Генри Олди - Иди куда хочешь Страница 4

— Скажи-ка, тезка, чтишь ли ты Шиву-Милостивца? — словно забыв о существовании нага, обратился аскет к великану.

— Ясное дело! — удивленно ответил тот, еще не вполне понимая, куда клонит старик.

— А хотел бы ты хоть в самой малости уподобиться Синешеему?

— Ну… а в чем именно?

Видимо, в душу Здоровяка при воспоминании о привычках чтимого Шивы закрались сомнения.

— Шива, подвижник из подвижников, как ты знаешь, любит подпоясываться царской коброй. Ну хотя бы в этом мы с тобой могли бы последовать его примеру?

— Могли! — уверенно кивнул Баларама, убедясь, что никто не предлагает ему посвятить остаток жизни аскезе и с утра до вечера стоять на одной ноге. — В этом могли! Запросто.

— Вот и я так мыслю. — Аскет задумчиво пробовал ногтем остроту секирного лезвия. — Наш чешуйчатый приятель, конечно, не кобра… зато головы у него две и длина вполне подходящая. Так что ежели аккуратненько располосовать вдоль — быть у нас с тобой по замечательному поясу! Полагаю, Шива одобрит.

Здоровяк хлопнул в ладоши и расплылся в радостной улыбке, явно предвкушая водопад будущих милостей Синешеего.

— Ладно, уговорили, — промямлили обе головы нага, который внимательно следил за развитием щекотливой темы. — Все вы, люди, одной сурьмой мазаны: чуть что не по-вашему — сразу топором! Хоть нас, хоть киннаров, хоть друг дружку! Отойдите, дайте место…

— Вот и умница, — похвалил его Рама-с-Топором. — А Повелителя своего не бойся. Станет ругаться, скажешь: дескать, срочно понадобился самому Балараме, земному воплощению Змея Шеша. Тем более что так оно и есть, — добавил аскет тихо.

Васятха тяжко вздохнул и начал быстро увеличиваться. Когда длина его достигла почти двадцати посохов, а в обхвате в самом толстом месте наг вполне мог сравниться со средней упитанности слоном, змий прекратил наконец расти, критически оглядел себя двумя парами глаз и, видимо, остался доволен результатом.

— Ну что, поехали? — поинтересовался он у тезок.

Здоровяк подхватил лежавшую под деревом цельнометаллическую соху, с которой почти никогда не расставался, аскет наскоро затоптал костер босыми ногами — и вот уже оба Рамы восседают в ложбине у шейной развилки змия.

— Поехали! — Один седок хлопнул нага по левой шее, другой — по правой, и ездовой змий принялся споро ввинчиваться в Махендру, лучшую из гор.

— Хоть когда-никогда свой плуг по назначению использовал, — донесся из— под земли удаляющийся бас. — Сегодня, например, тебе огород вспахал! Теперь этого погоняю, подколодного… А то все больше заместо дубины…

Голос стих. Вскоре перестала дрожать и земля. Тишина вновь вернулась к пепелищу былого костра — и лишь огромная воронка, окруженная валом вывороченной земли, напоминала о странной троице, покинувшей благословенные склоны.

Ашока тревожно качнула ветвями и наконец успокоилась. Сейчас был тот редкий момент, когда ее действительно можно было назвать Беспечальной.

«Не зря его все же кличут «Добрый Рама-с-Топором», — думало дерево, засыпая. — Все в итоге добром решил. А мог ведь и рубануть…»

Тишина. Звезды. Легкий шелест листвы, которую ерошит проказливый ветерок— гулена.

И не слышно больше в этом шелесте лязга металла о металл, стонов умирающих, конского ржания, скрежета стрелы по доспеху…

Великая Битва закончилась.

Все убиты.

Все ли?..

— А, вот ты где! — Насмешка звенела, и переливалась, и хлестала семихвостой плетью.

От души.

Это было первое, чем встретила Курукшетра подземных путешественников, когда те выбрались наружу.

Насмешка-невидимка.

И лишь потом до их слуха донеслось сытое карканье бесчисленных ворон, круживших над Полем Куру.

Люди осматривались по сторонам, пытаясь сориентироваться, наг же спешно уменьшился до обычных размеров, затем подумал и уменьшился еще вдвое.

Светало. Медленно редея, плыла над землей кисея тумана, и сквозь нее углами проступали изломанные кусты, обугленные, сиротливо торчащие остовы дере вьев — и трупы, трупы, трупы…

Видно было не дальше чем на два-три посоха, но этого хватало.

Кусты, трупы…

— Тростники вместо дворцовых стен, жабы вместо наложниц? — Насмешка ширилась, обжигая слух. — Озеро вместо державы?! Думаешь, это спасет тебе жизнь, Боец?

В ответ расхохоталось несколько голосов — пять? шесть? дюжина?..

Нет, не в ответ.

В поддержку насмешке.

— Царь Справедливости?! — удивленно спросил сам себя Здоровяк, тщетно пытаясь высмотреть хоть что-то в туманной мгле. — Раньше он был куда учтивее! Даже с врагами.

Рама-с-Топором молчал. Он знал, что Царем Справедливости с рождения именуют старшего из братьев-Пандавов, братьев-победителей, но никогда не встре чался с ним лично, чтобы теперь распознать голос.

А еще аскет знал: Бойцом звали хастинапурского раджу Дурьодхану, сына Слепца — того, кто сумел настоять на своем еще при жизни Гангеи Грозного, Деда Кауравов.

Догадаться об остальном было проще простого.

— Где твоя хваленая гордость, Боец? — Насмешка хищным ястребом взмыла над хохотом остальных. — Выходи, сразись с нами!

— Ну?! — подхватил хор.

— Значит, не все погибли! — Здоровяк явно воспрял духом. — Может, еще кто— нибудь уцелел?

— Может быть, — сумрачно процедил Рама-с-Топором, разглядывая опрокинутую набок колесницу, запряженную четырьмя скелетами. — А может и не быть.

— Ну что, теперь я свободен? — с надеждой осведомился наг.

— Свободен, — кивнул аскет. — Но я бы посоветовал тебе задержаться.

Возможно, ты скоро увидишь кое-что, о чем небезынтересно будет узнать Нагарадже и Адскому Князю.

Любопытство перевесило, и после изрядных колебаний наг решил остаться.

— Я прячусь здесь не из страха за свою жизнь! — Ярость и боль отшвырнули насмешку прочь, и даже язвительный хор приумолк в смятении. — Одна жизнь из миллионов, подвластных мне, — думаете, я дорожу ею больше прочих?! Я просто хотел отдохнуть и смыть кровь с моего тела…

— Мы уже отдохнули. — Насмешка вернулась, игриво струясь в тумане. — Да и ты, надо полагать, успел омыться вдоволь. Выходи, прими вызов — и если ты побе дишь, царство будет твоим! Клянусь чем хочешь!

Здоровяк отчетливо представил себе обессиленного вождя Кауравов, по грудь в воде, обнаженного, израненного, безоружного (хотя это вряд ли!), — и столпившихся на берегу озера воинов.

В сверкании лат и смертоносного металла.

Воображение обожгло сердце ледяными брызгами гнева.

— Что мне в царстве, построенном на костях друзей и родичей?! — Ярость и боль, боль и ярость — последнее прибежище Бойца. — Ты хочешь быть царем над кладбищем?! — Будь им! Ты победил. А я облачусь в рубище отшельника и удалюсь в леса, проведя там остаток дней…

Дружный гогот вновь был ответом законному радже Хастинапура.

— И ты думаешь, что я поверю тебе? — вкрадчиво поинтересовалась насмешка.

— Поверю, пожалею и дам уйти живым? Ты даришь мне царство ТЕПЕРЬ, когда перестал им владеть? Щедрый дар, Боец! Выходи и сражайся!

— Нет, ты погляди, как он гладко стелет! — искренне изумился Здоровяк. — Попробовал бы он так говорить с Бойцом, когда тот был в силе!

Аскет молчал, хмуря кустистые брови.

Наг тоже помалкивал — от греха подальше.

— Я буду сражаться! — взревела из озера ярость, заставив боль умолкнуть.

— Один на один! С каждым! Или вы собираетесь задавить меня скопом, подтвердив врожденную подлость? Ха!

— Вот теперь я слышу речь истинного кшатрия, — удовлетворенно проворковала насмешка. — Недаром же мы братья… Выходи. Бой будет честным, обещаю.

Плеск расступившейся воды, шелест тростника…

— Ты даже можешь выбрать оружие, которым станешь биться, — милостиво разрешила насмешка.

Было слышно, что говоривший может позволить себе великодушие в таких мелочах.

— Ты храбрый человек, о Царь Справедливости. — Ярость позволила и себе криво усмехнуться. — Я принимаю твою милость и выбираю палицу! Пусть тот из вас, кто осмелится, выступит против меня с равным оружием!

Тишина.

— Да, тут они, похоже, дали маху. — Здоровяк ткнул аскета локтем в бок. — Кроме Бхимы-Страшного…

— Я, брат твой, Бхимасена, вырву шип, терзающий твое сердце, о Царь Справедливости! Сейчас я своей палицей лишу негодяя царства и жизни!

— Когда это ты научился красивым речам, Волчебрюх? Когда строгал ублюдков сукам-ракшицам? Когда пил кровь моих братьев? Когда подлостью убивал наших общих наставников?! Хватит понапрасну молоть языком — выходи и бейся со мной!

— Посмотрим? — предложил аскет.

— Пошли, — кивнул Здоровяк.

Ветви кустов хлещут по лицам, словно Поле Куру старается задержать бывшего хозяина, не дать пойти на звук, зябкий дождь из росы осыпается на плечи, руки… Впереди мелькают размытые силуэты, слышатся крики, треск первых ударов.