом выпила свою чашу – и выронила ее. Рот жгло как огнем, а от выпитого поспешно вина загорелась еще и глотка.

– Вино и вода не помогут, только хуже сделают. На вот, съешь. – Девочка прожевала горбушку хлеба, которую сунула ей женщина-призрак, потом съела еще ломоть, и ей стало легче.

Утром, после ухода ночной волчицы, она открыла глаза и увидела горящую рядом сальную свечку. Огонек вихлялся, как шлюха в «Счастливом порту». Ничего прекраснее Бет в своей жизни еще не видела.

Призрак Винтерфелла

Под внутренней стеной нашли мертвеца со сломанной шеей. Из-под валившего всю ночь снега виднелась только одна нога – если б не собаки Рамси, он, возможно, пролежал бы там до весны. Серая Джейна так обглодала бедолаге лицо, что в нем далеко не сразу опознали одного из латников Роджера Рисвелла.

– Пьяница, – презрительно заявил Роджер. – Ссал, поди, со стены, вот и сверзился. – С ним не спорили, но Теон Грейджой не совсем понимал, зачем было человеку карабкаться среди ночи по скользким ступенькам, чтобы справить нужду со стены.

Солдаты, которым дали на завтрак черствый, поджаренный на сале хлеб (ветчина досталась лордам и рыцарям), только об этом и говорили.

– У Станниса есть друзья в замке, – проворчал пожилой сержант, человек Толхартов с тремя соснами на камзоле. Это уже был полдень, и сменившиеся с караула топали ногами у входа, сбивая снег. На обед подали кровяную колбасу, лук-порей и черный свежевыпеченный хлеб.

– Станнис? – засмеялся кто-то из всадников Русе Рисвелла. – Да его уже замело с головой, если только он не улепетнул обратно к Стене.

– А может, он стоит в пяти футах от нас со стотысячным войском, – возразил лучник с эмблемой Сервинов. – Из-за этой завирухи ни шиша не видать.

Вьюга не унималась ни днем, ни ночью. Сугробы взбирались на стены и заполняли промежутки между зубцами, крыши напоминали подушки, палатки проваливались. Между зданиями протянули веревки, чтобы люди не заблудились, идя через двор. Часовые грели руки в башенках над жаровнями, а снеговики на стенах росли и делались все чуднее; копья, которыми их снабдили, украсились ледяными бородами. Хостин Фрей, хвастливо уверявший, что снег ему нипочем, отморозил себе ухо.