Джордж Мартин - Буря мечей. Книга I Страница 59

Да ведь это на них не звериные шкуры, понял Джон. Это их собственная шерсть. Ниже пояса она гуще, вверху пореже. Смрад от них идет такой, что с ног валит, но, может, это мамонты так пахнут. И Джорамун затрубил в Рог Зимы и поднял из земли великанов. Джон искал мечи десятифутовой длины, но видел только дубины. Одни были просто сухими деревьями с еще сохранившимися обломками ветвей, к другим были привязаны здоровенные камни. В сказке не говорилось, может ли рог снова погрузить их в сон.

Один великан по виду казался старше остальных. Шерсть у него поседела, и такая же седина покрывала шкуру мамонта, на котором он ехал, — тот был крупнее всех других животных. Тормунд прокричал ему что-то резкое и звучное на непонятном Джону языке. Великан открыл рот, полный огромных прямоугольных зубов, и произвел нечто среднее между отрыжкой и рокотом грома. Джон не сразу понял, что он смеется. Мамонт повернул к людям свою массивную голову и прошествовал мимо, пронеся громадный бивень над самой головой Джона и оставив громадные следы в свежем снегу и мягком речном иле. Великан что-то крикнул Тормунду на том же языке.

— Это кто, их король? — спросил Джон.

— У великанов нет королей, как нет их у мамонтов, белых медведей и китов, плавающих в сером море. Это Мег Map Тун Доб Вег, Мег Могучий, можешь стать перед ним на колени — он возражать не будет. Коленки-то у тебя небось так и чешутся, до того им не терпится согнуться перед каким-нибудь королем. Смотри только, чтобы он на тебя не наступил. Великаны видят плохо, и он может не разглядеть мелкую ворону у себя под ногами.

— А что ты ему сказал? Это древний язык, да?

— Да. Я спросил, не на своем ли родителе он верхом едет — уж больно они похожи, только от папаши пахнет получше.

— И что он тебе ответил?

Тормунд Громовой Кулак расплылся в щербатой улыбке.

— Спросил, не моя ли это дочурка рядом со мной, с таким гладким и розовым личиком. — Тормунд отряхнул снег с плеч и повернул коня. — Он, наверно, еще ни разу не видал безбородых мужчин. Поехали назад. Манс злится, когда меня нет на месте.

Джон последовал за ним к голове колонны. Новый плащ тяжело давил ему на плечи. Плащ был сшит из немытых овечьих шкур овчиной внутрь — одичалые говорили, что он не пропускает снега, а по ночам хорошо держит тепло. Но Джон и черный свой плащ при себе оставил — тот, свернутый, лежал у него под седлом.

— Это правда, что ты однажды убил великана? — спросил он Тормунда. Призрак молча бежал рядом, оставляя на снегу отпечатки лап.

— Ты сомневаешься, что мне это под силу? Тогда стояла зима, а я был еще мальчишкой, глупым, как все юнцы. Я заехал слишком далеко, лошадь моя пала, а тут еще и вьюга началась. Настоящая, а не легкий снежок вроде этого. Я знал, что она меня прикончит, поэтому нашел спящую великаншу, вспорол ей брюхо и залез туда, внутрь. Там я, конечно, согрелся, зато чуть не задохся от вони. А хуже всего, что весной она проснулась, решила, что я ее новорожденный младенец, и кормила меня грудью целых три месяца, пока я не сбежал. Хар-р! Впрочем, я и до сих пор еще скучаю по вкусу великаньего молока.

— Если она кормила тебя, то выходит, что ты ее не убил.

— Смотри только никому не рассказывай. Тормунд Великанья Смерть звучит куда лучше, чем Тормунд Великанье Дитятко, и это святая правда.

— А как ты приобрел другие свои имена? — спросил Джон. — Манс называл тебя Трубящим в Рог, Медовым Королем Красных Палат, Медвежьим Мужем, Отцом Тысяч... — Особенно занимал Джона рог, в который будто бы трубил Тормунд, но он не смел спросить об этом прямо. И Джорамун затрубил в Рог Зимы, и поднял из земли великанов. Не из недр ли земных вышли они все вместе со своими мамонтами? Быть может, Манс нашел Рог Джорамуна и отдал его Тормунду?

— У вас все вороны такие любопытные? Ладно, сейчас расскажу. Была другая зима, еще холоднее той, что я провел в брюхе у великанши. Снег валил день и ночь, и хлопья были величиной с твою голову, не то что эти вот белые мушки. Деревню нашу совсем засыпало. Я сидел в своих Красных Палатах один-одинешенек, не считая бочонка с медом, и делать мне было нечего, кроме как пить его. И чем больше я пил, тем больше думал об одной бабенке, что жила по соседству, — здоровенной такой и с самыми большими на свете грудями.

Нрав у нее был буйный, зато и жаром она дышала, как печка, а чего мужику еще надо в разгаре зимы?

Пил я, пил и все думал о ней, и до того додумался, что терпеть невмоготу стало. Закутался я с головы до пят, рожу шарфом замотал и подался к ней.

Снег водил меня по кругу, ветер пробирал до костей, но в конце концов я дошел-таки до нее.

Баба, как я уже говорил, была нравная и полезла в драку, когда я ее облапил. Сгреб я ее в охапку, приволок к себе домой, стащил с нее шубу, и она оказалась еще горячее, чем мне запомнилось. Позабавились мы с ней на славу, и я уснул. Просыпаюсь утром — гляжу, снег перестал и солнце светит, да только мне не до него, потому как на мне места живого нет и половины члена как не бывало, а на полу валяется медвежья шкура. А потом пошли слухи, что в лесу видели лысую медведицу с парой диковинных медвежат. Хар-р! — Тормунд хватил себя по ляжке. — Вот бы найти ее снова — уж больно хороша. Ни одна баба еще не задавала мне такого жару и не рожала таких сильных сыновей.

— А что бы ты стал с ней делать, если б нашел? — улыбнулся Джон. — Ты ж говоришь, она тебе член откусила.

— Только половину — а он у меня и ополовиненный в два раза длиннее, чем у всех остальных. Ну а ты? Правда это, что вам отрезают причиндалы, когда берут вас на Стену?

— Нет, конечно, — оскорбился Джон.

— А я думаю, что да — с чего бы тебе иначе отказывать Игритт? Она бы с тобой драться не стала, так мне сдается. Девушка хочет тебя, это ясно.

Слишком ясно — похоже, об этом уже половина колонны знает. Джон отвернулся, чтобы Тормунд не заметил, как он покраснел. «Я брат Ночного Дозора, — напомнил он себе, — и не должен вести себя, как стыдливая девица».

Он проводил в обществе Игритт почти все свои дни, да и ночи тоже. От Манса не укрылось недоверие, испытываемое Гремучей Рубашкой к «перелетной вороне», и король, дав Джону новый овчинный плащ, предложил ему перейти в отряд Тормунда. Джон охотно согласился, а на другой же день Игритт и Рик Длинное Копье тоже ушли от Гремучей Рубашки к Тормунду. «Вольные люди сами выбирают себе атаманов, — заявила девушка, — а нам этот мешок с костями до смерти надоел».

Каждую ночь, когда разбивали лагерь, Игритт расстилала свои спальные шкуры рядом с Джоном независимо от того, близко или далеко от костра он устраивался. Однажды, проснувшись, он увидел, что она прильнула к нему, положив руку ему на грудь. Он долго лежал и слушал, как она дышит, стараясь не поддаваться охватившему его возбуждению. В Дозоре разведчики часто спали вместе для тепла, но он подозревал, что Игритт не одного тепла хочется. После этого случая он стал класть с собой Призрака. Старая Нэн, бывало, рассказывала о рыцарях и дамах, которые спали в одной постели, положив между собой меч, но он, должно быть, первый использовал вместо меча лютоволка.