Стивен Эриксон - Дань псам Страница 6

Неизвестно, чего ожидал незнакомец — может, громких публичных обвинений — но сразу стало ясно, что к пинку промеж ног он готов не был. Едва мужчина упал, Хватка хлопнула его рукой по затылку, помогая плотнее улечься. Лоб незнакомца противно хрустнул. Тело охватили судороги.

Какой-то прохожий замер, уставившись на дергающееся тело.

— Ты! — бросила Хватка. — У тебя что, проблемы?

Тот удивленно дернул плечом: — Никаких, милашка. Поделом ему. Не стой вот так. А давай поженимся?

— Иди подальше.

Незнакомец поплелся дальше, бормоча про неудачи в любви. Хватка поглядела по сторонам, ожидая, что кто-то еще выскочит из тайного укрытия. Но если кто-то и убежал, она не успела увидеть. Гораздо вероятнее, что глаза наблюдателя впиваются в нее с высоты ближайшей крыши.

Человек на земле прекратил корчиться.

Она отвернулась и пошла к входу «К’рул-бара».

— Хватка!

Она была уже в двух шагах от потертой двери. Обернулась: Дергунчик и Синий Жемчуг спешат к ней, в руках по жбану с салтоанским вином. У Дергуна на лице свирепое выражение; Синий — он идет на шаг позади отставного сержанта — повернул голову и смотрит на простершееся на мостовой тело. Уличные беспризорники уже деловито обирают мертвеца. Опередили…

— Сюда, вы двое! — бросила Хватка. — И смотрите по сторонам!

— Опасно нынче за покупками ходить, — сказал Дергунчик. — Синий сделал иллюзию, и мы прям сразу засаду заметили…

В последний раз окинув взором улицу, Хватка схватила их под руки и бесцеремонно потащила в дверь. — Внутрь, идиоты.

«Невероятно! Эта ночь так взбесила меня, что я ответила отказом на первое честное брачное предложение за двадцать лет».

Дымка сидела на том месте, на котором сидела всегда, когда чувствовала неприятности — за столиком в тени сразу за дверью. Сидела и оправдывала свое прозвище, да еще вытягивала ноги так, чтобы всякий входящий споткнулся.

Переступив порог, Хватка с силой пнула по сапогам подруги.

— Ой! Лодыжка!

Хватка швырнула сверток лаваша на колени Дымки.

— Ух!

Дергунчик и Синий Жемчуг пробрались мимо нее. Отставной сержант фыркнул: — Теперь у нас на входе есть звонок. Страшный такой, кричит «ух-ах!»

Но Дымка уже опомнилась и разворачивала сверток.

— Знаешь, Дым, — сказала, усаживаясь у стойки, Хватка, — ривийские старухи плюют на сковороду, прежде чем плюхнуть туда тесто. Старинный обычай, благословение духов…

— Вовсе нет, — оборвала ее Дымка, хрустя слоями обертки. — Они слышат шипение и понимают: сковорода нагрелась.

— Все не так просто, — пробормотал Синий Жемчуг.

Хватка поморщилась и кивнула: — Да. Давайте-ка все пойдем в контору. Дымка, пойди отыщи Колотуна.

— Неудачное время, — заметила Дымка.

— Что?

— Штырь не вовремя отправился паломничать.

— Ему повезло.

Дымка не спеша встала и произнесла, жуя кусок хлеба: — Дюкер?

Хватка подумала и сказала — Спроси. Если захочет, пусть придет.

Дымка моргнула. — Убила кого ночью, Хва?

Отсутствие ответа может быть достаточным ответом. Хватка подозрительно оглядела кучку посетителей. Всё это пьяницы, уже неспособные выползти на улицу в двенадцатый звон, как требует обычный порядок. Все как один старые знакомцы. И хорошо. Махнув остальным рукой, Хватка пошла по ступеням.

Проклятый бард блеял в дальнем углу большого зала строки одной из самых темных поэм про Аномандариса. Никто его не слушал.

Эти трое видели друг в друге новое поколение членов Совета Даруджистана. Шарден Лим — самый высокий и худой; лицо у него сухое, глаза блекло-голубые, а губы под крючком носа постоянно кривятся, словно он не может сдержать отвращения, видя грехи мира. Мышцы его левой руки вдвое толще, чем правой; кожа перечерчена полосками шрамов, которые он с гордостью выставляет напоказ. Он взирает на мужа с таким видом, будто готовится предъявить права на его жену; она ощущала этот взгляд, словно холодную загребущую руку на горле. Миг спустя блеклые глаза скользнули в сторону, по лицу промелькнула тень усмешки и рука протянулась к забытому на каминной полке бокалу. Напротив Шардена Лима, по ту сторону угасающего очага стоял и гладил длинными пальцами вставленные в кладку древние «молот-камни» Ханут Орр. Этот любимчик половины знатных дам (и замужних и лишившихся девства иными способами) поистине воплощает в себе заманчивую комбинацию опасного очарования и наглой самоуверенности — двух черт, соблазняющих даже умных (во всем ином) женщин. Всем отлично известно, как он обожает видеть любовниц, ползающих на коленях и вымаливающих крохи внимания!

Муж Чаллисы развалился в любимом кресле слева от Ханута Орра, вытянув ноги и задумчиво поглядывая на бокал. Вино цвета голубой крови медленно вращалось, потому что он лениво покачивал сосуд в руке.

— Дорогая супруга, — сказал он, растягивая слова, — воздух балкона оживил тебя?

— Вина? — предложил Шарден Лим, подняв брови, словно услужить ей — цель всей его жизни.

Не должен ли супруг проявить недовольство при столь откровенных насмешках так называемых друзей? Однако Горлас казался равнодушным.

— Нет, благодарю вас, Советник Лим. Я просто пришла пожелать спокойной ночи. Горлас, ты остаешься?

Муж не оторвал взора от бокала, хотя губы зашевелились, словно он снова посмаковал последний глоток и внезапно ощутил горечь.

Невольный взгляд на Шардена обнаружил, что тот откровенно забавляется и одновременно показывает: он-то не стал бы обходиться с ней столь пренебрежительно.

Внезапно ее обуяла темная порочность; Чаллиса обнаружила, что глядит ему прямо в глаза и улыбается.

Можно было с уверенностью сказать, что Горлас Видикас не заметил их безмолвной беседы. Но Орр заметил; его усмешка оказалась гораздо более презрительной и какой-то дикой.

Чаллиса раздраженно отвернулась.

Служанка шагала за ней по широкой лестнице единственной свидетельницей напряжения спины. Чаллиса вошла в комнату, закрыла дверь и швырнула плащ на стул. — Разложи драгоценности.

— Госпожа?

Она резко развернулась к пожилой женщине: — Я желаю осмотреть драгоценности!

Служанка присела и кинулась исполнять приказание.

— Старые, — крикнула вслед Чаллиса. Времен, что были до этих. Когда она была всего лишь девочкой, восхищавшейся дарами поклонников, всеми этими знаками почтения, еще влажными после потных рук. О, как много было тогда возможностей!

Глаза сузились. Вот разложенные сокровища ее суетности.

«Ну, может, и не только тогда. Что это значило? Значит ли это хоть что-то сейчас?»

Муж получил все, чего желал. Трое дуэлянтов, трое суровых мужчин с грубыми голосами сидят в Совете. Да, ему нужен лишь один за раз.

А как насчет ее желаний?

«Но… этого ли я хочу?»

Она не знает.

— Госпожа?

Разложенные на потертой скатерти тщеты сокровища детства казались… дешевыми. Безвкусными. Один вид безделушек породил тяжесть в желудке. Ее затошнило. — Сложи все в коробку, — приказала она служанке. — Утром продадим.

Не следовало задерживаться в саду. Любезная хозяйка, вдова Сефарла, забылась пьяным сном на мраморной скамейке, все еще держа в руке кубок, склонив набок голову и раскрыв рот; громкий храп заполнил знойный воздух ночи. Неудача позабавила Муриллио, и он постоял еще немного, потягивая вино и смакуя языком нежные нюансы букета. Тихий звук предупредил его о появлении постороннего.

Муриллио обернулся и обнаружил дочку вдовы.

Да, не надо было делать этого.

Вполовину его моложе. Но это теперь всегда так. Она миновала порог взросления три или четыре года назад и уже приобрела облик молодой женщины (мужчинам очень трудно понять, сколько таким лет — двадцать или тридцать). Но все суждения служат лишь самооправданию, так что забудем.

Наверное, и вина было слишком много. Достаточно, чтобы растопить решимость, забыть о зрелости и грузе лет за спиной, по причине коего — постоянно напоминал он себе — все меньшее число лукавых взглядов летит в его сторону. Да, кое-какие бывалые женщины могли бы назвать его «опытным». Но разум мужчины с легкостью убегает от констатации досадных новых истин — или, что еще хуже, досадных, но уже не новых истин. Ходячая мудрость говорит, что пред лицом истины всякий мужчина — дуэлянт в крови от тысячи порезов.

Но в тот миг, когда взор Муриллио скрестился с взором Делиш, незамужней дочки вдовы Сефарлы, эти мысли не явились в его голову. Вино, заключил он впоследствии. Жара и запарка празднества, ароматы цветов в теплом влажном воздухе. Тот факт, что она была почти голая — лишь в невесомой шелковой рубашке. Тонкие темные волосы пострижены очень коротко, по последней девичьей моде. Лицо бледное как сливки, губы полные, на носу маленькая горбинка… переменчивые карие глаза раскрыты широко, словно у нищей побродяжки — вот только в руках нет потертой чаши для подаяний. Эта несчастная просит чего-то другого…