Кассандра Дженкинс - Оковы Древнего Н-Зота Страница 46

— Джайна… Это Джайна… — скорбным ветром разносилось по Гранатовому Редуту.

— Где она была? — донеслось откуда-то на талласийском.

— Наверное, в Грим-Батоле?…

— Это Смертокрыл спас ее? — спрашивали с гномским акцентом.

Они не знали, что она в Редуте, поразился Андуин. Но ее не было в Грим-Батоле, ему ли не знать этого? Отчего же никто не видел Джайну в Редуте? Андуин снова поглядел на Малфуриона, который словно почувствовал его смятение. Друид крепче сжал его плечо.

Обитатели Редута напирали, сужая круг, в центре которого черный дракон в один миг сменил облик. Вот леди Джайна лежала на его спине, а теперь уже на его руках. Андуин и глазом моргнуть не успел. Андуин никогда не видел столько шрамов, с таким количеством ран просто не живут!

— Леди Джайна!

Черно-белый вихрь бесцеремонно растолкал людей, гномов, ночных эльфов и эльфов крови. Пандарен, подумать только! В Редуте был даже пандарен и он тоже знал Джайну, стоявшую за мир в Азероте. Она исчезла, и некому было остановить войну. Но она снова с ними. Она вернулась…

Или нет? Почему леди Джайна не приходит в себя? Что с ней?

Пандарен что-то тихо сказал Смертокрылу. Аспект Земли опустился на колени. Джайна по-прежнему не открывала глаз. Пандарен был лекарем, понял Андуин. Он послушал сердце волшебницы, проверил ее дыхание.

— Джайна… Это леди Джайна…

— Неужели та самая Джайна? — доносилось со всех сторон.

Смертокрыл вдруг изменился в лице. Он поднял голову, прислушиваясь к бесконечно повторяемому имени волшебницы.

А пандарен закончил осмотр и выглядел озадаченным. Андуин не видел очевидных ран на теле Джайны и не понимал, почему она до сих пор оставалась без сознания. Очевидно, пандарен тоже.

Андуин закрыл глаза, обратившись к Свету. Для него самое простое решение, чтобы не дожидаться объяснений. И Свет откликнулся, для Андуина причина беспамятства леди Джайны больше не была тайной.

— Яд, — выдохнул принц, открывая глаза. — В ее крови яд.

Пандарен внимательно поглядел на принца, обдумал его слова, и повторно осмотрел безвольные руки волшебницы, закатав рукава. Ничего. Мягкими черными пальцами коснулся шеи, прошелся вдоль живота и спины. Покачал головой. Одним движением разорвал кожаную штанину по самое колено и застыл. Андуин тоже увидел. Рана, словно от змеиного укуса. Едва заметная, почти бескровная.

— Противоядие! — услышал Андуин собственный голос. — Должно быть противоядие?

— Возможно, оно есть, — тихо ответил пандарен. — И возможно, еще не поздно. Я не знаю… Ведь это не обычная змея.

Смертокрыл освободил одну руку. Его пальцы дрожали. Он коснулся коротких волос Джайны, аккуратно, с опаской, словно касался разрушенной святыни. Глядя, как Смертокрыл медленно, раз за разом, водил рукой по ее волосам, Андуину казалось, что он единственный из всего Редута имел право оплакивать ее, больше остальных скорбеть, если случилось непоправимое.

Земля под ногами Андуина и всех, кто стоял рядом с ним, вздрогнула, покачнулась. Зрители отшатнулись, охнули. Один только Малфурион не сдвинулся с места. Только из-за друида, будто вросшего в землю, Андуин остался там же, в пяти шагах от Джайны в беспамятстве и Смертокрыла.

И только поэтому Андуин услышал тихое, источавшее ненависть, одно-единственное слово, которое произнес Малфурион:

— Вспомнил?

Смертокрыл поднял глаза.

Андуину захотелось бежать, что есть сил, потому что после такого взгляда земля под их ногами должна была бы провалиться ниже самых глубоких подземелий Н-Зота.

Джайна звала друида своим другом, но Андуин не взялся бы сказать, что сейчас ощущал Малфурион. Как друг он должен был броситься к волшебнице, это он, а не Аспект Земли, должен был стоять возле нее на коленях. Но Малфурион только смотрел.

Для них обоих, как для дракона, так и для друида, это было наказанием, подумал Андуин, но в чем вина леди Джайны?

Почему Малфурион допускает, чтобы именно Аспект Земли проявлял заботу о ней? Почему он окаменел и не призывает на помощь лекарей, не помогает, не ищет противоядие. Почему его взгляд будто бы говорит, ты недостоин этого. Ты несешь смерть. И так будет всегда.

Смертокрыл поднялся. Титаны, Свет, кто угодно помогите ей, читалось у него на лице, и он не пытался скрыть этих чувств.

— Покажи дорогу, Хейдив, — обратился к пандарену Смертокрыл, отводя взгляд от друида.

Пандарен кивнул, устремился вперед. Зрители шарахнулись в разные стороны, перепрыгивая зигзаги трещин. Андуину казалось вопиющей несправедливостью, что именно ее нес на руках дракон, способный уничтожить половину этого мира, а другую ввергнуть в хаос.

Андуин хотел броситься следом. Хотел, чтобы Малфурион, наконец, отпустил его. Но вместо этого друид крепче перехватил его плечо и выдохнул:

— Андуин, похоже, вас с Вождем не предупредили, что в Редуте запрещено использовать магию?

В тот же миг по Редуту пронесся другой, полный ненависти крик, заглушаемый лишь звоном металла:

— Защищайся!

Андуин узнал бы этот голос из тысячи.

Для Вариана Ринна дни, проведенные без сына, стали годами. Время утратило скоротечность. Каждая секунда утраивалась, безжалостно растягиваясь. Миг длился вечность.

Он возненавидел обороты в прошлом времени. По сути, он ненавидел само прошлое, предопределившее судьбу сына. Вариан не хотел говорить о нем в прошлом времени, но шли дни, недели и месяцы, а сына по-прежнему не было рядом.

Андуин был важен для него. Был.

Король Штормграда правил армией, сражался и воевал в настоящем, но по-настоящему жил только прошлым. Каждым утраченным днем, когда он мог обнять сына, но почему-то не делал этого. Когда мог сказать, что гордится им, но вместо этого молчал. Снова и снова Вариан прокручивал в голове их редкие сухие разговоры, которые не передавали и доли тех чувств, что бушевали в его сердце. Почему рядом с Андуином он становился бесчувственным куском льда? Почему не подпускал к себе единственного близкого человека? Откуда взялась в нем эта замкнутость?

Конечно, год, проведенный в плену орков, изменил Вариана. Он и сам понимал это. Но только теперь осознал, что даже не пытался исправиться. Он держался замкнуто и обособленно, не расставался с оружием и не позволял себе привязываться к людям. Каждый миг он готовился к нападению, не позволяя себе расслабиться и отдохнуть. Он контролировал не только каждый свой шаг, но и сына.

Многочисленная постоянная охрана, вечные отказы от путешествий под предлогом безопасности, изматывающие тренировки. Тогда он считал это проявлением отцовской любви.

Андуин добился определенных успехов в фехтовании, но Вариану было недостаточно. Из-за него Андуин не видел мира, всегда только Штормград или Терамор и всегда в сопровождении роты солдат. Как часто он бывал наедине с сыном и при этом не пытался убить его? Дольше всего они сидели рядом только во время воскресных служб в Соборе Света, но в благочестивом молчании. Вряд ли это считается веселым времяпрепровождением для отца и сына-подростка.

Вариан считал, тренировки помогут ему стать ближе к сыну. Сейчас он понимал, что обучение не его стезя. Он слишком жесток и требователен. Он чуть не оставил собственного сына без глаза, сейчас он вспоминал об этом даже чаще, чем тогда.

Ведь он видел, что Андуин близок к Свету. Служение Свету не было его путем, но Вариан не желал его и для Андуина. Почему так, он разобрался не сразу.

В глубине души Вариан опасался, что сын может повторить судьбу другого принца, чью жизнь король Штормграда когда-то предрешил в морозном Нордсколе. Вариан думал об этом с того первого дня, как только вернулся с севера. Еще слишком свежи были воспоминания расправы над светловолосым принцем, ставшим чудовищем. Он не желал бы такой судьбы Андуину, да и кто желал бы? Но отчего, да просветит его Свет, он решил, что Андуину обязательно повторять судьбу Артаса? Мало в Азероте светловолосых мальчишек, способных обращаться к Свету? И разве, да простит его Свет за такие предположения, только это худшее, что может случиться с его сыном?

Долгие ночи без сна, среди опаленных пустынь Дуротара, открывали Вариану глубинные страхи, которым он когда-то позволил одержать верх над разумом и логикой. Позволил, чтобы его действиями правила не любовь к сыну, вовсе нет. Только страхи, предчувствия и опасения.

«Первый месяц на исходе», — написал ему казначей Штормграда, когда армии Альянса, укрепив свое положение в Перекрестке, двинулись в сторону Оргриммара. От первого до второго послания для Вариана Ринна прошла едва ли не целая жизнь.

«Второй месяц на исходе», — таким было второе послание казначея. Предсказуемое послание, но Ангерран д'Ливре отлично понимал, как меняется течение времени во время войны. И он так же считал, что король Штормграда должен знать о дне, на исходе которого в королевстве начнется голод.