Йен Макдональд - Дорога Отчаяния Страница 6

В двенадцать минут двенадцатого Раджандра Дас был разбужен небольшим взрывом в нижней части спины. Перед его глазами лопались звезды, он широко разевал рот и мучительно задыхался. За первым взрывом последовали второй и третий. К этому моменту Раджандра Дас достаточно пришел в себя, чтобы распознать в них пинки по почкам. У него не было воздуха, чтобы закричать. Он перекатился на спину, увидел небритое потное лицо и ощутил волны вонючих миазмов.

— Не будет тебе халявы, мать твою, чертов бродяга! — прорычало лицо. Нога поднялась для очередного пинка.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, не надо, не пинайтесь! — взвыл Раджандра Дас, отыскавший немного воздуха в каком‑то глухом кармане легких, и воздел руки в тщетной попытке защититься.

— Не будет тебе халявы, мать твою, чертов бродяга! — повторил охранник, чтобы подчеркнуть свою мысль, и вышиб дух из Раджандры Даса. Рука вцепилась в воротник его поношенного пиджака и вздернула его на ноги.

— Тебе пора, — заявил охранник, подтаскивая Раджандру Даса к открытой двери. Красная пустыня проносилась под колесами.

— Нет, нет, нет, нет, — молил Раджандра Дас. — Не здесь, не в пустыне. Это убийство!

— А меня волнует? — рявкнул потный охранник, однако некие остатки порядочности, не выведенные до конца Железными Дорогами Вифлеем Арес, заставили пихнуть Раджандру Даса на груду ящиков и усесться напротив, постукивая дубинкой по бедру. — В следующий раз, как мы слегка сбросим ход, ты проваливаешь. — Раджандра Дас ничего не ответил. Он чувствовал как синяки у него на спине наливаются кровью.

Через полчаса вагон дернулся. Усилившееся давление на его покрытую ушибами спину подсказало Раджандре Дасу, что поезд замедляется.

— Эй, а где мы? Хоть какая цивилизация тут есть?

Охранник ухмыльнулся, продемонстрировав частокол гнилых зубов. Поезд сбросил ход. Поезд остановился, скрежеща песком в тормозах. Охранник открыл дверь, впустив яркий свет солнца.

— Эй, эй, что это за место? — сказал ослепленный Раджандра Дас, пытаясь проморгаться. Затем он обнаружил, что лежит на твердом грунте, снова лишившись дыхания. Его брезентовая сумка больно стукнула его по груди. Свистки засвистели, пар зашипел, поршни пришли в движение. Горячая жидкость текла по лицу Раджандры Даса. Кровь! — подумал он, затем сморгнул, сплюнул, уселся. Охранник помочился на него, а теперь буйно хохотал, запихивая свою бородавчатую елду обратно в вонючие штаны. Поезд загудел и покатил прочь.

— Ублюдки, — сказал Раджандра, обращаясь к железнодорожной компании в целом. Он вытер лицо рукавом. Моча оставила в пыли темно–красное пятно. Это вполне могла быть кровь. Сидя в точке приземления, Раджандра Дас окинул окрестности долгим взглядом. Приземистые саманные домики, одна или две белых стены, немного зелени, деревья, водяные насосы, несколько больших ромбовидных солнечных коллекторов и невысокая релейная башня микроволновой связи на вершине груды камней, с виду обитаемой.

— Пойдет, — сказал Раджандра Дас, возлюбленный лотерейными барабанами и товарными вагонам, но не охранниками, никоим образом не охранниками компании Железные Дороги Вифлеем Арес. К нему приближались какие‑то фигуры, неразличимые в полуденном мареве. Раджандра Дас поднялся на ноги и отправился поприветствовать хозяев.

— Эй! — сказал он. — Открытки с видом этого места тут ведь не найти?

5

Бабушке не нравились поезда. Их размеры пугали ее. Их вес сокрушал ее. Их скорость тревожила ее, а грохот колес напоминал о приближении страшного суда. Она боялась их труб, плюмажей пара над ними, а также их токомаков, которые в любой момент могли взорваться и превратить ее в порхающие в верхних слоях атмосферы атомы. Она ненавидела поезда. Особенно те из них, которые пересекают ужасные красные пустыни. Что касается поездов, то они проявляли к Бабушке полное равнодушие. Даже вот этот, пересекающий ужасную красную пустыню.

1.

— Миша, Миша, сколько еще должно пройти времени, прежде чем мы сойдем с этой отвратительной машины?

Микал Марголис, минералог, индустриальный химик, почтительный сын и юный первопроходец, сумел оторвать взгляд от гипнотической красной пустыни, чистой, строгой и прекрасной своим геологическим потенциалом, и сказал своей старенькой маме:

— Мы доедем, когда мы доедем. Но зато потом мы окажемся в Райской Долине, где дождь идет только в два пополуночи, где, посадив в землю семечко, надо отступить назад, чтобы выстреливающий росток не сломал тебе челюсть, где ручные птицы поют, сидя у тебя на пальце и где вы и я, матушка, будем жить–поживать и наживать богатство, здоровье и счастье.

Бабушку тронула рассказанная сыном простая и чудесная сказка. Особенно ей понравились певчие птицы, садящиеся на пальцы. Единственными птицами в Новом Космобаде были хриплые черные вороны.

— Сколько еще ехать, Миша?

— До следующей остановки, матушка. В пустыне нет городов, так что до места мы доедем без остановок. На следующей станции мы пересядем на горную железную дорогу, которая приведет нас в Райскую Долину.

— Ох, пересадка, я их не люблю. Я не люблю поезда, Миша, я совсем их не люблю.

— Не беспокойтесь, матушка. Я с вами. Не желаете ли немного мятного чая, чтобы успокоить нервы?

— Это было бы в самом деле прекрасно, Миша, спасибо тебе за внимательность.

Микал Марголис позвонил проводнику, и тот принес мятный чай в маленьком чайнике, украшенном черно–золотой символикой Железных Дорог Вифлеем Арес. Бабушка принялась прихлебывать чай, улыбаясь сыну между глотками. Микал Марголис улыбался в ответ и гадал, что ему сказать матушке по прибытии в Райскую Долину, которая была райской только для индустриального химика. Дождь в ней шел ровно в два часа утра из‑за того, что именно в это время аффинажные заводы выбрасывали в атмосферу остаточные газы. Содержание этилена в почве заставляло растения прорастать за ночь, затем сохнуть, затем погибать. Певчие птицы в ней давно передохли из‑за токсичных выбросов, а те, которые садились на пальцы, были хитроумными механическими копиями, выпущенными в рамках рекламной кампании.

Что ж, он побеспокоится об этом ближе к делу. За поляризованными окнами открывалось восхитительное зрелище красной пустыни, ландшафта настоящих мужчин, песчаной страны чудес, наполненной рудами и минералами. Он воображал себя, пересекающего ее верхом на лошади, завернувшись в серапе и головной платок, с подпрыгивающей за спиной кожаной сумкой для образцов. Эти мечты и мягкое покачивание вагона вскорости погрузили его в глубокий сон.

Проснулся он в пандемониуме. Не в Райской Долине, которую знающие люди частенько так называли в разговорах между собой, но в пандемониуме другого, куда более ужасного рода. Клапана шипели, люди орали, металл громыхал о металл и кто‑то тряс его за плечо, повторяя:

— Сударь, ваша мать, сударь, просыпайтесь, сударь, ваша мать, сударь, сударь, сударь.

Его взгляд сфокусировался на бледном лице проводника.

— Сударь, ваша мать, сударь.

Бабушки не было в купе. Багаж тоже исчез. Микал Марголис метнулся к окну, чтобы увидеть свою матушку, которая весело спускалась на платформу в сопровождении щуплого юноши с бородой, ухмыляющегося под грудой свертков и коробок.

— Матушка! — взревел он. — Матушка!

Бабушка — крохотная веселая фарфоровая кукла — посмотрела вверх и замахала рукой. Голос у нее тоже было кукольный.

— Миша! Пошли! Не трать время. Нам надо найти другую станцию.

— Матушка! — взвыл Микал Марголис. — Это не та остановка! — Однако его слова заглушил свист пара и гром набирающих мощь реакторных движков. Скрипя, как древний старик, поезд тронулся с места. — Сударь, сударь! — в панике вскричал проводник. Микал Марголис пихнул его на пустое сиденье и метнулся к двери. Он едва успел спрыгнуть до того, как вагон миновал конец самодельной платформы.

Бабушка кружилась по ней маленьким возмущенным смерчем.

— Миша, как ты напугал свою старую бедную маму! Заснул в поезде, подумать только! Идем, мы можем пропустить поезд в горы.

Нахальному носильщику пришлось поставить сумки на землю, так он хохотал.

— Матушка, где здесь могут быть горы?

— За домами.

— Матушка, дома ничего не заслоняют, они слишком низкие. Матушка, это не наша станция.

— Ох, не наша? Где же мы оказались из‑за твоей бедной старой мамы?

Микал Марголис указал на слова, аккуратно выложенные у путей из белых камешков.

— Дорога Отчаяния, матушка.

— Разве это не следующая остановка?

— Нам надо было сойти в Пандемониуме. Поезд не должен был останавливаться здесь. Здесь вообще не должно быть никакого города.

— Тогда вини во всем железнодорожную компанию, вини город, но не свою бедную старую маму! — выпалила Бабушка. Потом, в течение примерно двадцати минут, она бранила, разносила, бичевала и проклинала железнодорожную компанию, всю целиком — их поезда, их рельсы, их семафоры, их подвижной состав, их машинистов, инженеров, охранников и вообще всех, хотя бы отдаленно связанных с Железными Дорогами Вифлеем Арес вплоть до ничтожнейшего уборщика туалетов в вагоне третьего класса.